3 июля Россия похоронила не один лишь коммунизм. В тот же день она навсегда попрощалась с феноменом, именуемым "советская интеллигенция".
Томительная в своей глухой бесплодности предвыборная полемика с "демократической оппозицией" наводила на мысль, что столь железобетонная позиция не может объясняться одними лишь комплексами лидеров. Глухой иммунитет против фактов и логики должен основываться на чем-то более серьезном, чем простое потакание амбициям вождя. Если бы математические теоремы были непосредственно связаны с людскими интересами, из-за них велись бы войны. Чем более тщетным оказывалось растолковывание предвыборных теорем, тем более крепло убеждение, что дело совсем не в теоремах. А накануне первого тура важные проговорки подтвердили это убеждение. На "круглом столе" общественного комитета в поддержку Явлинского прозвучала та доселе витавшая лишь в кулуарах мысль, что победа Зюганова не просто не страшна, но желательна тем "положительным моментом", что "неизбежна в этом случае радикальная трансформация демократического, антикоммунистического лагеря". Андрей Синявский в интервью New York Times детализировал этот положительный момент: "В случае победы коммунистов интеллектуалы, которые не смогут обслуживать новую администрацию, перейдут в оппозицию. Тогда Россия действительно будет иметь наконец широкую оппозицию, а не горстку отчаянных диссидентов".
Позиция логичная. Так большевики ненавидели тред-юнионистское течение в рабочем движении и наиболее преуспевшую в тред-юнионизме "рабочую аристократию" — чем лучше жилось рабочим, тем меньше шансов оказывалось у борцов за дело рабочего класса. Чем больше благополучных ныне представителей образованного класса будет лишено работы и достатка, тем большей (по предположению) окажется паства безработных вождей широкой оппозиции. Конечно, при таком деловом настрое стоило бы меньше пускать слезу по поводу Чечни, расстрела Белого дома или ограбленных Гайдаром старух. Слеза и так смотрелась ненатурально ("Не верю", — как сказал бы Станиславский), а если ради удовлетворения собственных групповых интересов проливатели слез вполне бестрепетно проявили готовность призвать на Россию неизмеримо худшие беды, то зачем же в своих рыданиях уподобляться крокодилу?
Но опять же поймем и их: классовый интерес — вещь достаточно сильная, чтобы заставить забыть не только о логике, но и о приличиях. Тем более он силен, когда речь идет уже просто о выживании отечественных прорабов духа как класса. Жизнь под гнетом власти роковой (впрочем, и на содержании власти роковой) породила обширный класс людей, снискавших как личное самооправдание, так и общественное, и даже профессиональное признание самим фактом нахождения под гнетом. Постоянное желание власти вмешиваться в совершенно не принадлежащие ей духовные сферы служило универсальной индульгенцией, позволявшей человеку, не умеющему писать, быть писателем, не умеющему мыслить — мыслителем, экономистом, философом etc., и тем самым создавшей массу блестящих репутаций. Гнет власти роковой оказывался удобнейшей штукой, позволяющей вечно жить в кредит по принципу "почетно, ничего не знача, быть притчей на устах у всех".
Преобразования нынешнего царствования перекрыли кредитную линию, и весьма обширный класс, издавна привыкший считать себя солью нации, да к тому же только что поощренный горбачевской перестройкой (эстрадные экономисты, публицисты, политологи и пр.) и полагавший, что так теперь будет вечно, столкнулся с жестким требованием предъявить наличность. Тут выяснилось, что в кармане — блоха на аркане да вошь на цепи. Новый режим предъявил интеллигенции как классу условия, несовместимые с жизнью: никакого гнета власти роковой, но и никакой кредитной линии — живите, как взрослые, т. е. превращайтесь в людей, живущих на рынке интеллектуальных услуг. Этого преступления — молчаливого требования родиться к новой жизни — правящему режиму интеллигентский орден простить не мог.
Через вполне понятные колебания — слишком сильна была антикоммунистическая традиция — и через необходимый промежуточный этап — "чума на оба ваши дома" — наиболее последовательные представители ордена советской интеллигенции пришли к неизбежному выводу. Возвращение коммунистов и повторное установление мнимого бытия — это единственное, что может обеспечить заветный орденский девиз "Не быть, а слыть". Кажущаяся нелогичность и бессмысленность всех переговоров с выражавшей интересы ордена "демократической оппозицией" объяснялась мучительной антиномичностью классового сознания. Никто не хотел умирать как класс, но и почти никто не хотел открыто признать: "Советская власть — наше единственное спасение".
3 июля убило надежды на возрождение советского режима, а значит, на возрождение блестящих репутаций и на осуществляемое ими очередное выстрадывание перестройки. В этот день вместе с руководящей и направляющей силой без лишних надгробных речей опускали в могилу и духовную элиту советского общества.
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