Моя кровать — моя крепость

Может ли кровать быть интеллектуальным продуктом, хранителем эпоса и выразителем народного свободомыслия? Еще как может, считает коллекционер китайских кроватей. Вернее, того, что от них дошло до наших дней

Андрей Кириллов, шеф бюро ИТАР-ТАСС в Пекине

Не подумайте только, что речь идет об "искусстве брачных покоев", в котором жители Поднебесной также весьма преуспели за многие столетия своей истории. Нет, наш предмет — собственно китайская кровать как она есть. Вернее, была, поскольку современные китайцы спят в большинстве на вполне современных кроватях. Ну, за исключением аборигенов Южного Китая, до сих пор пользующихся чем-то вроде гамаков — прямоугольных кусков прочной ткани, подвешенных между двумя столбами, и северокитайских крестьян, почивающих под ватными одеялами на канах — возвышениях на глинобитном полу, через которые для тепла пропущен дымоход.

Трудности сна на китайской кровати

Доводилось ли вам спать на настоящей китайской кровати? Мне как-то пришлось — благодаря интересу к местной старине. Четверть века назад меня, стажера Пекинского университета, пригласил в гости к себе домой седовласый профессор — вместе отметить праздник Середины осени, отведать "лунные пряники", которые принято поглощать в этот день, и, разумеется, по стародавней традиции полюбоваться полной луной.

Семья профессора Чжоу жила в старинном сыхэюане в одном из пекинских хутунов. Это такие узкие проулки, иногда шириной не более полутора метров, история которых восходит к монгольской династии Юань. Сейчас этих улочек в Северной столице совсем мало осталось, так, кое-где в районе Башни барабана и за громадой Дома Народных Собраний на площади Тяньаньмэнь, но в прежние времена в них в большой скученности обитали миллионы пекинцев.

Сыхэюань профессора Чжоу практически ничем не отличался от других окрестных жилищ. Посредине — приземистое одноэтажное строение каркасно-столбовой конструкции, к которому "покоем" примыкают два флигеля, а спереди внутренний дворик замыкается стеной с деревянными воротами. Ворота держит мэндунь — каменное основание, которое обычно украшают резные каменные же барабаны с восседающими на них львами. А между ними — высокий деревянный порог, довольно неудобный для входящих.

Городская усадьба в Старом Китае — хорошо защищенное жизненное пространство. Оберегали его не только от злых людей, но и от сновавших повсюду духов и бесов. Для "сил зла" предназначались львы и высокий порог. Нечистая сила, в представлении древних китайцев, ограничена в своих злонамеренных возможностях. Например, не может перескочить через высокий порог. Львы своими грозными позами и оскаленными мордами ее, разумеется, тоже отпугивали. Особенно проворные негативные частицы "ша", которые, как известно, двигаются только по прямой, уже внутри дворика должны были разбиться о специальную кирпичную стеночку. Когда к власти в Китае пришли коммунисты, они предусмотрительно не стали сносить эти магические преграды, а покрасили в радикальный красный цвет, поместив на них лозунг "Вэй жэньминь фуу" — "Служить народу", образцово начертанный почерком председателя Мао.

Однако вернемся к нашим кроватям. Когда мы с профессором в экскурсии по дому заглянули в один из боковых флигелей, в полумраке обнаружилась некая громоздкая деревянная конструкция, что-то вроде большого, наполовину разобранного шкафа. На мой вопрос лао Чжоу ("почтенный Чжоу" — обычное обращение к старшему) ответил, что это кровать, завезенная еще прадедушкой откуда-то с югов. Я, разумеется, сразу начал проситься поспать на этом раритете, и всей профессорской семье пришлось спешно обметать паутину и искать подходящий по размерам матрас. Чего не сделаешь ради иностранного гостя!

Матрас оказался слишком тонок, и, забравшись, наконец, под ватное одеяло, я почувствовал боками нечастые доски днища. Заснуть не удавалось, бодрили выпитые за ужином две-три чарки 56-градусной пекинской водки "Эрготоу". В переводе это буквально означает "голова после двух котлов", или попросту "первач двойной перегонки". Китайцы жалуют духовитые спиртные напитки и часто недоуменно спрашивают у нас, россиян, как мы пьем свою водку, "ведь у нее запаха нет!". Гаоляновая "Эрготоу" обладает сивушным духом в избытке. Пекинские лаобайсин ("сто почтенных фамилий", простонародье) любят этот напиток и за его бесподобный аромат, и за дешевизну — рублей двадцать бутылка в пересчете на наши деньги в "экономическом" варианте. Это вам не раскрученный "Маотай", зашкаливающий за две-три сотни долларов. Зато никто "Эрготоу" не подделывает!

Утром я пожаловался хозяевам на неудобства спанья на прадедушкиной кровати. "Зато она красивая!" — возразил профессор, обидевшись за все восемь колен ближайших предков. И ткнул пальцем в резной убор скрипучего сооружения.

