Ситуация на столичном строительном фронте остается напряженной — по-прежнему процветает коммерческая архитектура, не затихает реконструкция исторического центра, возводятся новые памятники. На каждом из направлений одержаны серьезные победы. Особенно на муниципальном — сдана первая, поражающая воображение очередь комплекса на Манежной площади, на набережной Москвы-реки растет небывалой вышины памятник Петру Первому, московское правительство создало новую инстанцию, контролирующую строительство зданий в центре города. Таким серьезным событиям, радикально меняющим привычный городской пейзаж, газеты и журналы посвящают обзоры, а уставшие от бесконечных новшеств москвичи рассказывают о них анекдоты. Обо всем этом — заметки ОЛЬГИ Ъ-КАБАНОВОЙ.
О праве граждан на фасады
Московский строительный бум ограничен рамками Садового кольца, как линией фронта. Ни шагу назад — впереди только Кремль. Действительно, кому нужен офис в Южном Бутове? Положение о комитете по архитектуре и строительству города Москвы от 11 сентября 1996 года было воспринято в архитектурной среде как переворот. Согласно постановлению, ужесточился порядок согласования объектов, строящихся в центре. К утверждению эскизного проекта на градостроительном совете при главном архитекторе города (именно его проходят все новые московские проекты, и формально ответственность за преображение столицы лежит именно на этом коллегиальном органе) и введенному за последний год согласованию зданий для центра на совете при "Моспроекте-2" (отважно борющемся под руководством Михаила Посохина с угрозой "американизации Москвы") добавилась новая, третья инстанция. В ведомстве главы московского строительного комплекса Владимира Ресина. Нервные архитекторы стонут — тотальный контроль, вкусовой диктат, свободное творчество душат, город погибнет, строить дадут только своим. Архитекторам, конечно, можно посочувствовать, но страдать от начальства им привычно. А вот чем виноват заказчик, вкладывающий собственные деньги в постройку, обязанную понравиться сразу трем инстанциям? Почему все должны красить и декорировать фасады под лужковскую эклектику и ресинский ампир? Интересно, прошел бы подобные советы, например, Федор Шехтель? Шедевр европейского модерна особняк Рябушинского, наверное, отвергли бы за откровенное западничество и бешеный радикализм, а псевдоготический особняк на Спиридоньевке — за насаждение антирусских традиций. И как на это посмотрело бы купечество, где бы после революции приютился Горький и проводил приемы МИД?
Рассказывают, что на одном из первых заседаний нового совета Владимир Ресин, взглянув на представленный архитектором эскиз, брезгливо сморщился: "Мы же договорились, в центре — только под старину, модерновое — на окраины".
О силе общественного мнения и солидарности архитекторов
Знакомые архитекторы спрашивают меня: "Как вы, общественность, спокойно съели Манеж с церетелиевскими мишками-рыбками?" Несправедливый упрек — общественность, если считать прессу выразителем ее мнения, как раз подавилась. У нас в газете этой поляне сказок посвятила язвительнейший пассаж обычно кроткая Антонина Крайняя. И в других СМИ огрызнулись, но, видимо, недостаточно сильно. Много, разгромно и с пафосом выступила, кажется, только газета "Завтра". Архитекторам я ответила как обычно: "Но вы ведь на градостроительном совете тоже это спокойно скушали?" Обычно градостроительный совет поддерживает все начальственные инициативы, никогда не "зарубит" опекаемые отцами города объекты — храм, например, конную статую или десять фонтанов в центре к следующей осени — не камикадзе ведь. "А мы, — отвечают со сдержанной гордостью, — проголосовали против. Единогласно". А дальше, гласит молва, было вот что — Церетели молча собрал свои эскизы и поехал к Лужкову. "Они мне все завидуют", — тихо сказал мэру скульптор — и вот, бронзовая лисица у стен Александровского сада учит ловить рыбу обезумевшего медведя.
Не представляешь, как будут выглядеть все эти бронзовые мишки и зайки, когда покроются благородной патиной.
О политическом выборе и пластических альтернативах
Коллеги, сведущие в современном искусстве, утверждают: нынче вопрос о вкусе (хорош он или плох) не актуален, главное в произведении — идеология. Действительность высказываний критиков не опровергает. Скульпторы, например, точно разобраны по политическими движениями и группам. Владимир Иосифович Ресин, вкусами чрезвычайно схожий с Юрием Михайловичем Лужковым, на пресс-конференции поведал, что ему лично нравятся скульпторы Церетели и Кербель, а кто нравится мне, это, он уверен, — мое личное дело. Главный архитектор Москвы Александр Кузьмин, вкусами схожий с Ресиным, в телеинтервью очень хвалил ничем не выдающегося скульптора А. Бичукова, автора соцромантического памятника Есенину на Цветном бульваре. Газете "Завтра" не нравится Церетели, ему она противопоставляет ваятеля-монархиста Клыкова, который мало кому еще нравится. Образованные и демократически ориентированные политики предпочитают бывших нонконформистов, а ныне — американских жителей: обматеренного Хрущевым Неизвестного и заматеревшего Шемякина. Первого я не полюбила за муки, второму многое прощаю за сравнительную умеренность — его памятник Петру Первому человеческого роста. Нового питерского Петра, восковой персоной восседающего в Петропавловке, легко не заметить, московский же торчит каланчой.
Корреспондент английской газеты Independent долго допытывался, почему же церетелиевский монумент Петру такой длинный. Из всех предположений его удовлетворило только одно — компенсация за наполеоновский рост автора.
