У Московского джазового оркестра под управлением Игоря Бутмана в разгаре гастроли по США. Корреспондент «Ъ» отправился на концерт оркестра в культурный центр города Мирамар (штат Флорида), где обнаружил, что на Бутмана ходят не только бывшие жители СССР, но и солидные американцы, в том числе впитавшие джаз с молоком матери черные. В турне музыканты защищают цвета российского флага в буквальном смысле. Красно-бело-синий галстук — непременная часть гардероба каждого из них. Еще один талисман оркестра — австралийская певица Фантини. В Мирамаре вместе с Игорем Бутманом она сделала максимум возможного, чтобы расшевелить публику, по традиции пребывающую в этих краях в благостном санаторном полусне. Воспользовавшись случаем, БОРИС БАРАБАНОВ расспросил Игоря Бутмана о заработках на гастролях, а также о фестивальных планах и строительстве Академии джаза.
В вашем турне по Америке вы тратите или зарабатываете ? Честно говоря, складывается ощущение, что вы туда каждый раз едете как в первый раз, все начинаете с нуля. Удалось найти хоть какую-то спонсорскую поддержку?
В Америке у нас есть друг, его зовут Энди Интратер. Он не эмигрант, но у него есть бизнес с Россией, он часто бывает в Москве, в том числе и в нашем клубе. Сам Энди прекрасный музыкант. Например, с владельцем нью-йоркского клуба Village Underground, который прямо напротив Blue Note, он дружит с детства. У нас были предложения самого разного рода от промоутеров из разных городов, и в итоге Энди сам покрыл наши расходы на переезды-перелеты. Если бы мы поехали без его помощи, наши гонорары покрыли бы эти расходы, но мы ничего не заработали бы. А так — заработаем. И это, конечно, не с нуля. У нас полные залы, причем, не только эмигрантские. Еще до поддержки Энди мы ездили по Америке, не теряя денег. Вот, смотрите, сайт Jazz Times — здесь новость о нашем турне была на первой странице. На фестивале Umbria Jazz в Италии на нашем выступлении побывал ведущий автор журнала Downbeat Тед Панкен — и написал про нас потрясающую статью. Причем, я даже не знал, что он был на концерте. А вообще я мечтаю о временах, когда ни один фестиваль не сможет обойтись без российского оркестра. Один раз приедет Игорь Бутман. На следующий год — кто-то другой. На каждом фестивале должны быть русские музыканты.
Почему?
Потому что у них страсти больше, техники больше, они более лиричные, играют на разрыв аорты. Кстати, Umbria Jazz для меня — своего рода ориентир, то, к чему я стремлюсь на фестивале «Акваджаз» в Сочи. В Москве на «Триумфе джаза» бесплатные площадки под открытым небом не сделаешь — зима. А в Сочи - вполне.
Вы также имеете отношение к львовскому фестивалю «Alfa Jazz», я правильно понимаю?
В общем-то, это я затащил Михаила Фридмана в джаз. Я познакомился с ним, когда он, одинокий, сидел на концерте у нас в «Ле Клубе». Михаил Маратович задумал делать фестиваль, я ему посоветовал Алексея Когана, который проводит ежегодный «Jazz In Kiev». Во львовском фестивале я член попечительсткого совета, причем, они заставляют работать, просят рекомендаций по артистам, по лауреатам премии за выдающиеся заслуги в джазе, которая там вручается.
И все-таки вам не всегда так везет с партнерами. Ведь вы так и не сыграли на фестивале в Монтре, несмотря на то, что вас приглашал сам его основатель Клод Нобс.
Михаил Куснирович спрашивал меня: «Игорь, ты хочешь поехать в Монтре?». Конечно, хочу. И я бы согласился, если бы достаточно было найти спонсора на перелет и гостиницу — нам было бы интересно выступить там и без гонорара. Но платить $1 млн просто за мое участие — нет! Другое дело — если бы там возможно было организовать «русский день» с участием нескольких наших музыкантов. На такой вариант, я думаю, можно было бы найти спонсорские средства у наших крупных компаний. Вообще это важное государственное дело — чтобы российские джазмены оказались в фокусе внимания на таком форуме.
Главные имена на фестивалях, которые вы делаете, зарубежные, так?
