В названии фильма "Папа, мама, служанка и я" (1954) Жан-Поль Ле Шануа заложил всю идеологию французского массового кино. Нигде в мире к экранным теням не относятся так по-семейному, как во Франции. Некогда журналы даже предлагали французам составить идеальную семью, как они ее себе представляют, из актеров. Получалось что-то вроде: папа — Филипп Нуаре, мама — Даниэль Дарье, дочь — Софи Марсо.
"Мой дядя", "Семейный очаг", "Папаши", "Мой отец — герой", "Замок моей матери" — семья была и остается ячейкой французского не только общества, но и кино. Пять из семи фильмов программы — о непосредственно семейных проблемах. "9 месяцев строгого режима" Альбера Дюпонтеля — тоже, но от противного. Героиня, следователь и синий чулок, разрешает две тайны: зачем грабитель съел глаза своей жертвы и от кого она залетела на новогодней пьянке во Дворце правосудия.
Эксцентриада в национальном жанре "глупый и злой фильм" со своими зверскими шуточками — глоток свежего воздуха на фоне семейных драм. Из их героев можно составить лишь идеальную "семью, в которой лучше повеситься, чем родиться".
Гийом Гальенн ("Я, снова я и мама" или "Мальчики и Гийом, за стол!") перекладывает на зрителей проблемы, которыми долгие годы якобы истязал психоаналитиков. Предполагаемые обстоятельства банальны: мама, отчаявшись родить настоящую дочку, объявила девочкой своего третьего сына. Сам Гальенн играет, что характерно, и маму, и сына-дочку.
От безработного папы-насильника и перманентно отсутствующей мамы-официантки убегает, забравшись в фуру на лицо ужасного, доброго внутри дальнобойщика, 11-летняя Селин в кинодебюте, обладающем, как заметила добрая пресса, всеми пороками, свойственными фильмам молодых режиссеров, знаменитой Аньес Б. "Меня зовут Хмммм...".
Бедная богатая девочка Валерия Бруни-Тедески в "Замке в Италии" страдает от страданий мамы, вынужденной продать свой замок, и умирающего от СПИДа брата, юности любовника и визитов-катастроф друга-алкаша. Ну и, само собой, от отсутствия детей. Противоречие между семейным и профессиональным счастьем вдохновило на "Навязчивые ритмы" Фанни Ардан.
Не смог противостоять французской семейственности даже Асгар Фархади, а ведь иранца голыми руками не возьмешь. "Прошлое", как и "орденоносный" ("Оскар", "Золотой медведь", "Золотой глобус") "Развод Надера и Симин" (2011),— о разводе, но уже состоявшемся и нуждающемся лишь в юридическом оформлении. За время раздельной жизни жена-француженка и муж-иранец обзавелись новыми семейными скелетами, благодаря чему "Прошлое" заслуживает звания самого депрессивного фильма года. Но и самого французского: куда-то испарилась вся социальная чувствительность иранской киношколы.
Что ж, семейные драмы и фарсы оттенят прелести фильма-сенсации, документальной комедии абсурда и кошмарного, если вдуматься, разоблачения всего миропорядка,— "Месье президента" Патрика Ротмана.
В оригинале — "Власть". Этим все сказано.
Вообще-то, Ротман — историк, пишущий — в лучшем смысле слова — как журналист, иллюстрирующий фильмами свои тексты. На пару с Эрве Амоном он написал среди прочего две необходимейшие книги по истории и, что ли, мироощущению Франции: "Носильщики" (1979) — о французах, помогавших алжирской революции, и двухтомный "кирпич" "Поколение" (1988) — о людях 1968-го года.
В левой интеллектуальной иерархии Ротман поважнее президента Олланда. И тот не мог не впустить Ротмана в стены Елисейского дворца: "Власть" — импрессионистический дневник первого года президентства Олланда.
Ротман играет в чистое "синема-веритэ": никакого, боже упаси, авторского взгляда. Олланд иногда и скупо комментирует картинку. Примерно так: моя жизнь изменилась, мое положение изменилось, но сам я не изменился, я все тот же, я не играю роль президента, я действительно президент. Лучше бы он этого не делал, а то вкупе с картинкой возникает ощущение, что Олланд убеждает самого себя в том, что он действительно президент, причем безуспешно.
