Их очень много, и они никому не нравятся. Они у всех как бельмо на глазу — и у муниципальных властей, поскольку портят облик города, и у полицейских, поскольку мало ли чего от них можно ожидать, и у почтенных граждан... Уличные мальчишки и девчонки, уличные юноши и девушки, уличные мужчины и женщины. Во Франции, в цветущих маленьких городках их полным-полно. Корреспондент журнала Nouvel Observateur понаблюдал за жизнью такой колонии в Авиньоне во время знаменитого фестиваля.
Сначала видишь вялые, измученные тела, растянувшиеся прямо на земле. Затем — пивные бутылки, много, пустые валяются на земле, полные, теплые и пенные, переходят из рук в руки, из уст в уста. Уже потом — лица, молодые, усталые, грязные. Они — люди Зоны, люди вне закона, поскольку нищенство официально запрещено в славном городе Авиньоне.
Двое милых молодых попрошаек с кольцами в носу только что уладили трения с полицией. Их судьба напоминает судьбу битников сорокалетней давности — сбежали из школы, отправились в дорогу: Амстердам, юг Франции, затем Авиньон. Здесь, в Зоне, им очень нравится: солидарность, царящая в коммуне нищих, сильно отличается от той жизни, которую они вели до своего побега: "Мы ни за что не вернемся назад".
Жители этой небольшой колонии не имеют с государством никаких общих дел — кроме регулярных неувязок с полицейскими. Они не нарушают законы, им это ни к чему — закон для них не существует, и они слишком ленивы, чтобы воровать. Иногда они подрабатывают на виноградниках или других поденных работах.
В городе их не хотят видеть, но особенно не трогают: наплыв туристов, среди которых попадаются и дотошные журналисты, служит своего рода охранной грамотой городским нищим, но, с другой стороны, постоянным стимулом для полицейских постараться убрать их с глаз почтеннейшей публики, не оскорбив при этом ее благородные чувства. Это называется у представителей власти: "Не нарушать атмосферу фестиваля". Для того, чтобы избавится от жителей "Зоны", им отвели некий кампус на берегу Роны, где за 10 франков можно переночевать в палатке, принять душ и бросить вещи. Но изгои упорно назначают себе встречи в центре города, среди толпы нарядных гостей фестиваля. В этом нет вызова, они делают, как им удобнее. Их философия — "не делать ничего, кроме того, без чего нельзя обойтись и чего нельзя не делать". Их Бог — дорога, и среди них есть и те, кто зимой где-то как-то работает — но летом все равно хватает рюкзак за плечи и едет сюда. В этом нет ничего странного, это — философия поколения битников и хиппи, идущая, если угодно, еще от Франсуа Вийона. Странно только, что она настолько живуча, и сколько бы от нее ни отрекались и ни считали вчерашним днем, все равно у нее остаются последователи.
Тем не менее сейчас нищие и прочие странники и бомжи периодически вспоминают о своих правах. Так, в Ницце местная команда нищих устроила целый перформанс, подав несколько жалоб в местную префектуру и добившись их рассмотрения. Жалобы эти были поданы против некоего "Х" в связи с "ущемлением личной свободы граждан". Имелась в виду в первую очередь, конечно, муниципальная полиция, и, в частности, три особенно старательных агента, которые занимались "чисткой" города. Адвокат, занимавшийся рассмотрением жалоб, счел непозволительным, что нищих, особенно тех, кто постарше, или инвалидов хватали, связывали и вывозили за город. "Проблема в том, что никто не может заставить никого идти туда, куда он идти не хочет, даже муниципальная полиция", — утверждает адвокат. Если бы все было так на деле, а не на словах.
Времена "Собора Парижской богоматери" давно прошли, и нет Пьера Грегуара, чтобы воспеть поэзию нищенской жизни. Да и не так много там поэзии — гораздо больше прозы. Однако каждый волен выбирать, и прав один из нищих, сказавший: "Здесь, во Франции, люди имеют право быть алкоголиками, надираться в стельку каждый вечер после работы — почему же мы не можем жить так, как нам хочется?" Так они и живут, в динамическом равновесии между молотом и наковальней.
ВИКТОР Ъ-ЮГОВ