Мало кто из российских избирателей, отдавших свой голос во втором туре президентских выборов Борису Ельцину, объяснит свой выбор привлекательностью предвыборной программы президента. За редким исключением миллионы граждан России вообще затруднятся сказать, была ли у президента программа. Мало кто из них повторит вслед за молодой девушкой, чье мнение прозвучало в воскресной программе "Зеркало", что он проголосовал за Ельцина потому, что Ельцин привлекателен и красив. Скорее наоборот — оба претендента были в равной степени невыразительны. Так за что же проголосовали те пятьдесят с лишним процентов пришедших на выборы, кто захотел, чтобы ими и впредь правил Борис Ельцин?
Математик на это мог бы ответить, что при данных условиях задача решения не имеет. Действительно, большинство, голосуя за Ельцина, голосовало прежде всего против Зюганова и коммунистической альтернативы нынешнему государственному устройству. При всех минусах окружающей действительности тот путь, который предложил стране "народно-патриотический" блок, собравшийся под алыми стягами КПРФ, был гораздо менее привлекательным, если не сказать просто пугающим. Россия осталась формально в лоне западной цивилизации (пусть даже и на ее периферии). Осталась она верной и принципам построения свободной рыночной экономики. Именно поэтому излишне категоричным представляется мнение французской Le Monde о том, что Ельцин победил благодаря тому, что построил свои политические позиции на разрушении советской системы и коммунизма, "а не благодаря итогам первого срока пребывания на посту президента". Как бы то ни было, но в стране существует исключительно динамичный частный сектор, заложены основы развития фондового рынка, создано вполне приемлемое экономическое законодательство, и в первую очередь новый Гражданский кодекс, активно формируются финансово-промышленные группы, которые в ближайшем будущем — с началом инвестиционного бума — превратятся в "точки роста" национальной экономики.
Россия за минувшие пять лет не превратилась ни в неокоммунистическую державу, куда ее толкало сошедшее с большой политической сцены руководство Верховного совета, ни в антикоммунистическую, за что выступали радикалы в начале 90-х годов. Страна после известных слов "берите суверенитета столько, сколько проглотите" не распалась, более того, ее лидер занял место среди лидеров ведущих индустриально развитых стран. Решена проблема долгосрочной реструктуризации внешней задолженности СССР, доставшейся российскому правительству в наследство от Михаила Горбачева (а это в совокупности означает отсрочку платежей в размере почти $70 млрд, что почти равно ВНП такой страны, как, например, Малайзия). И, наконец, самое главное: жизненный уровень большей части населения страны, проживающей в крупных городах, несмотря ни на что, стал выше. В конечном итоге осознание того, что уже есть что терять, и удержало от объятий левых критически важную часть избирателей, продемонстрировавших редкостный для последних лет политический консерватизм. Именно поэтому наиболее верно отражает мотивы, которыми руководствовалось большинство избирателей 3 июля, определение, что они голосовали прежде всего "против", а не "за".
Вот это-то и является главной проблемой Бориса Ельцина. Какими бы ни были итоги его первого президентства, трудно отрицать, что наибольший успех президенту лично сопутствовал тогда, когда требовалось поднять общество и государственный аппарат против кого-либо или чего-либо. Внутрипартийный бунт 1987-1989 годов. Борьба с Горбачевым в 1989-1991 годах. Сокрушение Верховного совета в 1993-м. 1996 год в этом смысле вполне логично продолжает летопись побед — опять в борьбе против, на этот раз неокоммунистов, президент одерживает верх. Если что-то и выбивается из этого ряда, так это война в Чечне, победу в которой Борис Ельцин пока так и не смог включить в историю своего правления. Впрочем, и здесь противостояние его с генералом Дудаевым привело к гибели последнего.
Возможно, в этой закономерности воплощается та известная черта, на которую обращали внимание еще дореволюционные исследователи русского характера, в частности Николай Бердяев, выводивший из особенностей сельскохозяйственного года такие (мнимые или действительные) особенности русских людей, как умение в течение сжатого периода времени работать с максимальной отдачей всех сил и неумение (или нежелание) равномерно распределять усилия в течение всего года. Если в этой гипотезе действительно что-то есть, то предстоящие месяцы будут отличаться общей пассивностью президента и спадом его политической активности. Этот спад ввиду отсутствия реальной угрозы президентской власти может, однако, затянуться и на годы.