А откуда возьмутся отечественные хедлайнеры? В России 25 музыкальных учебных заведений высшего и среднего звена с джазовым отделением. В Ростовской консерватории, например, на джазово-эстрадном отделении учатся 11 студентов. В Гнесинке — 85. Это самое сильное звено из всех. В Нижнем Новгороде в консерватории джазово-эстрадное отделение закрылось. В Воронеже оно возрождено. Всего на всю страну в год выпускается не более 100 человек с джазовым образованием. Какой у нас может быть в этой ситуации джаз и какая современная музыка? Никто элементарно играть не умеет. Вот если у меня сейчас из оркестра уйдет первая труба, уйдет барабанщик Эдуард Зизак — заменить, практически, некем. Придется брать из Америки — других вариантов я даже не рассматриваю.
И какой выход вы предлагаете?
Я хочу открыть академию джаза, в которой будет представлен и джаз, и рок, и поп. Идею академии джаза мне подсказал Борис Яковлевич Эйфман. Я рассчитываю на 1000 учеников. В качестве образца я вижу Berkley College of Music. Вот смотрите, в училище им. Гнесиных на уроке сольфеджио рядом сидят пианист и трубач. Одному скучно, другому трудно. Надо разделить их. Это не самая большая проблема. Вообще, многое из того, на что жалуются в Гнесинке, решается за пять минут. Я хочу, чтобы образование в моей Академии джаза было платным. Бесплатно — значит плохо. Но если мы видим, что ученик талантливый, мы ищем ему стипендию. В Гнесинке, кстати, тоже есть платное отделение, но туда никто не идет, потому что непонятно, кого оно выпускает, чего добиваются эти люди. Сейчас, мне кажется, у меня есть все для того, чтобы мою идею реализовать, — есть связи, есть доверие.
Что мешает?
Советская власть ушла, а отношение к джазу не поменялось. На программу «Большой джаз» канал «Культура» приглашает американский оркестр. Явно думая, что американский оркестр лучше росийского. Но они же не послушали наш оркестр...
Ну, у телевидения свои законы, с ними нужно считаться.
Согласен. Я вот стал знаменитым на всю страну только когда снялся в «Ледниковом периоде», ну, что, мне теперь застрелиться, что ли? Я сам не ожидал, думал: «Кто там эту ерунду смотрит?». А ко мне подходят за автографом подростки и говорят: «Я играю на саксофоне». И как ни крути, стимулом в какой-то мере стали «Звезды на льду» с моим участием.
А как вы относитесь к пробежкам с олимпийским огнем? Как вам с вашим чувством юмора, как вам все эти ныряния под воду с факелом и прочее? Особенно на том информационном фоне, который сейчас в принципе есть вокруг Олимпиады.
Я скажу, как было со мной. Я пробежал свою дистанцию с факелом, потом сел в автобус и плакал. У меня берут интервью, а мне слезы мешают говорить. Я ведь много спортом занимался. У меня в детстве была такая книга «Какая ты, Спортландия? От А до Я по стране спорта». Там обо всех наших героях спорта было — Брумель, Скобликова, Панин, Фирсов, Старшинов, Локтев. Я и в футбол играл, и за хоккейный «СКА» выступал, и по настольному теннису у меня первый разряд. Я азартный игрок, мне нравится соревноваться. Я и по телевизору спортивные трансляции иногда со слезами на глазах смотрю. Помню, как это было трогательно, когда Мохаммед Али зажигал олимпийский огонь, как его трясло всего… Я не думал об этом обо всем, когда бежал. Потом отдал факел…Эти ребята, которые дают тебе факел, у них так все четко, так профессионально, они такие вежливые с тобой. Там, на этой дистанции олимпийского огня, всё так, как хочется жить. Я очень жду Олимпиаду и надеюсь, что там все будет хорошо. Стадионы построены, я на них был, играл. Ими можно гордиться. В будущем там будут рабочие места, будут другие события. И это — лицо страны.
Я вот сейчас наш разговор сейчас по главам прокручиваю и понимаю, что передо мной — прямо настоящий патриот.
Мне просто обидно иногда, что бы сами себя часто недооцениваем и принижаем свои достоинства. У нас мания величия при комплексе неполноценности. То есть, мы самые крутые, но при этом — надо быть сдержаннее, не нужно выпендриваться. Давайте определимся: мы хорошие или мы плохие?