"Врет, как очевидец" — ни к кому эта народная мудрость не применима так, как к режиссерам фильмов, "основанных на реальных событиях". Только без обид: слово "врет" в применении к творчеству ничуть не пейоративно. Любой художник врет, поскольку создает собственную ирреальность. Кинорежиссер врет вдвойне, поскольку создает ирреальность в формах реальности. Кинорежиссер, делающий это на основе "реальных событий", врет втройне.
"На реальных событиях" основана, как и большинство фильмов, претендующих в это году на "Оскар", "Филомена" Стивена Фрирза. Продюсер и сценарист фильма Стив Куган притворился на экране разочарованным журналистом Мартином Сиксмитом, изгнанным из пула премьер-министра за текст, которым гордиться бы надо, а не клясться, что не писал: "11 сентября — хороший день, чтобы хоронить дурные вести". Джуди Денч — Филоменой: так же, как всегда, убедительно, как притворялась, скажем, суровой М, начальницей Джеймса Бонда. В 1952 году у юной Филомены, ирландской матери-одиночки, монахини, изрядно поглумившись над грешницей, отобрали и продали приемным американским родителям ребенка — и концы в воду. Точнее говоря, в огонь: почуяв, что дело пахнет керосином — не пройдет и полувека, как Филомена решит найти своего мальчика,— монахини спалили все архивы. Сиксмиту, которому шестое журналистское чувство подсказало, что история Филомены безусловно сенсационна, пришлось лететь с ней за счет редакции в Америку — искать "то — не знаю что".
Правда, по прибытии в Вашингтон оказалось, что Сиксмиту достаточно войти в интернет, чтобы искомое "не знаю что" само прыгнуло ему в руки. Идиотизм ситуации свидетельствует в пользу ее достоверности: высокое "вранье" фильма не в деталях, а в том, что трактовать — не сами "реальные события", а фильм — можно двояко. Режиссерское поведение Фрирза, денди, хулигана и конформиста с фигой в кармане — вот истинный сюжет фильма.
В первом приближении "Филомена" — невыносимо прямолинейная с точки зрения морали и линейная с точки зрения сюжетосложения история. История, в синопсисе которой большую часть слов хочется писать с заглавных букв. История о Чувствах Матери. О Народной Мудрости Матери. О Пробуждении Совести высокомерного журналиста, забывшего, что, "поднимаясь, надо быть добрым к людям, поскольку рискуешь встретить их, когда придется спускаться". О Терпимости, органически присущей простым людям, отнюдь не больным — как кажется интеллектуалам — гомофобией. О Родной Ирландской Земле, наконец.
Эту Правильность Фрирз акцентирует, отправив — все равно им нечем заняться — Филомену и Сиксмита в вашингтонский Мемориал Линкольна. Наверное, они и в жизни туда ходили, но, когда это паломничество совершается на экране, оно автоматически переходит в статус цитаты. Именно у статуи Линкольна пополнял изнуренные правдоискательством силы герой фильма Фрэнка Капры "Мистер Смит едет в Вашингтон" (1939). Проникалась ценностями демократии блондинка из фильма Джорджа Кьюкора "Рожденная вчера" (1950).
Очевидно, мистическая энергетика Линкольна и позволяет Филомене принять правду о своем — увы, покойном — сыне. Думая о нем бессонными ночами, она придумывала всяческие ужасы о его судьбе. Вопреки ожиданиям русского зрителя, ей, впрочем, не мерещилось, что сына продали на органы или затискали педофилы. Но его могли убить во Вьетнаме. Или он мог потерять во Вьетнаме ногу. Или стать бездомным, ночующим в картонной коробке.
Преображение Сиксмита — результат беспощадного НЛП, которому его подвергла старушка
Правда оказалась гораздо страшнее: сын достиг немалых высот, став юрисконсультом, если не серым кардиналом президентов Рейгана и Буша-старшего. Будучи геем, служил самым матерым гомофобам. Это отнюдь не парадоксально, но или трагично, или позорно, или унизительно.
Как повезло-то мальчику,— радуется Филомена: останься он с ней, никогда бы не стал таким большим человеком.
История для "слабовольных, уязвимых, недалеких". Это не я о фильме, это Сиксмит о душещипательной лабуде, которую надеется заполучить от модного и скандального журналиста редакторша того самого журнала для немудреной публики, который и оплатит американский вояж героев. Сиксмит, отказывающийся от деловых предложений под тем предлогом, что пишет книгу о русской революции, возьмется за Филомену, прикинув, что это идеальный сюжет именно для "слабовольных, уязвимых, недалеких".
Есть такой анекдот о кухарке Бетховена, слабоумной, горбатой, рябой и грязной, которую гений на коленях умоляет не покидать его: "Ты — моя муза!" "Я? Муза?" — изумляется ведьма и грохочет, что твоя "Героическая симфония": "Ха-Ха-Ха-Ха!". Вот и Филомена — муза Сиксмита. Что, циник перевоспитался, потрясенный ее судьбой? Он что, с драмами похлеще не сталкивался за свою долгую журналистскую жизнь? Нет, преображение Сиксмита — результат беспощадного НЛП, которому его подвергла старушка. Никто не выдержит постоянного пересказа дамских романов и сериалов о жестоких разлуках и чудесных обретениях: "А тут кучер оборачивается! А это Мартин!" Между тем общение между героями в основном сводится именно к таким вот пересказам. Филомена просто утопила Сиксмита в "мыльной" пене.
Фрирз однажды уже проделал подобную операцию с душещипательным сюжетом и актуальной фактурой. Его "Грязные прелести" (2002) были циничной черной комедией, загримированной под мелодраму о тяжкой доле нелегальных иммигрантов, торгующих своими органами. Но там хотя бы для части зрителей было очевидно, что нельзя всерьез плакать над фильмом, где унитаз в гостинице выходит из строя, поскольку в нем застряло человеческое сердце. С тех пор Фрирз стал только изощреннее: "Филомена" снята так, словно ее снимала сама Филомена.