Приезжавший на ярмарку Non/fiction голландский историк искусства Шенг Схейен, автор книги "Дягилев. Русские сезоны", теперь пишет исследование о русском авангарде 20-х — 30-х. Игорь Гулин поговорил со Схейеном о том, как он пришел к этой теме, и о том, как сейчас писать об авангарде
Фото: Фото ИТАР-ТАСС / Александра Мудрац
Советский авангард по отношению к Дягилеву — неочевидное продолжение.
В принципе Дягилев тоже частично занимался авангардом в своих представлениях. Но он работал с художниками, которые уехали из России — как Гончарова и Ларионов. И конечно, для меня было очень интересным его отношение к Советскому Союзу. Я искал какую-то новую тему, и я думал, что тут есть возможности для историка. Тем более, все, что я читал об авангарде 20-х — 30-х годов, имело очень теоретический подход.
Вы хотите сделать более фактическую книгу?
Да, более биографическую, сосредоточиться на жизни художников, их переживаниях — на том, что мы сейчас называем "микроисторией". Дело еще в том, что пока я писал "Дягилева", я понял, что биография одной личности — это не всегда интересно. Мне уже тогда хотелось сделать групповой портрет (у Дягилева круг тоже играет очень важную роль — Бенуа, Бакст, Стравинский...). Но новую книгу я пишу именно в таком жанре — групповой биографии.
А кто в первую очередь ваши герои?
Важнее всего все-таки будет Малевич. Дело не только в его влиятельности, есть и практические причины. Вся его корреспонденция, автобиографические сочинения очень хорошо сохранились и опубликованы. К тому же, когда я поставил Малевича в центр, это дало мне сильный фундамент. Если мы говорим об этом времени через Малевича, это будет интереснее читателям.
Читателям, для которых советский авангард — все же немного экзотика?
Ну если бы я говорил, например, только о Владимире Лебедеве, очень интересном художнике, тогда, конечно, это никогда бы не привлекло столько внимания. Но через Малевича я могу все-таки поговорить о Лебедеве.
А кто еще вас интересует?
Меня очень интересует такой совсем не авангардный художник — Евгений Кацман. Он был чистый соцреалист, секретарь и идеолог АХРР (Ассоциация художников революционной России), ненавистник авангарда. И он был очень тесно связан с Малевичем, потому что его жена была сестрой жены Малевича. Они жили вместе на даче, и вся эта дискуссия между соцреализмом и авангардом происходила там где-то на семейной кухне.
Мне кажется, когда ты начинаешь об этом много читать, то немедленно начинаешь эмоционально вовлекаться в эту борьбу партий, течений.
Да, это правда. Судьба многих из этих художников была очень тяжелой, но иногда я думаю, что они сами частично виноваты, несут ответственность за свою судьбу. Я недавно перечитывал стенограмму заседания МОСХа, в котором были долгие дискуссии о формализме, и там очень неприятные вещи происходят: авангардные художники сами начинают атаковать друг друга. И, кажется, личные отношения здесь многое объясняют.
Вас, насколько я понимаю, интересует момент уже конца авангарда, его приближающегося "поражения".
Да, это правда. Ведь все эти художники, особенно сразу после революции, были тесно связаны с партией, с новой властью. Но они проиграли борьбу в искусстве. И конечно, есть много теоретических ответов на вопрос о том, почему так получилось, но меня интересует, что думали сами эти люди, как они хотели адаптироваться и не адаптировались, какие возможности они все же видели в новой, послеавангардной методике.
А как вы относитесь к концепции Бориса Гройса о том, что авангард не проиграл, что соцреализм и был совершенным воплощением радикальной авангардной модели? Вы принимаете ее в расчет?
Не очень принимаю. Конечно, очень важно, что 20 лет назад он открыл дискуссию, и конечно, есть важные тенденции авангарда, которые продолжаются в соцреализме. Но все-таки Гройса слишком занимают большие концепции. Он не видел, что была настоящая борьба между течениями, и одно из них все-таки выиграло. Я думаю, все ученые понимают: авангард сам играл роль в создании соцреализма. Но сейчас нужна гораздо большая нюансировка. Поэтому меня интересуют именно личные истории.