Рифмы с элементами психоанализа

Литература\Поэзия

В киевском издательстве "Смолоскип" вышла книга "Зигги Фрейд & Ктулху: сказки братьев Гримм под редакцией Вано Крюгера". В поэтических и интеллектуальных изысках автора попыталась разобраться ИННА КОРНЕЛЮК.

Иван Коломиец в узких кругах известен как автор серьезных статей и эссе, и вряд ли их читатели идентифицируют этого молодого философа с завсегдатаем шумных поэтических фестивалей и слэмов Вано Крюгером, называющим себя то некрокоммунистом, то резидентом культурологически-бесцензурного проекта "Бактерия", то народным комиссаром по вопросам идеологии. И хотя на словах ученый всегда дистанцировался от своего поэтического двойника, он все же был вынужден отдать ему свою биографию. Из нее можно узнать, что Вано Крюгер родился и живет в Киеве, окончил Киево-Могилянскую академию, успев заслужить от товарищей прозвище "вечный студент". Он действительно лет десять грыз в почтенном учебном заведении гранит науки, меняя кафедры, как девушек: сначала была философия, затем — культурология, следом — политология, которой время от времени увлеченный юноша изменял с психологией. Но по-настоящему вскружила ему голову все-таки литература. И, похоже, она испытывает к поэту взаимность, что подтверждает его новая книга "Зигги Фрейд & Ктулху: сказки братьев Гримм под редакцией Вано Крюгера".

На обложке сборника девятикратно воспроизведено схематическое графическое изображение автора в милитаризированной фуражке и маске, что, в общем-то, сразу обещает радикализм содержания. Ожидания не обманывают читателя, и, открыв первую же страницу, он попадает в грамматический капкан — поэт, оказывается, решил использовать в своих текстах старославянский алфавит — все эти аз, буки, веди, строгие яти и грациозные пси. В предисловии к книге Петр Мидянка аттестует своего младшего коллегу как коллаборанта "русинского языкового режима в современной Украине", но, кажется, Вано Крюгер ставит перед собой более серьезные задачи. Если в своей предыдущей книге "Нежная улыбка Берии" поэт, как заправский соцартовец, деконструировал всевозможные советские мифы, то теперь он пытается препарировать национальную историю, в частности через поэтику украинских русинов. В их патриархальный мир автор поселяет лавкрафтовское божество Ктулху, художника, превращающего в перформанс банальную просьбу "подкурить цигаретликъ", а также радостного еврейского мальчика Зигги Фрейда, мечтающего исследовать глубины не подсознания, а океана.

Хотя Вано Крюгер и не усложняет свой поэтический язык, скажем, до элитарного уровня Элиота, читателю этих стихов, безусловно, не помешают знания теории психоанализа, истории религии, филологии и философии. Тогда, кроме лирических откровений автора о ночных бабочках с Житомирской трассы, он сможет откликнуться и на образы, взятые из Торы, и на гоббсовского "Левиафана".

Впрочем, демонстрируя великолепную эрудицию и интеллект, поэт, к счастью, не теряет иронии, в первую очередь по отношению к самому себе. Например, в явно инспирированной прозой Домонтовича фантасмагории "Крюгер и девочка с мишкой" автор выступает в роли то ли проводника между мирами мертвых и живых, то ли ловкого афериста. Девочка заблудилась в готическом городе, похожем на Львов, превратившемся в монументальную гробницу, где рядом с усопшими торговцами лежат генералы НКВД, убитые бандеровцами. Перепуганная героиня способна понять только слово "отдаться" — ей предлагают сделать это по-русски, по-немецки, по-польски и наконец на идиш. И даже Крюгер не сумеет спасти ее от танцующих скелетов и хохочущих упырей.

Создание подобного саспенса и атмосферы нуара — сильная сторона Вано Крюгера, хотя автор не чужд и легкого, как сигаретный дым, декадентского романтизма. Так или иначе, но эта поэзия беспечна и восхитительно свободна, она не приемлет никаких идеологических корсетов и избегает рифм. Нет в ней и намека на патетику и утверждение высоких моральных идеалов, свойственных, например, поколению шестидесятников и его самой яркой героине — Лине Костенко, которую знают и почитают читатели — от школьной уборщицы до профессора Гарварда. Однако Крюгер, кажется, понимает, что шутка, популярная у его предшественников, мол, мы рождены, чтобы Кафку сделать былью, в нынешних реалиях стала явью. Его поэтические сказки — и об этом.