Роль кровати в становлении человечества

Если подумать, то Homo sapiens только тогда утвердился на двух ногах, когда впервые лег спать на относительно мягкое, приподнятое над окружающей сырой землей ложе. И как это Маркс с Энгельсом упустили такой поворотный пункт в своей теории развития человечества? Мол, труд, труд! А сон?

Роль кровати в цивилизационном взрослении человечества неоспорима. Судя по изображениям на дошедших до наших дней амфорах и кратерах, древние греки если не занимались гимнастикой и не воевали, то в основном возлежали на ложах, предаваясь возлияниям и беседам. Римляне, однако, слишком много времени проводили на своих lectus и grabatus, уступив в результате историческую арену варварам. В темное средневековье с кроватями дело обстояло не лучшим образом, их чуть ли не заново пришлось завозить с Востока в обозах крестоносцев.

Русский фольклор и классическая литература ввела ложе в круг основных своих образов. Вспомните Машеньку, сломавшую маленькую кроватку и тем самым переполнившую чашу медвежьего гнева. А Емеля на своей волшебной печи? Все действо пушкинской "Сказки о царе Салтане..." разворачивается до и после того момента, когда "на кровать слоновой кости положили молодых и оставили одних". Никак не обойти Обломова с его диваном. Не будь этого предмета барской обстановки, может быть, и вся русская история пошла бы по другому пути.

Деревянная Атлантида

Китайская кровать была, однако, иной, в чем я убедился на своих личных боках. Жесткой, как и все конфуцианское общественное устройство, где "подданный должен быть подданным, а государь — государем".

Впрочем, продвинутые слои населения Поднебесной не хотели мириться с избыточной детерминированностью общественного устройства, в котором купечеству отводилась чуть ли не низшая роль на социальной лестнице, после "основных" — чиновничества и крестьянства. В китайской государственной теории торговый люд обретался где-то рядом с певичками, солдатами и монахами, то есть теми, кто не имел власти и не производил рис насущный, а стало быть, был бездельником.

Протестные настроения самого богатого — южнокитайского купечества — и привели к расцвету кроватного искусства. Надо же было чем-то утереть нос высокомерным столичным функционерам! Утерли кроватью, которая стала не только произведением искусства, но и выразителем регионального либерализма и чуть ли не политическим манифестом.

Надобно заметить, что китайская кровать — это своего рода "дом в доме", у нее есть стены, пол и крыша, в нее входят в домашних тапочках, там можно умыться, привести себя в порядок и только затем возлечь на собственно ложе... Впрочем, не обязательно возлечь — лежанка была достаточно обширна, чтобы вдвоем-втроем примоститься за низким столиком с угощеньем — желтым шаосинским вином, вяленым мясом, засахаренными фруктами, мучными изделиями со сладкой начинкой и прочими лакомствами, располагающими к изысканной беседе и телесным усладам.

Словом, кровать в Южном Китае была своего рода личным пространством образованного, материально обеспеченного человека, каковыми и являлись многие тамошние жители, на протяжении веков из рода в род занимавшиеся производством и торговлей. Понятно, что представители богатых семейств на старте самостоятельной жизни, то есть со вступлением в брак, старались обозначить свой высокий социальный уровень. Внешней оболочкой богатства было само жилье, но семьи-то были большими, неразделенными, несколько поколений проживали в одном месте, в лабиринте смежных помещений, перемежавшихся крытыми галереями, садиками и прудиками...

Теперь представляете, с каким волнением отправлялась китайская пара перед свадьбой в ближайшую лавку краснодеревщика заказывать кровать! Как они выбирали сюжеты резного декора, щупали материю полога, приценивались к золоченой подставке под рукомойник...

Ну, тут мы немного увлеклись. Скорее всего, в традиционной семье ложе молодым выбирали родители невесты, руководствовавшиеся положительным, остепененным художественным вкусом. Оттого так часты в кроватной резьбе устоявшиеся благожелательные символы — изображения ваз (слово "пин" означает не только "ваза", но и "мир", "спокойствие"). Летучая мышь — "фу" — по созвучию ассоциируется с богатством, счастьем, олень — "лу" — созвучен с карьерным успехом. Цветы — символ женской красоты, плоды граната обилием сладких зерен намекают на многочисленное мужское потомство. Сосна — долголетие, бамбук — стойкость перед жизненными бурями, слива "мэй" — снова красота... Дракон (мужское начало) взвивается над фениксом (женское). И снова драконы, играющие в небе с огненным шаром. Пародия на предыдущую картину — два льва, похожие на собачек-пекинесов, катают носами мяч.

Кровати собирались из отдельных элементов наподобие конструктора "Лего", но каждая филенка, каждая деталь покрывалась тонкой резьбой, которая по желанию клиента золотилась, для пущего блеска добавлялся толченый перламутр на рыбном клею. Представляете, насколько сложным и изысканным могло быть это сооружение!

