В Париже на Елисейских полях начался демонтаж грандиозной выставки монументальной скульптуры "Поля скульптуры" ("Les champs de la sculpture"). В течение двух последних месяцев миллионы парижан и гостей французской столицы, что называется, "в живую" знакомились с историей пластики XX века, дефилируя мимо 50 гигантских произведений мэтров модернизма: от "Памятника Бальзаку" Родена до "Иллюминированного обелиска" Кляйна, то есть от площади Рон-пуан до площади Согласия. Два главных спонсора проекта, японские финансовая группа Nikkei и фонд Yoshii, оплатившие половину грандиозного бюджета, получили право экспонировать выставку в Токио. Она откроется в начале сентября.
Экспозиция скульптуры на Елисейских полях организована парижской мэрией и ассоциацией Paris-Musees при поддержке фирм Philips Eclairage, SFR, Echafaudages Layher, телекомпании RTL и журналов Paris Match и Connaissance des arts.
Французы любят заниматься дидактикой. Видимо, это наследие века Просвещения. Умеют экспонировать, подходя к этому делу с мастерством декораторов-оформителей. Пожалуй, это от Ленотра. Ценят новаторство и оригинальность. Правда, иной раз с некоторым запозданием. Эйфелева башня и Центр Бобур — тому хрестоматийные примеры. Если же перейти от архитектуры к искусству, то и здесь случались казусы. Некогда заказанный Родену обществом литераторов "Памятник Бальзаку" был отвергнут приемной комиссией и обрел свой постамент на бульваре Распай лишь спустя сорок лет. В 1958 году префектура Парижа запретила авангардисту Иву Кляйну "инсталлировать" Луксорский обелиск на площади Согласия, хотя речь шла о невинной акции: нужно было всего лишь подцветить памятник прожекторами, испускающими синий "фирменный" свет Кляйна. Справедливость восторжествовала через четверть века, в канун посмертной ретроспективы художника. По-видимому, как раскаяние в этих ошибках эстетической интуиции властей скульптурное дефиле на Елисейских полях замыкали произведения Родена и Кляйна.
Впрочем, не только и не столько поэтому. "Бальзак" и "Обелиск" — условные вехи истории скульптуры XX века (с 1890-х годов по 1960-е, как наметили себе организаторы). Опять же условной, поскольку по сути к этому виду искусства трудно отнести ассамбляжи и аккумуляции из "найденных вещей" шестидесятников — Сезара и Армана, вращающиеся и мигающие кинетические композиции Шеффера, Такиса и Тингели, не говоря уже об эфемерной работе самого Кляйна, видеть которую дано лишь с наступлением сумерек. Таким образом, речь не всегда идет о скульптуре в традиционном смысле этого слова.
В целом парад скульптур (действительно парад: дистанция между работами — 25 метров, отступ от газона — 4, высота подиумов — 80 см) напоминал своеобразный спектакль под открытым небом, поставленный по сценарию "История скульптуры XX века" академического издания около 1970 года и, несомненно, французскому. Сюжетные линии вполне очевидны. Истоки art moderne — французские: Роден, Бурдель и Майоль. Первый учил второго, тот же в свою очередь недоучил Альберто Джакометти, благодаря чему швейцарский практикант стал действительно выдающимся мастером. Майоль же, симпатичный, но последний неоклассицист, фигурирует, пожалуй, лишь на том основании, что его работы были первыми столь кучно выставлены под открытым небом (в начале 60-х в саду Тюильри). Далее по хронологии модернизма: мэтры "парижской школы", то есть художники-эмигранты, обязанные своим формированием французской культуре. От "русской" колонии в Париже — надрывно-экспрессивные Цадкин и Липшиц, от "испанской" — мастера ковки и сварки Гаргальо и Гонсалес. Кубисты, сюрреалисты (от Миро и Эрнста до Матта), конкретисты и абстракционисты (от Арпа и Билла до Марты Пан). Конечно, не обошлось без Пикассо. Поскольку у выставки имеется подзаголовок "Европейская скульптура", постольку нельзя было обойти вниманием и "британскую" школу во главе с Генри Муром. Но никаких американцев — за исключением Луизы Буржуа (но она-то ведь француженка по национальности). Словом, почти все по Larousse, L`art du XX siecle и по программам первых послевоенных Венецианских биеннале и кассельских Документ — времени последнего цветения авангардного формализма.
Складывается впечатление, что Франция этой выставкой предается воспоминаниям о своей былой эстетической гегемонии, предлагая дальневосточным партнерам разделить их. Несомненно, что те проникнутся ими, как они уже прониклись (правда, с запозданием) искусством Родена и Бурделя, чьи авторские реплики во множестве украшают парки японских фирм и институций.
МИХАИЛ Ъ-БОДЕ