О вкусе заказчика и силе детских воспоминаний
Интеллигентствующая общественность беспрестанно морщится на новорусский вкус, утверждая, что банковские здания портят город, а реконструкции-новоделы выдают невежество новых богатых, предпочитающих крупные сверкающие стразы старому замутившемуся бриллианту. Банки, к слову, строят очень по-разному: Московский международный банк предпочел современный международный стандарт (архитекторы получили за него госпремию), Уникомбанк возвел нечто романтизированно постсоветское (архитекторы награждены дипломом на профессиональном конкурсе), Токобанк построил декорированную высотку в неосталинском стиле. Никого единого банковского стиля нет. Но дело, особенно в случае реконструкций, не в эстетике и даже не в этике. Если архитектура — застывшая идеология, то при несформулированности новой национальной идеи все решают прагматические соображения. Несогласующиеся с логикой, но согласные с жизнью термины "реконструкция со сносом" и "реконструкция с последующим воссозданием" возникли не от невежества заказчика. Просто добившимся места в центре приходится (если они не одержимы тягой к банкротству), использовать участок сполна — нарастить здание сверху, со двора и с боков. Архитектурные же памятники, давно существующие в режиме "после жизни", преображений порой не выдерживают. Так, этой осенью обвалилась в процессе реконструкции стена Нижних торговых рядов. Что же касается новоделов — эту моду завело московское правительство. На него и равнение.
Многие недоумевали, почему западник и очень культурный господин Ростропович поддержал благотворительным концертом стройку храма Христа Спасителя. "Помню, как маленьким гулял вокруг", — объяснил виолончелист. И я отдала бы гонорар фонду, решившемуся снести две уродливые башни, возведенные десять лет назад на Тургеневской площади, где прошла первая и счастливая половина моей жизни.
О лечении ксенофобии
Иностранный вклад в архитектуру Москвы велик, вспомним хотя бы Кремль. В советские времена даже Иосиф Виссарионович разрешил чужеземцам участвовать в конкурсе проектов Дворца Советов. Всемирно модному тогда Корбюзье удалось построить здание на Мясницкой, оно и сегодня выглядит современно и величественно, несмотря на удручающее обветшание. Европейские столицы давно стали местом проявления амбиций мировой архитектурной элиты. Честолюбивый Миттеран в бытность мэром Парижа разрешил американцу китайского происхождения пристроить к Лувру странную стеклянную пирамиду. Объединенный Берлин отстраивает сегодня архитектурная сборная мира, даже Рейхстаг реконструируют по проекту англичанина. Будапешт, чтобы избавиться от наследия социализма, провел международный конкурс на новую градостроительную концепцию, жюри возглавлял авторитетнейший исследователь современной архитектуры Кеннет Фремптон. У нас же наконец объявлен открытый конкурс на лучшее архитектурно-планировочное решение Боровицкой площади. К участию допущены "свои" — пятерка крупных московских проектных организаций. Возможно, московским градоначальникам стоило бы расширить свою архитектурную компетенцию в общении с иностранными гражданами. Неудача с английским проектом рекреационно-торгового комплекса "Манеж" не должна их смущать — отечественный тоже не вышел. А лучшие архитекторы мира встречи с Москвой хотят.
Когда голландцу Барту Голдхоорну, издающему в Москве журнал "Проект Россия", европейские архитектурные знаменитости досаждают вопросом, можно ли им что-то построить в российской столице, он ограничивается репликой: "Нет, вы же не имеете лицензии Союза московских архитекторов. А без нее никому нельзя".
О праве на непрофессиональное мнение
Москва привыкла к бешеным темпам собственной перестройки. Шок от размаха беспощадного и не всегда осмысленного строительного бума прошел, жители смирились с тяготами перманентного капитального евроремонта центра, и вызывающая роскошь новых офисных зданий, казино и супермаркетов их больше не раздражает. Очнулись и средства массовой информации, раньше по советской привычке лишь изредка освещавшие грандиозные планы властей по искоренению жилищной проблемы. Теперь они охотно обсуждают архитектурные новации московского правительства и вклад негосударственного капитала в обновленный облик города. Изумление, что вообще что-то строят, сменилось вопросом "Что строят?" Обычно разговор об архитектуре начинается с оправдания "я конечно, не профессионал". Сам Лужков когда-то на встречах с архитекторами уверял, что в их творчество вмешиваться не будет — не специалист. Со сталинских времен в сознании закрепилось, что здание возводят для величия государства, а не для того, чтобы в нем или рядом с ним жили, поэтому архитектура — государственного ума дело. Всенародные обсуждения проектов века имели декоративный и комический характер. Сегодня стало понятно: новые дома и памятники не падают на городские улицы с неба, деньги на муниципальные проекты берутся не из воздуха. Конечно, москвичам, обремененным многочисленными проблемами, не до города, но ведь многие личные неурядицы напрямую связаны с чудовищной дороговизной московской жизни и нелегким налоговым бременем. Согласны ли налогоплательщики оплачивать семейство бронзовых уточек на берегу водопроводной лужи, ошибочно названной рекой Неглинкой, или они предпочли бы финансировать новые дороги, транспортные развязки и реконструкцию спальных районов, в которых жить — что на краю света?
В интервью журналу "Проект Россия" Тимоти Фенвик, генеральный директор компании Jones Lang Wootton, заметил: "В немногих городах мира строится одновременно столько зданий, как в Москве. Кто-то говорил, что около 10-15% зданий в центре реконструируется, перестраивается или обновляется. Это значит, что через десять лет будет обновлено или перестроено все то, что было построено за предыдущие 850".