Вот сценки с фольклорными персонажами, узнаваемыми всеми сюжетами. Буддийские божества мешаются с героями даосского пантеона. Очень популярна на резных изображениях хранительница женской половины дома Гуаньинь, "посылающая сына". Немало жанровых сцен — молодой человек на лошади возвращается домой после успешной сдачи экзаменов на занятие высокой должности. Перед ним идут глашатаи с транспарантами, на которых написано: "Первая степень". Целые городские пейзажи со снующими по реке лодками, из которых выглядывают праздные мужчины и женщины. Немало назидательных сюжетов на темы сыновней почтительности. Попадаются и любовные сценки, но без скабрезности...

Судя по многочисленным сюжетам из национальной оперы, тогдашние китайцы были завзятыми театралами. Вот эпизод из постановки на тему средневекового романа "Западный флигель": студент перелезает через ограду, чтобы познакомиться с прогуливающейся по соседству девушкой. Большинство "театральных" сцен не расшифрует сегодня и знаток оперного искусства — постановки исчислялись сотнями, каждая труппа старалась блеснуть своим прочтением классического наследия.

Вот последствия любовных встреч героев — дети, которые то оспаривают друг у друга чиновничью шапку — знак первенства, то тащат огромного бумажного дракона на празднестве, то запускают воздушного змея или поджигают новогодние хлопушки.

А поэтические иллюстрации! Незатейливая, казалось бы, композиция: человек под зонтом о чем-то спрашивает мальчика с буйволом, тот показывает рукой в сторону каких-то хижин на горе. Между тем это буквальное воспроизведение знаменитого стихотворения поэта эпохи Тан — Ду Му (803-852). Содержание виршей вроде бы простенькое: путник в весенний праздник поминовения усопших "Цинмин" попал под дождь, промок, устал и спрашивает повстречавшегося пастушка, где тут ближайший кабак. Тот машет рукой: там, мол, дяденька, в Деревне цветущих абрикосов. Это, однако, одна из самых трогательных китайских элегий. Представьте себе: отправились вы в горы на могилу безвременно ушедшего друга, заблудились, промокли под мелким апрельским дождем... Остается одно — отправиться в питейное заведение. И тут откуда ни возьмись — мальчик с буйволом (что само по себе является сложной философской аллюзией) показывает на горное селение, где не только можно согреться чаркой доброго вина, но и на деревья в цвету полюбоваться! Не такова ли наша жизнь, прихотливо мешающая невзгоды с тихими радостями?

В Китае до сих пор некоторые трактиры так и называют — "Деревня цветущих абрикосов".

Словом, кровать была этакой энциклопедией китайской жизни, свидетельством интересов, материального и культурного уровня своего обладателя. Это брачное сооружение породило немало местных школ. Резчики населяли целые уезды в Фуцзяни, Цзянсу, Гуандуне, они работали в Хунани, в Тяньцзине и Пекине, удовлетворяя запросы не только купечества, но и аристократии. Создавали они не только кровати, прихотливой резьбой покрывались элементы дома — балки, колонны, ставни, перегородки, ширмы, мебель, в результате жилье превращалось в огромную шкатулку, внутри которой можно было продемонстрировать гостям свои познания в области национальной истории и литературы.

Рухнула китайская кровать вместе со всем Старым Китаем. Разломали ее невежественные революционные солдаты, и сам председатель Мао призвал бунтующих крестьян "спать на кроватях тухао". Этим термином, который переводится как "местные, живущие хорошо", прежде обозначали деревенских мироедов. Теперь так же зовут "новых китайцев", поднявшихся на волне реформ.

Нет, сгинула кровать не сразу. Еще мастерили по привычке краснодеревщики затейливые ложа, еще пытались мастера подстроиться под новую жизнь, заменяя прежних львов-охранителей на щекастых пионеров с глобусами и лопатами в руках. Но век ее прошел. Да еще хунвейбины в 60-х годах прошлого столетия испортили множество резных шедевров, "обезглавливая феодалов", а точнее, срезая острыми ножиками головы крошечным деревянным фигуркам. Эх!

Хорошо еще, что до нашего времени на радость коллекционерам сохранились многие фрагменты от разобранных за ненадобностью кроватей. Стоят на рынке иные из них недешево: полный комплект резных панелей от кровати XVIII века может потянуть у любителей на 100-150 тысяч долларов. Не так давно один местный антиквар выставил на продажу целую кровать, построенную, если верить сертификату с печатями, в конце династии Мин (1368-1644). Торговец просил за нее сущую безделицу — 5 млн юаней, то есть без малого 800 тысяч американских долларов. Сейчас в шоу-руме ее уже нет. Кто-то из китайских нуворишей все-таки купил?