Почему читатели разлюбили писателей и куда делись книжки, которые можно читать?
Магазины забиты книжками, но вопрос "Что почитать?" остается главным
Фото: РИА НОВОСТИ
Марина купила книжку. Марина вообще любит книжные магазины — такое явление все еще встречается среди молодых и современных девушек. Она и зашла-то просто так. Нынче дорого стало покупать книжки, особенно для студентки, даже если она подрабатывает уроками в разных концах Москвы и в любую погоду мчится из своего института на Остоженке сначала в Бутово-Южное, а оттуда прямиком в Дегунино-Восточное, и все на перекладных. Там, куда она мчится, тоже по-разному бывает. Бывает все хорошо, и тогда Марина везет маме честно заработанные денежки, и кошелек выглядит упитанным и солидным, и его приятно доставать из сумки — Марина чувствует его умиротворенную сытость. А бывает и "давайте в следующий раз" или "извините, сегодня заплатим половину".
Но в книжный она зашла — очень любит. В книжном удовольствия распределены по нарастающей. Сначала канцелярский отдел. Если кошелек сыт, Марина иногда позволяет себе разгуляться — покупает блокнот с упоительными, чуть желтоватыми страницами, чтобы записывать французские глаголы. Или набор карандашей, чтобы потом это глаголы подчеркивать. Или ручку. Новая ручка — большое событие для человека, который только и делает, что записывает что-нибудь.
После канцелярского — альбомы. Ну, альбомов Марина не покупает, конечно, даже если кошелек сыт по горло. У моей бабушки было присловье, произносить которое следовало всегда с иронией: "Ну, этого не укупишь!" Альбом, разумеется, "не укупишь", но ведь посмотреть-то можно! Густав Климт. Эдвард Мунк. Импрессионисты. Всеобщая история искусств.
Потом приходит очередь книг. "Библиотека великих писателей": увесистые "волюмы", твердые и гордые переплеты, никаких излишеств, на обложке имя, очень скромно — Шекспир. Или Мольер.
А уж потом главное счастье — книги, которые существуют для того, чтобы "почитать". В магазине "Москва", что на Тверской, мне однажды передали такой диалог продавца с покупателем:
— Софокл есть? И Аристофан?
— Есть оба.
— А "Божественная комедия"?
— Тоже есть.
— А еще "Путешествие из Петербурга в Москву"?
— Вот, пожалуйста.
— А просто книг, чтобы почитать, у вас нет?!
Есть, есть, все есть, как в Греции!.. И вот тут, среди заманчивых, новых, вкусно пахнущих, соблазнительных, упоительных книг, под обложками которых маячили новые, соблазнительные и упоительные, разумеется, а может, и страшные и ужасные, но все равно притягательные миры и люди, Марина не устояла. Денег было не слишком много, но она купила книжку рублей, кажется, за семьсот, а то и за восемьсот, и до самого метро... предвкушала!.. Имя автора Марине было хорошо знакомо, она прочитала несколько его книг, и все они Марине нравились страшно, потому что были "про любовь". Но не глупую, слюнявую, пошлую и фальшивую, а про настоящую, современную, честную и умную. И автор — иностранец и мужчина — рассказывал Марине про эту самую любовь интересно, иронично, немножко грустно, в общем, как-то так, что Марина ему верила.
И перевод хороший. И обложка красивая. И издано так, что книжка не разваливается в руках, можно потом маме дать почитать!.. В общем, до метро были сплошные радостные ожидания.
В метро все пошло наперекосяк.
Никакой любви. Никакой радости-грусти. Иронии тоже никакой — хватит с вас. Оказалось, что автор — мужчина и иностранец — написал "глубоко проблемную вещь".
Краткое содержание: некий молодой человек из Австрии, они все там из Австрии, включая автора, убивает в баре другого молодого человека из Австрии. Зачем же он это делает? Затем, что он писатель и пишет книгу об убийстве, а для этого ему просто необходимо испытать эмоции настоящего убийцы. Ну вот он и убивает, чтоб испытать, ему надо для работы, что тут такого?.. Но "вещь"-то проблемная, и автор погружает читателя в такие глубины, глубже которых, надо полагать, только "Яма" Куприна или Марианская впадина. Убитый оказывается гомосексуалистом. Убийца, таким образом, покушается не только на жизнь, но и на сексуальные свободы всего западного мира чохом. Друзья и сподвижники убитого решают отомстить писателю и насилуют его в соответствии со своими представлениями о свободе и сексуальности. Писатель испытывает настоящие эмоции и в этом, так сказать, направлении тоже. Потом его сажают в тюрьму. Потом его выпускают из тюрьмы, потому что у него адвокат. Конец.