Чтобы не возвращаться больше к звуковому ряду: понятно, что на стратегические совещания президента с министрами и тем более, боже упаси, с его администрацией Ротмана не допустили. В кадр попало обсуждение технических проблем. Но так ли уж нужно подслушивать государственные тайны президента, способного сказать что-то вроде: "Если мы хотим быть эффективными, надо действовать быстро, но не торопясь". О российских бюрократах я не раз писал, что, вот, каждое отдельное слово в их текстах имеет смысл, но соединяют они эти слова так, что любой смысл испаряется. Теперь я знаю, что, хотя они стремятся к совершенству, им до него еще не близко. Во французском бюрократическом дискурсе смысл утратили даже отдельно взятые слова: "эффективность", "доверие", "убежденность".
В общем: "А вы не думаете, что талибы могут атаковать наши конвои?" — "А они и так их атакуют, месье Президент".
То же, что мы увидим, Ротман дал понять в самом начале фильма сценой фотосессии Олланда. Снимает его Раймон Депардон, 70-летний колосс, столп мировой фотографии, основатель агентства "Гамма": ему любой президент на один зуб, раскусить и выплюнуть. Что президент человеку, которого бедуины в Чаде в плен брали? Ирония эпизода в том, что в 1974 году Жискар д'Эстен лично попросил Депардона снять фильм о том, как его выбирают президентом. Посмотрев "50,81%" — тоже чистое "синема-веритэ", Жискар, даром что цензуру во Франции тогда год как отменили, засунул фильм на такую "полку", что премьеры он дожидался 28 лет. Олланду слабо что-либо запретить.
"Синема-веритэ" — страшная вещь: глянешь, как человек дверь открывает, и все про него понимаешь. "Власть" — убийственная трагикомедия на тему "Президент и дверь". Вообще, в комнатах Елисейского дворца, как и любого другого дворца XVIII века, патологически много дверей, в том числе дверей-обманок. Олланд их боится! А пуще всего со времен Миттерана и своего первого министерского опыта боится особой двери, через которую в зал совещаний выходит из своих покоев президент. И когда дворецкий — о сколько мудрого цинизма в осанке таких, как он, долгожителей президентских дворцов! — распахнув дверь, возвещает: "Месье Президент Республики", Олланд вылетает из проклятой двери как ошпаренный.
Вообще, и ему, и его окружению — нервные, как у богомолов, тики-жесты участников совещаний сводятся, если в двух словах, к "господи, пусть это поскорее закончится" — во дворце неуютно и страшно. Особенно под взглядами, которые бросают на него с парадных портретов де Голль и Миттеран. V Республика во Франции — республика монархическая, созданная под де Голля и таких, как он: людей с биографией, воевавших, предававших, умеющих рубить с плеча. Мадам де Голль могла возить в багажнике мужниного автомобиля цыплят (когда венгерские киллеры осыпали автомобиль, в котором президентская чета ехала на дачу, градом пуль, она переживала только за цыплят), а сам генерал — пренебрегать в обращениях к нации любыми официальными условностями. Миттеран — политик, в общем-то, с жутким анамнезом — мог жить на две семьи, а его советники-друзья стрелялись прямо во дворце. Но эти мелочи не умаляли, а лишь усиливали их императорское величие.
Столь же уверенно и органично во дворцах могут чувствовать себя еще и революционеры. Есть, например, замечательные воспоминания о дворце Ла-Монеда, когда туда вселился Сальвадор Альенде с ватагой своих друзей (во дворце почти все они и погибнут). Но Олланд и не император, и не революционер. К дворцу он относится едва ли не как к склепу, где его замуровали. Но вместе с тем, и это печальнее всего, украдкой, стыдливо, но тщеславится тем, что его замуровали именно здесь. Как восхитительно он удаляется, ускользает с совещания, только чтобы присесть за свой, президентский, стол: так просто, чтобы посидеть за ним.
И тут понимаешь страшную вещь. Нет никакого мирового правительства. Никто не принимает ответственно роковых решений. Они принимаются как бы сами собой, такими вот людьми — не важно, в Париже, Бонне, Москве или Вашингтоне. У них вырываются слова, лишенные всякого смысла, но эти слова воплощаются в бомбы, которые падают на какие-нибудь, ну скажем, малийские деревни. Но люди эти, очевидно, физической реальности войны не представляют. У них своя война. Не на жизнь, а на смерть. Ну или на истощение. Кто кого: дверь президента, или президент — дверь.
Кинотеатр "35 мм", с 12 по 15 декабря