В издательстве ЧеРо (Московского государственного университета) тиражом 2000 экземпляров вышла книга "Дорога философов". Написавший ее пианист Валерий Афанасьев среди европейской музыкальной элиты известен как автор многочисленных литературных произведений на английском и французском языках. По словам Саши Соколова, Афанасьев — первый русский после Набокова, смогший столь блестяще писать на неродном языке. Высказавшись так о литераторе-музыканте, на девять лет покинувшем рояль ради бумаги, Саша Соколов, точь-в-точь как когда-то Набоков по отношению к нему самому, способствовал рождению мифа о большом писателе Валерии Афанасьеве. И, в отличие от Набокова, напрасно.
Однажды Афанасьев обмолвился, что друзья не советовали ему играть в России слишком много — привыкнут. Этого не произошло. В каждый свой приезд он наряду с концертами в Консерватории устраивал литературно-музыкальную композицию в гостиной дома Шуваловых или в другом каком-нибудь труднодоступном для широкой публики месте, постепенно приближая поклонников к черте, за которой кончался Афанасьев-пианист и начинался Афанасьев-писатель. Его никем не читанные романы на французском и стихи на английском исподволь способствовали успеху.
Многозначительный двойной эпиграф к переведенной ныне на русский "Дороге философов" предвещает многое: открывающийся словами из Письма LXIII Св. Амвросия — "Посему и глаголю, сколь велика благость девства непорочного...", он затем взмывает к Кама Сутре — "...но завоевать можно и такую (имеются в виду девушки из разряда строгих. — Ъ), общаясь с нею постоянно". Дальше вплоть до самой развязки герой с завидным постоянством общается с возлюбленной через свои мысли о ней, которые на протяжении тридцати лет колеблются в пределах от "обожествить" до "в речке утопить". Побеждает последнее. Только он не топит, а режет. Некстати подвернувшиеся под руку четверо свидетелей почетным эскортом сопровождают бывшую возлюбленную на небеса.
Присущая Афанасьеву-музыканту неповторимая гармония интуитивного и рационального писателю изменяет, оборачиваясь торжеством умозрительного. На поверхности романа (или эссе, или нравоучения) попеременно оказывается то мерцание изощренной фразы, то бьющие в глаза нарочитостью ухищрения формы, то туманные провалы в "культурный слой".
Экскурсы в прошлое за подтверждением несовершенства настоящего говорят о знакомстве автора с философией дзэн-буддизма, с языческими обрядами, со Святым Фомой... Сердитые рассуждения (разумеется, о Человечестве), в которые пускается Афанасьев, иногда, правда, путая, кому они принадлежат — ему или герою, — оставляют ощущение доморощенной философии. Легкость, с которой происходит угадывание всех арматурных соединений "Дороги философов", наводит на мысль, что наибольшее удовольствие автор получает от конструирования.
И все-таки что-то или кто-то мешает назвать Афанасьева пустым графоманом. И этот кто-то — Афанасьев-музыкант. Он ощущает фоническую прелесть слова совсем так же, как природу музыкального звука, французский и английский языки прицельно изучались им с точки зрения поэтико-звуковых особенностей. (Отсюда и его бесконечные претензии к переводчикам, которые не трудятся "слышать" афанасьевские тексты, из-за чего перевод якобы воспринимаются как подстрочник.) Его внедрение в литературу сродни действиям алхимика, озабоченного поисками нового гибрида музыки и литературы. Или врача, на себе поставившего опыт по перемещению музыкального сознания в писательское. В этом случае сюжет становится важен как условие, обеспечивающее эффект длительности, слово — как единица звучания, ретроспекция романа-воспоминания — как вместилище озвученных эпизодов, разделенных генеральными паузами. Да мало ли что может напридумывать самый скандальный исполнитель интермеццо Брамса и сонат Бетховена? В путешествии по изгибам времени, созданного фантазией других авторов, даже самому изощренному исполнителю-интеллектуалу суждено быть либо зависимым от них медиумом, либо перетолкователем-еретиком. Если в музыке Афанасьев — второе, то в литературе — первое. А "Дорога философов", где бы она ни начиналась, приводит к Ми-бемоль мажору
ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