В Александринском театре состоялась премьера "Горя от ума". Спектакль поставил Анатолий Праудин, недавно назначенный главным режиссером Петербургского ТЮЗа.
"Горе от ума" названо в программе "драмой по мотивам одноименной комедии". В начале спектакля Чацкий сталкивается с телегой, на которой в какой-то бочке везут тело Грибоедова — "из Тегерана". Эту телегу то и дело выталкивают на сцену, на бочку по ходу действия залезают все кому не лень. Нарочито кощунственная игра с "прахом" сразу же предупреждает, что рассчитывать на почтительное отношение к букве и духу "бессмертной комедии" не приходится. Так оно и получается. Чацкий встречается с телом Грибоедова как Пушкин, разгуливает с топором как Раскольников и постоянно окружен толпой поющих цыган как Паратов.
"Мечет бисер перед свиньями", — сказал Пушкин про Чацкого. У Праудина метафора материализована. Чацкий приехал в расхристанную эпикурейскую Москву, где жрут как свиньи, ржут как лошади, пьют как извозчики, залезают с ногами на стол и падают мордой в салат. Хрестоматийные монологи Чацкого ("А судьи кто?") растасканы на цитаты, идеи взяты на вооружение записными циниками. Самый умный герой не Чацкий, а Фамусов — похрюкивающий крестный папа местного свинарника (замечательная актерская работа Виктора Смирнова). Корыто и алтарь "скотного двора", его несущая конструкция — обеденный стол, который к последнему акту занимает уже всю сцену. На балу на этот вращающийся стол запрыгивают гости Фамусова, устраивая бесовский хоровод в жутких звериных масках. "Ведь создал же Господь такое племя!" — в ужасе стонет Чацкий, натягивая шутовской колпак и взлетая вверх на огромной люстре, заменяющей ему карету.
Грибоедов в плане комедии писал: "Девушка сама не глупая предпочитает дурака умному человеку". В истории театра были умные Молчалины и глупые Чацкие, Софья любила то одного, то другого. У Праудина герои одновременно и умны, и глупы, и искренни, и притворны, а кто кого любит — понять решительно невозможно. "Горе от ума" оборачивается истинным горем: избыточная режиссерская фантазия не может обуздать себя сквозным действием, а любовный треугольник теряется за блестяще придуманной картиной роя чудовищ, рожденных сладким сном разума.
Праудин воспользовался комедией Грибоедова, чтобы высказаться о нынешней "русской драме" — об эпохе аристократов в первом поколении, эпохе банкетов и фуршетов, обжорства и пьянства, светской жизни и светской хроники. Москва Фамусова страшновата, но и вольность Чацкого явно не заграничная, а отечественная — с толпой цыган, с гитарой и водкой. Разницы между светским и кабацким в России, выходит, нет, а потому Чацкий фамусовскому миру не судья. А в судьях кто, и вовсе неясно.
Праудин, всегда склонный к жанровым парадоксам, когда-то увидел в "Алисе в Зазеркалье" жуткую мистическую сказку, в условном и лирическом "Моем бедном Марате" — натуралистически-подробную блокадную историю, в "Герое нашего времени" — "русскую драму". Последнее время новый главный режиссер ТЮЗа размышляет о "Золушке". Она кажется ему кровавым триллером — ведь чтобы надеть туфельку, нужно отрезать пятку.
КАРИНА Ъ-ДОБРОТВОРСКАЯ