Благовоспитанные автопутешественники, проезжая по трассе Москва--Петербург, никогда не останавливаются в многолюдных и шумных городках дальнобойщиков у обочины: боятся пьяной шоферни. Те же благовоспитанные путешественники, случись им поехать по трассе Москва--Астрахань, только в таких городках и останавливаются: боятся лихих людей, от которых никто, кроме шоферни, не защитит.
Август 99-го
Костю знают все. Костя собирает по трассе детей и собак. Впервые мы встретились в августе 99-го года в городке под Валдаем. Когда я пишу слово "городок", я не имею в виду некую административную единицу, где можно зарегистрироваться в паспортном столе. Какой может быть паспортный стол, если речь идет о городке дальнобойщиков на трассе М-10, она же Е-95?
Не только милиции нет. Нет адреса, нет телефона, нет почты, нет вертикали исполнительной власти. Есть только линия горизонта и странное ощущение свободной республики на одну ночь, складывающееся из беспокойства за дорогой груз в кузове, постоянного желания спать, смутной тоски по несуществующему дому и по жене, лицо которой забыл.
Чего же вы хотите? Это кочевники. Это в крови. Кочевник даже при большом желании не может жить по законам, придуманным оседлым депутатом Государственной думы.
Мы встретились с Костей в августе 99-го, а август 99-го был чем угодно, только не спокойным сезоном транспортировки арбузов из Астрахани. Когда наступала ночь и на трассе становилось опасно, дальнобойщики выстраивали несколько сотен фур у дороги и шли ужинать. Как всегда. Но в маленьком вагончике, где дэда Тамара готовила харчо ведрами, разговоры были какими-то тревожными.
Незнакомый человек в майке мрачно рассказывал, что на Кавказе нельзя теперь снижать скорость у железнодорожных переездов, потому что набрасываются из темноты и отбирают груз.
— Хорошо, если только груз,— говорил дальнобойщик.— А то могут отобрать груз вместе с машиной. Подделать путевые и отправить на твоей фуре другого хоть в ту же Москву.
Дэда Тамара вздыхала:
— Ох, мальчики...
Ну, пожалуй, про железнодорожные переезды Костя знал. Сам пару раз гонял чужие машины по поддельным путевым листам. А что оставалось делать, когда Костин старший брат в тюрьме, а братнины товарищи должны помогать семье осужденного? Как они могут помогать? Был бы Костя женщиной, помогали бы деньгами. Но предлагать деньги мужчине не принято. Мужчине нужно предлагать работу. Вот поэтому, когда пять лет назад брат сел, Косте и предложили поехать в Москву на ворованной фуре. Два рейса с арбузами — и покупаешь собственный "КамАЗ" в долг. Постепенно отдаешь. За три года долг оказывается выплаченным, "КамАЗ" — "убитым".
А про взрывчатку Костя не верил. Не такой человек Шамиль Басаев, чтобы готовить в Москве тайные взрывы. Пройти на четырех БТР маршем с зеленым флагом на броне от станицы Курской до самой Москвы и захватить Кремль — в это Костя верил. Но чтобы тайком возить в Москву динамит — не верил.
Временами приезжали, конечно, к дэде Тамаре какие-то строгие люди на BMW и говорили:
— Шамиль просил передать, что все хорошо, что он не может приехать раньше чем через месяц, что скоро война перейдет в Россию и уйдет с Кавказа и тогда он заберет вас домой.
Шамиль, правда, имелся в виду не Басаев. Шамилем звали сына дэды Тамары. И была она не чеченкой, а мегрелкой. Но бандиты, курирующие городок и собирающие с дальнобойщиков по 30 рублей за постой, дэду Тамару не трогали, а когда входили чеченцы, вставали и вежливо здоровались. Чеченцы же, приезжавшие на BMW, на приветствия никогда не отвечали, говорили, что им нельзя пить водку, брали две бутылки водки, выпивали под тихие разговоры и пьяными уезжали в Москву.
Илюша, у которого грузовик Volvo и хозяин финн, говорил, что сам видел, как чеченцы везут в Москву динамит и будут взрывать Кремль. Но Костя ему не верил.
Костя собирал по трассе детей и собак.
Можно ли ждать верности от собаки?
Пять лет назад, когда Костя впервые поехал в Москву с ворованными арбузами, он встретил в большом городке дальнобойщиков под Тамбовом чумазого мальчика, который подошел и попросил закурить.
— Я не дам тебе закурить,— сказал Костя.— Не из моих рук.
— Тогда дай денег,— сказал мальчик.
И когда Костя дал десятку, мальчик пошел и с презрительным видом купил целую пачку "Явы".
— Знаешь, какого хорошего я видел мальчика под Тамбовом? — говорил потом Костя жене дома.— Он очень умный. Он сам купил сигарет. Давай его возьмем.
И Костина жена согласилась. В следующем рейсе Костя искал умного мальчика в городке под Тамбовом, но не нашел. Зато вокруг городка вырос огромный рынок, где торговали всякой снедью, контрабандной водкой, цыганскими девочками, запчастями и чеками, которые на трассе очень ценная вещь. На рынке к Косте подошла бродячая собака, внучка ирландского сеттера, села и стала смотреть в глаза.
— Ты чей? — спросил Костя пса.
А пес продолжал смотреть в том смысле, что хочет есть.
Тогда Костя решил забрать пса вместо мальчика, позвал в машину, и тут какой-то человек крикнул:
— Куда повел?! Это моя собака.
— Продай,— предложил Костя. И купил за 10 рублей собаку у человека, который даже не знал, как ее зовут.
В следующем городке собака убежала, потому что ее позвали есть в другую фуру. Зато Костя нашел своего умного мальчика и позвал к себе жить вместо собаки.
Мальчик согласился, потому что наступала зима. Костина жена приняла мальчика как родного. Помыла его от вшей, определила в школу и хотела даже усыновить, но тут наступила весна, и мальчик убежал.
— На трассе,— говорит Костя,— нельзя ждать верности даже от собаки.
С тех пор Костя несколько раз подбирал в городках беспризорных мальчиков и девочек. Привозил домой, а жена научилась их только кормить, но не любить, потому что все равно убегут.
Они же кочевники. Это в крови.
Как увидеть море
Читатель, конечно, в связи с городком дальнобойщиков ждет рассказа о плечевых проститутках. Так вот же вам рассказ про Наташку. Наташку зовут, кажется, Олей, но всех девушек на трассе принято называть Наташками. Так говорит Костя.
Костя впервые увидел Наташку где-то под Тверью. Она стояла на обочине в шортах и в лифчике и делала гимнастику. Шел дождь. Забравшись к Косте в кабину, Наташка рассказала обычную историю (типа "ты у меня второй") про жениха, которого она обещала ждать из армии и который погиб в Чечне.
— Не ври,— сказал Костя, потому что у дальнобойщиков считается хорошим тоном заставлять всех подряд говорить правду.
Тогда девушка рассказала, что хочет поехать к морю, которого никогда не видела, и желательно в Крым. А Костя объяснил Наташке, что Крым на Украине и лучше ехать к морю в Краснодарском крае. Наташка согласилась.
Она была веселая. Она очень хорошо, по мнению Кости, брала в рот и очень звонким голосом пела песню Тани Овсиенко про шофера-дальнобойщика.
Надо сказать, что оральный секс на трассе — это Костин моральный принцип.
— На трассе,— говорит Костя,— только в рот. А с женой по-человечески.
На мой вопрос о том, почему нельзя с женой, как на трассе, Костя так обиделся и так оскорбился за жену, что два часа со мной не разговаривал, пока ему не понадобился фонарь, чтобы менять спустившее колесо.
Так вот. Костя довез Наташку почти до самого Геленджика и там высадил. Два года она моталась по трассе, зарабатывая проституцией. Потом вернулась в свой Вышний Волочек, вышла замуж за хорошего парня, работающего инженером в конторе, которая называется радиотелеграф, родила и живет счастливо.
Не больше недели назад, когда я в последний раз проезжал городок под Валдаем, Наташка стояла там у входа в кафе, и на ней была новая кожаная куртка. Шел снег. Я спросил:
— Ты ушла от мужа?
— Нет,— отвечала Наташка.— Я же тут работаю.
— Кем?
— Плечевой. Правда, ездить далеко. Но я ведь ему не изменяю.
В подтверждение своих слов Наташка показала фотографию сына и рассказала, как выходила замуж, как ездила по трассе в Москву покупать белое платье, как собрались все родственники и, самое главное, что она тогда, после двух лет скитаний, была девственницей.
Что случилось с дэдой Тамарой
Никто не знает, почему и при каких обстоятельствах эта необъятных размеров старуха-мегрелка, делавшая домашний сулугуни из местного молока и варившая лучший харчо на всей трассе, исчезла вдруг однажды из своего вагончика в городке дальнобойщиков под Валдаем.