Впрочем, не исключено, что все эти "особенности" являются не более чем сомнительным плодом кабинетного творчества. На историю первого президентского срока Бориса Ельцина можно посмотреть и под совсем иным углом. Его феномен состоит в том, что второй раз в Восточной Европе в результате выборов сохранил власть человек, первым ставший активно проводить масштабные реформы в своей стране. Чуть ранее в Чехии с трудом, но все же в ходе парламентских выборов выстояли правые, лидер которых Вацлав Клаус является, пожалуй, теперь даже более известным восточноевропейским радикалом-реформатором, чем поляк Лешек Бальцерович. При этом — что еще более любопытно — если в Праге с радостью фиксируют экономический подъем, то в России президент был переизбран в условиях сохраняющегося спада. Хотя, конечно, такое удивительное для многих несоответствие можно объяснить достаточно банально: экономическая статистика в России неверно оценивает масштабы теневой экономики, поэтому по-прежнему отмечает падение производства, в то время как на самом деле уже имеет место экономический подъем. И если это так, то пресловутый экономический детерминизм избирателей, которым привыкли оперировать западные социологи, является реальностью и в России.
Следует оговориться, что из восточноевропейских стран сохранило власть после недавних выборов и руководство Албании, которое также можно причислить к первым посткоммунистическим реформаторам в своей стране. Однако размах фальсификации итогов этих выборов, заставивший американских наблюдателей посоветовать албанскому правительству провести их вторично, выводит эту страну за рамки сравнительного анализа.
Причина такого кажущегося со стороны невероятным успеха заключается в том, что как политик Ельцин оказался сильнее в сравнении со своими коллегами, вслед за которыми он решился пять лет назад на проведение радикальной экономической реформы. Утверждение о том, что российские коммунисты сами виноваты в победе своего политического соперника, поскольку-де не смогли относительно быстро преобразоваться в социал-демократов европейского типа и обновить свои обветшалые идеи, верна ровно настолько, насколько камуфлирует подлинную причину такой неспособности. Российским коммунистам Борис Ельцин просто не дал такой возможности, ведя все эти годы политическую игру не только на правоконсервативной части политического поля, но и на левоцентристской. Вся экономическая политика предыдущих лет напоминает чем-то классический двухтактный механизм государственного регулирования экономики (stop--go), применяемый правительствами и центральными банками западных стран. За пять последних лет президент России неоднократно перемещался справа налево и слева направо, вытесняя на обочину маргинальной политики правых радикалов и заставляя маргинализироваться левых, которые так и не смогли закрепиться на позициях вне традиционного коммунистического электората. Хотя принятая в прошлом году программа КПРФ не оставляет сомнений в том, что ее авторы ориентировались и на приращение голосов справа.
Даже беглый обзор маятниковой политики Бориса Ельцина прекрасно иллюстрирует тот факт, что, в отличие от большинства радикальных реформаторов востока Европы, российский президент оказался гораздо более гибким. Вернее, в отличие от большинства из них, он в конечном итоге исходил из примата политических целей — сохранения устойчивости собственной власти, — а не из чисто экономических задач. В конце 1991 года Ельцин выступает как радикальный реформатор, готовый проводить самый рискованный вариант экономической реформы и ради этого отказывающийся от такого наследства союзного Совмина, как первый "независимый" российский премьер Иван Силаев. Однако уже через месяц после начала этой реформы президент обрушивается с жестокой критикой на руководство собственного правительства за неспособность выработать эффективный механизм смягчения последствий либерализации цен для малоимущих. В конце мая 1992 года в правительстве появляются так называемые крепкие хозяйственники, среди которых и глава "Газпрома" Виктор Черномырдин. Шесть месяцев спустя он сменяет Егора Гайдара на посту главы кабинета, сопровождая это облетевшей весь мир фразой: "Я за рынок, но не за базар".