С "глубоко проблемной вещью" в портфельчике Марина явилась в пятницу ужинать, и мы довольно долго не могли понять, в чем дело. Почему обычно веселая и жизнерадостная девочка уныло сопит и возит по тарелке огурец вместо того, чтобы радоваться предстоящим выходным и чаю с мороженым?!
Тут все открылось.
На самом деле я оказалась в довольно сложном положении, ибо в этот момент так получилось, что именно я должна была ответить на вопрос — зачем?.. Зачем автор из Австрии так подло обманул Марину? Зачем вместо хорошей книжки написал темную и вязкую ахинею? Зачем ввязался в историю, бессмысленную и искусственную, да еще Марину за собой потащил?!
В общем — "за что, за что, о боже мой!"
Я пыталась отшутиться, отвертеться: с ними (нами), писателями вообще, мол, дело плохо, все они (мы) поголовно люди не до конца нормальные, впрочем, чего уж там, совсем ненормальные, что им (нам) в голову взбредет в следующую секунду, никто сказать не может и читателям проходится с этим как-то считаться... Все это звучало крайне неубедительно. Книжка, отравившая Марине несколько дней жизни, лежала на столе и перевешивала любые попытки оправданий.
Я же всерьез оправдывалась. По-настоящему. А всерьез и по-настоящему трудно все: и оправдываться, и писать, и читать. И понимать. И не понимать.
...Как бы тебе объяснить, девочка?.. Этот автор из Австрии и вправду неплохой писатель, честно, не огорчайся так сильно! Он написал несколько книг, его несколько раз за них похвалили, видишь, даже перевели. Он писал простые истории, и у него получалось, было очень мило и трогательно, и тут он решил, что пора переходить к большим и серьезным темам. И перешел.
Результат — вот он.
Ему, бедолаге, даже в голову не пришло, что писать-то можно на любую тему и только мерою таланта можно измерить ее глубину и серьезность. Можно написать "Анну Каренину", а можно "Синеглазую плутовку", и все получится роман про любовь, только авторы разные и талант у них разный.
Иностранцы, с допотопных времен пытающиеся разгадать "загадку русской души", то и дело спотыкаются о наши странные отношения с окружающим миром и друг с другом. Мы как-то отчаянно не любим себя, до полного самоуничижения. Когда нас хвалят, оправдываемся и толкуем, что это просто так, случайно получилось, на самом-то деле мы дебилы и никуда не годимся, вы ошиблись! Когда ругают, поддакиваем и упиваемся собственным несовершенством. То ли дело правильные западные ребята, уже родившиеся с сознанием, что они все до одного пупы земли! А у нас не идет это дело никак — в смысле осознания себя пупом. Военный, мысленно примеряя мундир генерала Ермолова, понимает, что до Ермолова ему не дотянуть никогда. Врач, пытаясь облачиться в халат Спасокукоцкого, осознает собственное ничтожество. Писатель, прикладывая к себе сюртук Достоевского и бороду Льва Толстого, убеждается, что сюртук и борода ему не по плечу и не по физиономии, "не к роже", как Гончаров писал. Тут у русских — военного, врача, писателя и так далее — наступают метания, самобичевания и запой.
Поэтому русским читателям особенно трудны и невыносимы экзерсисы вовсе не плохого австрийского автора. Дело даже не в том, что мы ему не верим — какая разница, верим или не верим,— а в том, что точно знаем, что существует вопрос, который для начала автор должен был себе задать. Потом долго думать. Потом попытаться на него самому себе честно ответить. И только потом, потом приниматься за "серьезные и большие темы".
Вы все тоже знаете этот вопрос примерно лет с пятнадцати: "Тварь ли я дрожащая или право имею?"
Разумеется, австрийский автор этого вопроса не знает, никогда себе не задавал, он с рождения уверен, что пуп земли и имеет право абсолютно на все, вот и получилась у него "глубоко проблемная вещь", читать которую невыносимо скучно и неохота.
Между прочим, вполне возможно, что на родине его и за эту книжку тоже похвалят, и тогда автор окончательно переквалифицируется в "большого писателя" и продолжит "вскрывать язвы современного мира". Ну а если поругают, надежда есть, может, еще вернется!..
Марина выслушала меня без всякого энтузиазма. Австрийского автора мне пришлось оставить себе, очень уж она на него обиделась. Взамен я выдала ей Веру Панову, "Сентиментальный роман", изданный в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году.
В понедельник она звонила и ликовала. Оказалось, что Севастьянов все-таки дождался Зойку-маленькую, возвращавшуюся с каких-то курсов. Столько лет прошло с тех пор, как он дождался!.. А мы до сих пор счастливы.
Где бы купить Веру Панову, а?.. Хоть бы и за семьсот рублей?