В рамках фестиваля "Эйфория" в кинотеатре "Иллюзион" пройдет ретроспектива Элема Климова и Ларисы Шепитько. Это действительно уникальное событие. Если, скажем, Тарковского или Германа увидеть на большом экране легко — если не ретроспективой, то отдельными фильмами, с этой парой гениев — гораздо сложнее.
Фото: РИА НОВОСТИ
Фото: РИА НОВОСТИ
Фото: РИА НОВОСТИ
Фото: РИА НОВОСТИ
Фото: РИА НОВОСТИ
Фото: РИА НОВОСТИ
Супруги Климов и Шепитько не попали ни в обязательный интеллигентский канон, ни в формат "всенародно-любимого" (за исключением "Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен", о котором — дальше). Точнее и там, и там они оказались на периферии. Причина здесь — в некотором парадоксе. Климов и Шепитько представляли в советском кино крайне авангардный фланг, в их фильмах жила предельно чуждая советскому экрану визуальная логика, нежная и пристальная до бесстыдства. Но в то же время идеологически оба были абсолютно советскими режиссерами, вновь и вновь осмыслявшими надежды, с которыми умным поздне-(и пост)советским зрителям уже не очень хотелось себя соотносить. Оба отказывались от спасительного (анализирующего и одухотворяющего) взгляда извне — с точки зрения метафизики ли (Тарковский), течения ли истории (Герман).
Лариса Шепитько погибла в 1979 году, Элем Климов умер уже в 2000-х (впрочем, после 1985-го не поставил ни одной картины), но оба в каком-то смысле остались режиссерами 60-х. Почти все их фильмы — истории о личных социальных проектах, локальных утопиях — от переустройства колхоза до самопожертвования, от "честной жизни" до "честной гибели". Эта тяжелая честность — крайне важная для них категория. Одухотворенная житийность, иконописность манеры Шепитько и позднего Климова не разрушает, а только оттеняет ее.
У Шепитько эти личные утопии обычно не вполне удаются. Особенно показательно разваливается оттепельная модель существования в "Ты и я" (1971), истории о крахе всех стратегий 60-х в жизни одного гениального нейрохирурга. Впрочем, как всегда у Шепитько, история заканчивается трагической эпифанией, вовлеченность дает человеку некое высшее оправдание вне зависимости от успеха. В этом смысле Шепитько всегда остается гуманистом, с Климовым — сложнее.
Если экспрессионизм Шепитько — в хорошем смысле сентиментален, у Климова этой черты нет, его пронзительность не трогательна. Гуманизм подразумевает милосердное, сочувственное скольжение по человеку — тому, на кого смотрят (персонажу), и тому, кто смотрит сам (зрителю). У Климова человек невыносим, он мучительно присутствует, неотступно и напряженно глядит с экрана, не позволяя к себе ни жалости, ни зрительского отождествления. Корни этого взгляда понятны — они в советском авангарде, в котором эмпатия подвергалась радикальной перестройке, но в послеавангардном кино такой взгляд позволяли себе только режиссеры, готовые очень близко подпустить к себе безумие мира,— Херцог, Кроненберг. (Это такой специальный тип кино — максимального неустранения.)
"Прощание". Режиссер Элем Климов, 1981 год
Все сказанное выше относится, очевидным образом, к его поздним трагическим вещам: "Агонии", "Прощанию", "Иди и смотри". Забавнее взглянуть в этой перспективе на климовский полнометражный дебют — комедию про пионера, живущего в лагере на нелегальном положении. Пересматривая "Добро пожаловать" во взрослом возрасте, обнаруживаешь, что этот веселый фильм находится в прямом родстве с нестерпимым ужасом того же "Иди и смотри". Несмотря на шутки, типично оттепельную сюжетную канву (разоблачение функционера, тормозящего искренние начинания), этот фильм — тоже об унижении, уничтожении тела. Оно происходит тут не через поджоги, избиения, изнасилования, а через заботу: оздоровительные процедуры, контроль веса по отрядам и прочие смешные глупости. И это удивительно: Климов (вместе с авторами сценария, Семеном Лунгиным и Ильей Нусиновым) сделали идеальный фильм о тоталитаризме и биополитике по Мишелю Фуко и Джорджо Агамбену — о присвоении государством тела человека через медицинские нормы и о практике исключения из социума, тоже проходящем через курирование тела. