Зачиная полосное эпическое интервью с кинорежиссером Владимиром Меньшовым, газета "Завтра" эпически же вопрошает: "Владимир Валентинович, многие киностудии опечатаны, бездействуют, "Ленфильм" хотят продать с торгов... Не считаете ли вы, что наступает, грубо говоря, закат русской культуры? Или можно все-таки выйти из этого положения?"
Если бы киностудии и впрямь были опечатаны, а "Ленфильм" хотели бы продать с торгов, что, впрочем, не соответствует никакой реальности, даже виртуальной, закат русской культуры, даже грубо говоря, не наступил бы. "Культуру убить нельзя, она есть лишь мыслимая линия", — сказал в 1921 году, незадолго перед смертью Блок, наблюдая разрушения, не в пример нынешним. Закат культуры все-таки не тождествен кризису производства, это "положение" несколько иного рода, из которого выйти, увы, уже не возможно.
Оптимистичный Меньшов, видимо, считая иначе, отвечает на вопрос интервьюера раздумчиво: "Проблема не так однозначна, как кажется поначалу. Могу пояснить это на примере картин, которые я видел в прошлом году..." И далее нахваливает фильм "Барышня-крестьянка" и "Особенности национальной охоты в осенний период", отмечая тут же, что прокат у обеих "практически нулевой". Эта скромная профессиональная диалектика, звучащая невпопад и почти невежливо, комически занижает глобальную культурологию газеты "Завтра". Но она необходима Меньшову как трамплин к заветному.
Вот уже десять лет он все печалится, глядя на засилье авторского, элитарного кино, антинародного по существу и незрительского по результату: "И данная система вошла в такую силу, — говорит он газете "Завтра", — что по сути стала самородящей. На всех фазах. Отбирались в институт ребята, исповедующие такой 'малый джентльменский набор': Тарковский, Феллини, Бертолуччи, Бергман. Соответственно, и вырастают ребята такими же. И преподают им такие же. И начинают они снимать друг для друга".
Величественная картина нынешнего российского кино, сплошь состоящего из Тарковских, Феллини, Бертолуччи и Бергманов, которые вдохновенно создают все отечественные фильмы, как звезда с звездою говорят, и к тому же наставляют во ВГИКе, в этой платоновской Академии жадное до знаний юношество, очень бы украсила пресс-конференцию министра кинематографии, состоявшуюся на этой неделе по случаю празднования Дня кино. Но разъяснительное интервью Владимира Меньшова к тому времени, к сожалению, не поспело, и Армен Медведев оказался не в курсе того благоденствия, которое вдруг наступило в подведомственной ему отрасли.
Вместо того, чтобы бросить в воздух праздничный чепчик, он сухо поведал собравшимся, как проходил закон о кино в Совете федерации, а в деле цивилизованного лоббирования особенно отметил заслуги всенародно любимого артиста Евгения Матвеева. При этом министр съязвил, что, случись на месте Матвеева звезда "Кинотавра", эффект оказался бы прямо противоположным ожидаемому: закон, конечно, прокатили бы.
Слова Медведева были настолько же ядовиты, насколько туманны, и в умах собравшихся журналистов породили множество праздных догадок. Справедливости ради, дам — Фатееву, Мордюкову или Федосееву-Шукшину — надо было отмести сразу. Известный своей галантностью Армен Медведев не мог обидеть женщину. Оставалось перебирать мужчин.
Формально звездой "Кинотавра" в этом году стал Олег Меньшиков, получивший в Сочи приз за мужскую роль. Меньшиков большей частью работает за границей, говорят, сейчас будет сниматься у Спилберга. Выступление в Совете федерации вряд ли может составить этому конкуренцию. Впрочем, речь, конечно же, шла не о Меньшикове.
Реальной звездой "Кинотавра" во все времена пребудет его президент Олег Янковский. Такой же всенародно любимый артист, как Евгений Матвеев, Янковский и впрямь хуже бы смотрелся в Совете федерации. На этом поприще Матвеев имеет очевидное типажное преимущество. Но, честно говоря, не настолько существенное, чтобы один артист закон победоносно пробил, а другой бесповоротно завалил. Нет, речь шла не о Янковском.
И, в общем, легко догадаться, о ком она в самом деле шла. Но Марк Рудинштейн — хозяин "Кинотавра" — звездой является только для другого хозяина. Оговорившись, Армен Медведев оказался перед зеркалом, в которое, наверное, не хочет смотреться. Впрочем, проблема зеркала и самооценки тягостно неотвязна лишь для бедного чиновника. Вольный художник может отнестись к ней гибче и за счет этого вдруг одержать внушительную моральную победу.
Тот же Меньшов, беспрестанно провоцируемый "Завтра" на коммуно-патриотические речи, иногда поддается, не в силах устоять перед соблазном: "Сталин хотел со временем и колхозы по-другому организовать, начала создаваться кооперация, благодаря которой выжила деревня; говорят, что все это поломал Хрущев". Но сразу спохватывается: "Тут я уже, признаюсь, не вполне компетентен".
Потому что истинно компетентен в одном: "С Южной Кореей налаживаем отношения — первой картиной идет туда 'Москва слезам не верит'. С Китаем потеплели отношения — опять туда 'Москву...' посылают. Первая картина, которая поехала в Южную Африку, — снова 'Москва...' Картина продолжает триумфально идти, уже и жену начали выпускать за рубеж, а я дома сижу". И, как обобщение всего этого, нечто, удивительное в газете "Завтра" и вполне жидомасонское, будто цитата из А. Н. Яковлева: "В системе было что-то такое порочное, что было невозможно обойти, а следовало лишь сломать".
Грубо говоря, это не расцвет русской культуры. Но зато Меньшов оживил заветы Просвещения, согласно которым эгоизм всегда нравственен. Тоже — дело.
АНТОНИНА Ъ-КРАЙНЯЯ