И никто толком не помнит, когда она появилась. Она словно бы была испокон века. Все звали ее дэда Тамара. Все знали, что "дэда" по-грузински "мама". И если завязывалась случайно какая-никакая драка, дэда Тамара выходила на улицу и, сложив на груди толстые, в вязочках и старческих пятнах руки, говорила с приятным акцентом:
— Разойдись. Дома будете драться, здесь вам не дом.
Если же кто-то из спорщиков указывал старухе на учиненную против него отъявленную несправедливость, дэда Тамара говорила:
— Ай, бичо, неужели ты думаешь, что ты несчастнее меня?
Как-то раз, проезжая мимо, я остановился поесть ее знаменитого харчо. Была белая ночь. Народу мало — в белую ночь все предпочитают ехать. Только сидел в углу и молча смотрел в окно молодой человек кавказской наружности, который, сколько раз я останавливался в городке, столько раз вот так же сидел молча и смотрел в окно.
Дэда Тамара рассказала мне, что этот молодой человек — ее сын. И я подумал, что дома, в горах, его взгляд ударялся о скалы и быстро возвращался к хозяину, а здесь, на бесконечной русской равнине,— как улетел однажды, так и не вернулся.
— А сколько у вас детей, дэда Тамара?
— Не знаю,— ответила старуха,— было восемь.
Слово за слово дэда Тамара рассказала мне, что все больше и больше преград встает между нею и домом, из которого ее, еще 30-летней, молодой и стройной, выгнал муж.
— Мальчики говорят,— старуха имела в виду рассказы дальнобойщиков,— что казаки не пускают идти по дороге чеченцев и мегрелов. Поэтому чеченцы идут силой, а мегрелы прячутся в лесу. Никто не сидит дома, все куда-то едут. Только одни армяне работают на свете.
Из странных ее слов потихоньку становилось понятно, что она уже давно не представляет себе единым государством не только СССР, но и Россию. О путешествиях своих "мальчиков" она говорила так, словно трасса поделена на сотни удельных княжеств. Получалось, что из Краснодара нельзя вывозить зерно, что Ростов с Краснодаром воюют, что в Минеральных Водах жизнь текучая, как мед, что в Туле советская власть, а Петербург — это Финляндия.
Она не рассказывала мне свою историю в подробностях. Подробности я узнал от Кости. 16-летней девочкой дэда Тамара вышла замуж за чеченца. Это было где-то в Средней Азии, в ссылке. Потом, когда чеченцам разрешили вернуться домой, муж сразу засобирался, а дэда Тамара сказала:
— Поезжай один, пока устройся. А мы с детьми приедем месяца через два.
На следующий день утром муж молча собрал детей и уехал в Чечню. Дэда Тамара сразу помчалась следом, довольно быстро нашла мужа и детей, живших в крохотном домике, но муж не пустил ее на порог.
— Чеченцы,— сказала старуха,— не прощают предательства. И не наказывают женщин. Просто выгоняют навсегда, даже если очень любят.
Оставшуюся жизнь дэда Тамара посвятила слежке за своими детьми. Всегда была рядом. Когда дети учились в Ростове, Москве и Ленинграде. Когда женились. Я не знаю точно, но, похоже, в число своих восьмерых детей дэда Тамара включает не только родных, но и детей мужа от второго брака. Дети ее, кроме младшего, больного, кажется, аутизмом, воюют сейчас на Кавказе, и, может быть, даже друг против друга. Поэтому дэда Тамара и не знает точно, сколько у нее детей.
Кочевники
В последний мой приезд под Валдай дэды Тамары в знакомом вагончике уже не было. Русская женщина, которая вместо нее готовит там теперь рассольник, рассказала, будто за старухой приехал из Москвы сын на красивой иномарке. А Костя рассказал, что дэда Тамара умерла, и ее похоронили в поле, метрах в трехстах от городка. Правда, могилу показать не смог.
Я вышел и сел в машину. Мела метель. Освещенная изнутри кабина ближайшего ко мне "КамАЗа" была завешена шторками, и черная тень на шторках совершала фрикции с невероятной для человека скоростью.
Городок у дороги показался мне тогда самым лучшим местом, чтобы понять, что целая страна все едет куда-то и никак не доберется домой.
ВАЛЕРИЙ ПАНЮШКИН