"Коммерсантъ FM" встречает Новый год с известными людьми. Актер театра и кино, народный артист России Александр Филиппенко в интервью ведущей Оксане Барыкиной подвел свои итоги ушедшего 2013 года.
Фото: Даниил Иванов, Коммерсантъ / купить фото
— Скажите, у вас в семье что больше отмечают — Рождество или все-таки Новый год?
— Новый год. Знаете, это такой семейный большой праздник, это еще давно затевалось, еще от родителей, всегда большой семьей собирались, собаки, кошки. И потом ведь всегда перед Новым годом работа была. И всегда вот так отдыхаешь уже после Нового года. Но так получилось, что в понедельник у меня был спектакль еще в театре Моссовета, а сейчас с чувством выполненного долга я абсолютно отдыхаю. Вот и вам желаю всего хорошего всегда. Понимаете, был год очень серьезный для меня. Подводили все итоги, говорили: как и что, а тут вот вы сидите, да, чтобы не упасть. Вот так вот вспомнить из нашего поколения актерам, сказать им, что у Филиппенко в Консерватории, в главном зале был сольный концерт, он читал "Крохотки" Солженицына, а Алексей Уткин, наш "золотой гобой", играл прелюдии Шостаковича…
— Не поверят?
— Вообще говоря, да, это из серии новогоднего чуда, вот так вот случилось. И выставка очень интересная в музее имени Пушкина — там черновики, рукописи Солженицына. Очень интересно. И там я тоже, мы как раз договорились, и Наталья Дмитриевна, вместе все руководство. "Декабрьские вечера", и там в Греческом зале, поскольку вход на выставку рядом просто, я читал "Крохотки" Солженицына. Одну могу прочитать.
— Да, пожалуйста, конечно.
— "Крохотки" — маленькие миниатюры Солженицына, написаны в период как раз конца 1950-х — начала 1960-х, 50 лет назад он написал. Одна коротенькая такая, чудная, для души.
"Шарик".
"У нас во дворе мальчик держит песика Шарика на цепи, кутенком его посадил, с детства. Понес я ему однажды куриные кости, еще теплые, пахучие, а тут как раз мальчик пустил беднягу побегать по двору. Снег во дворе пушистый, обильный, Шарик мечется прыжками, как заяц, то на задние ноги, то на передние, из угла в угол двора, из угла в угол, и морда в снегу. Подбежал ко мне, лохматый, меня опрыгал, кости понюхал, и опять прочь брюхом по снегу. Не надо мне, мол, ваших костей, дайте только свободу".
— Скажите, помимо Солженицына, чем еще для вас год ознаменовался? Может быть, непосредственно не в вашей жизни, не связанное с творчеством? В стране какие-то, может быть, вы заметили изменения?
— Конечно же. Понимаете, это зависит от тебя. Была у Райкина была чудная миниатюра: "Мы столько угля, столько стали…" — "Нет, лично вы что можете?" — "Мы столько хлеба, столько хлеба…" — "Нет, лично вы что можете?" – "Я могу пиво зубами открывать". Вот спроси вдруг сейчас в наше время: что ты лично можешь? Ты можешь почитать, в Консерватории выступить… Или у меня вот сольные концерты в Зале Чайковского, три вечера — вот это важно для творческого работника, когда ему есть, что сказать, и он это может сделать.
И творческие планы как раз очень большие. Я пожелал бы, чтобы у молодых актеров была проблема выбора. Это важно тоже. В наши далекие времена ее совсем почти не было. Чтобы могли бы выбирать, от чего-то отказываться уметь.
— Вы свой репертуар выбираете в соответствии с чем? Со временем?
— Ой, дорогая, конечно, исходя из своих каких-то установок внутренних, своей точки отсчета, системы координат, которая у каждого должна быть. Это важный момент — лично у тебя какая система отсчета. И я уж вам честно скажу: вы попали в самую точку. Я так устал, как говорится, составлять эти программы всяким образом. Вот, кстати, интересно: меня было четыре-пять поездок — и Красноярск, и Челябинск, и Пермь, – где всякого рода банки и финансовые группы, отмечая свои какие-то даты, юбилеи, просили почитать стихи Пастернака, Левитанского, Самойлова. Умоляем, говорят, дайте стихов, ухо отвыкло от стихов.
— Интересно.
— И мы договаривались в соседней комнатке, у нас было шампанское чуть-чуть, потом на банкеточках мы садились вокруг все. Вы знаете, это удивительно. Благо у меня действительно был опыт такой — на близком расстоянии со зрителем, слушателем. В Театре Моссовета играли спектакль на сцене "Под крышей", там на расстоянии вытянутой руки люди сидят. Ведь правда-то на этом расстоянии как раз видна.
— А раньше такое было? Раньше такое замечали за банкирами, за финансистами тягу к поэзии?
— Нет, конечно. Пять-десять лет прошло, и вдруг они говорят: дайте, дайте нам. Самый страшный вопрос еще и другой – от читающих Гоголя. Они подходят и говорят: "Боже, неужели ничего не изменилось?". Я говорю: "Давайте вместе почитаем". Коль мы смеемся, улыбаемся этому, так это слава богу.
— А как вы считаете, почему так происходит? Они стали образованнее? Или с чем это связано?
— Вы знаете, по мне – это работа души и ума. Вот тоже о "Крохотках" Солженицына — я видел, как публика замирала, час прошел, а Консерватория молчит вся, слушает, аж слышно, как, как говорится, извилины в голове шевелятся. Вот важно: почувствовали люди, что что-то необходимо еще. Я вспомнил уже фразу, простите, из Гоголя будет, когда старик Чичикову говорит: "Подумайте не о мертвых душах, а о своей живой душе". Ведь дело не в том имуществе, из-за которого люди спорят и режут друг друга. Пока не будет благоустройства душевного имущества, не будет благоустройства земного. Ведь от души зависит тело. Это 1842 год.
— Александр Георгиевич, не могу вас не спросить о театральной жизни последних месяцев ушедшего года. Я имею в виду МХТ имени Чехова, вот эту всю историю.
— Вульгарность. Я еще там не был на спектаклях. Но там вульгарность.
— Я не конкретно об этом спектакле. Я о том, что эта ситуация подняла спор, нужно ли классику превращать в такую осовремененную постановку.
— Первый вопрос сразу к вам: кто это говорит? Вы знаете, у меня от всех этих говорунов из нашего определенного места… Обычно слышно через десять секунд уже, что у них система координат с моей не сходится. И вот это… Кто это говорит? Если соберутся деятели у нас в Союзе театральных деятелей и это обсудят – это одна история. А когда человек, не хочу в эти праздничные дни называть… Уж они совсем научились перегибать. Это наша гильдия актерская должна решить. А дальше есть законы.
— Вы хотите сказать, что всему есть место?
— Нет, должен каждый заниматься своим делом, понимаете, и обсуждать. "Суди, дружок, не выше сапога" — Пушкин и "Сапожник", вспомните это дело. А у нас в наших некоторых больших заседаниях они уже совсем разучились об этом думать. Вот думать, думать — только это, это, это.