Весной следующего года Борис Ельцин опять выступает в тоге деятельного реформатора, добиваясь победы на всероссийском референдуме о доверии президенту. Правда, тогда эта победа стоила досрочного исполнения федерального бюджета по расходам уже к 1 июля. Однако уже осенью Борис Ельцин устанавливает жесткий финансовый режим, последствия которого благотворно сказались на развитии национальной экономики в первом полугодии 1994 года. Как можно догадаться, с весны 1994 года финансовая политика вновь смягчается, следствием чего несколькими месяцами спустя становится "черный вторник". Но еще до "черного вторника" Борис Ельцин с гневом отвергает представленный ему проект федерального бюджета на 1995 год, требуя ужесточения его концепции и почти полного отказа от инфляционного способа финансирования бюджетного дефицита.
Этой концепции он был предан весь прошлый год, пережив и банковский кризис, и скандалы с залоговыми аукционами. Он был предан ей ровно до тех пор, пока не стало ясно, что жесткая финансовая политика ведет к обострению социальной обстановки в стране, а бюджетная задолженность по выплате заработной платы и пенсий становится политическим фактором, который непосредственно угрожает президентской власти. С этого момента Борис Ельцин взял на вооружение лозунги, которые составили бы честь любому европейскому социал-демократу. Геннадию Зюганову оставалось от досады только скрежетать зубами, видя, как президент буквально на лету перехватывает у левых их идеи.
Возможно, именно поэтому постоянно казавшаяся непоследовательной и зигзагообразной экономическая реформа так и не смогла подорвать политических позиций Бориса Ельцина, который вовремя уходил от персонального отождествления с теми или иными ее негативными последствиями. На эту роль у президента России всегда было достаточно кандидатур, которые в полном соответствии с национальной традицией "выдачи плохих бояр народу" подвергались публичному вымазыванию дегтем. В этом кроется секрет другого феномена российского президента — по аналогии с Рональдом Рейганом Борис Ельцин имеет все основания для того, чтобы носить гордое звание "тефлонового президента".
Аналогия с Рейганом актуальна, однако, не этим. Так же, как и в свое время перед американским президентом, перед Ельциным стоит проблема второго срока президентства, за которым последует — и в этом сейчас уже никто не сомневается — уход из большой политики. Для некоторых американских президентов, и в первую очередь для Рейгана, второй срок на посту президента был ознаменован своеобразной внутренней эволюцией от "политика" к "государственному деятелю" в том смысле, в каком их обрисовал в свое время Уинстон Черчилль (политик думает о будущих выборах, а государственный деятель о будущем своей страны). Свободный от пронизавшей весь срок его пребывания на высших должностях России необходимости постоянно вести борьбу за власть, Борис Ельцин сейчас вступает в действительно новый для себя и страны период. Его главная характеристика — относительная политическая стабильность, невиданная за все истекшие десять лет, — практически делает излишней превалирование принципа личной преданности при проведении президентом кадровой политики. Во многом теперь лишается смысла прокатывание известных политиков и высших функционеров на знаменитых "ельцинских горках", а борьба придворных партий будет уже постепенно переориентироваться с борьбы за близость к президенту на борьбу за право наследования ему. По сути единственной конъюнктурной политической задачей для Бориса Ельцина останется задача обеспечить победу на президентских выборах 2000 года тому, кого он наметит себе в преемники.
В этих условиях может пробить час профессионалов-технократов, которых прочат на посты в правительстве и администрации. Обновление высшего чиновничества, вероятно, было бы не худшей перспективой в настоящее время. Особенно если бы оно шло по линии формирования единой команды, а не очередного эксперимента с различными вариантами коалиционного правительства. Гораздо мрачнее иная перспектива, которая, к сожалению, также реальна: стремясь добиться максимальной общественной стабильности, президент формирует "широкую коалицию гражданского согласия", которой фактически и передает власть, почив на лаврах. Низкая дееспособность президентско-правительственных структур, раздираемых политической и аппаратной борьбой, будет усугубляться параличом собственно президентской власти. Хуже этого может быть только преждевременная недееспособность главы государства. Такое будущее будет вполне в духе античной драмы с ее роковым "Vae victoribus!".
РОМАН Ъ-АРТЕМЬЕВ