На исходе прошедшей недели на нашей улице случился праздник: русская культура наконец обрела своего министра Евгения Сидорова. Эпопея этого многострадального назначения, взволновавшая всю околохудожественную общественность, напомнила старый анекдот про еврея, который жил в тесной комнате с женой, детьми, родителями и тещей и пришел жаловаться на жизнь раввину. "А ты заведи козу, — сказал ему мудрый ребе. — Зачем? — возопил несчастный. — Затем, чтобы ее прогнать и почувствовать себя счастливым".
Министр Сидоров, в минувшие годы не замеченный на чиновном поприще ни в чем особенно выдающемся, но обыденный и привычный, как жена, дети, родители и теща, еще несколько дней назад казался вожделенной манной небесной: в роли тягостной козы поочередно выступали то артисты-коммунисты, то артисты-либералы, но сплошь женского пола.
Из последних чаще других называли Аллу Пугачеву, которая за долгие годы своей бурной артистической карьеры вроде бы не проявила исключительных административных качеств, необходимых министру, но безусловно принадлежит к прекрасной половине человечества. Утверждалось, что именно это скромное обстоятельство стало решающим при новом, твердо решенном назначении. Версия про Пугачеву выглядела столь же комично, сколь убедительно: американская политическая корректность, которую почем зря клеймят в России, если и будет когда-то здесь принята, то уж со всей безоглядностью.
Кандидатуре Николая Губенко убедительности прибавлял сам Черномырдин, время от времени заявлявший о своей готовности видеть в правительстве кого-нибудь от оппозиции. При этом было понятно, что готовность премьера не простирается слишком далеко, и портфель министра культуры более всего походит на кость, которую можно кинуть торжественно и без особого для себя убытка.
"Независимая газета", видимо, придерживалась именно этой версии. Во всяком случае, в день назначения Сидорова "НГ" опубликовала полосное интервью с Николаем Губенко--государственным мужем, и добрая половина материала была посвящена проблемам реституции.
Обрушившись на Совет федерации, отклонивший закон "О культурных ценностях, перемещенных в Союз ССР в результате второй мировой войны...", Губенко, работавший над ним в Думе, вопрошает: "Главным аргументом наших оппонентов было якобы несоответствие этого закона международному праву. А разве нападение Германии на СССР соответствовало международному праву? Разве мы звали немцев на нашу землю? Разве неясно, что, развязав войну, именно Германия несет всю меру ответственности за ее последствия?!"
Здесь замечательна даже не ветхозаветная мстительность, не иудейское око за око, хотя оно вроде бы не к лицу народно-патриотическому трибуну, а та естественность, с которой международное право, то есть нечто писанное и регламентированное, оборачивается моральной правотой, по-житейски понятной и по-домашнему доверительной. Эта доверительность растет на протяжении всего интервью: "Вот и папа римский сказал на днях, что капитализм подходит к своему логическому финишу, и надо нацелить все свои устремления на социалистические пути... Ну почему, если Бог сотворил вас одаренным журналистом, а другого бездарным слесарем, почему слесарь должен нищенствовать и голодать?"
И опять замечателен не столько вывод про слесаря, не суть сказанного, которая вне коммментариев, сколько само устройство фразы: "Вот и папа римский сказал на днях", — так в электричке случайный попутчик начинает свой рассказ про чудо-чай, что лечит от всего на свете: и от сглаза, и от рака... Словом, да здравствует министр Сидоров. Ура!
Другой культурный министр — председатель Роскомкино Армен Медведев — оказался сейчас в деликатной ситуации. Недавно он подписал соглашение "об объединении усилий" с Ассоциацией студий малобюджетного кино. Суть сводится к следующему: молодые режиссеры, руководимые директором студии им. Горького Сергеем Ливневым, решили атаковать кормушку не порознь, а группой. Они предложили Роскомкино пакет малобюджетных картин, которые в принципе могут окупиться. Смысл в том, что российские фильмы, стоящие сегодня в среднем $500 тыс.-1 млн, не окупаемы даже теоретически. При разрушенном внутреннем прокате и полном равнодушии внешнего русское кино обречено на благотворительность. Из этого положения есть простой выход: сократить расходы — именно его и предложила Ассоциация студий малобюджетного кино.
Такое дело, исполненное, казалось бы, тотального благородства, провоцирует общественность на такую же тотальную поддержку. Но тотальное благородство всегда сомнительно, и тем сомнительнее, чем лучше выглядит. Как же: окупаемость против неокупаемости, юность против старости, талант против серости. Но ветеран молодежного движения Хотиненко старше иных "стариков". Но сумма в $200 тыс., положенная в среднем на картину, слишком оптимистична для окупаемости. Но деньги Ассоциация хочет получить пакетом, на всю дюжину фильмов разом, не давая никому отчета в том, как и на что она их будет тратить.
И даже по части безработных талантов можно сильно усомниться. Валерий Тодоровский занят своим вполне "многобюджетным" фильмом, Василий Пичул и Дмитрий Месхиев тоже при деле. Остается сам Сергей Ливнев и малоизвестные в кино клипмейкеры. Остаются еще петербургские режиссеры Сергей Сельянов и Алексей Балабанов — несомненно, одаренные, но они готовы снимать за $70-100 тыс., за суммы куда более скромные и вполне окупаемые. И для того чтобы дать им деньги, не нужна никакая промежуточная ассоциация.
По сути, новая ассоциация — это старый Союз кинематографистов, только организованный по возрастному принципу, тот же посредник, но другой формации. Не нужный, в сущности.
Есть несколько способных режиссеров среди людей относительно молодых и столько же среди относительно старых. И есть хорошо опробованный, безотказный способ выбивания из государства денег с помощью отзывчивой общественности, для нужд которой сочиняется набор слов про новое направление, или новое поколение, или малобюджетное кино. Новое направление давно не работает, новое поколение само по себе тоже, нужна какая-то добавка, и она верно найдена. Набор слов придуман грамотно. Можно вчуже порадоваться за ребят, туго знающих свое дело.
Лет пять тому назад один маститый киновед, занявшийся вдруг бизнесом, получил в собственность копию знаменитого японского фильма. Запрещенная во многих странах, эта картина, действительно замечательная, по всем принятым нормам справедливо квалифицировалась как порнография. Здесь все просто. Порнографией считается показ эригированных гениталий, и только. Но там было именно это. Было, впрочем, многое другое, и впрямь высокохудожественное.
Киновед, на свой страх и риск показывая одиозную картину на специальных просмотрах, всякий раз предварял ее ученой лекцией, в которой умно и сухо излагал законы этой художественности, рассказывая о языке кино и японской эзотерической традиции.
Журналисты, внимавшие ему из зала, потом в прогрессивных газетах аккуратно повторяли его слова — совсем не так умно, но зато темпераментно, с настоящей гражданской страстью отстаивая светлое и передовое в искусстве, смело бросая вызов ханжеской власти, которая не выдержала и сдалась, выдав фильму разрешение.
Незадолго до этого сакраментального момента, когда победа уже маячила, и было понятно, что вскоре вся российская глубинка в массовом порядке приобщится к тонкостям восточной эзотерики, и деньги потекут в карман киноведа, мы с ним столкнулись в буфете Дома кино. Держа одной рукой рюмку, а другой поглаживая стопку газетных рецензий, он радостно повторял: "Какие замечательные у нас журналисты. Как много они знают, как глубоко пишут". И заливался долгим, тонким, детски-простодушным смехом.
АЛЕКСАНДР Ъ-ТИМОФЕЕВСКИЙ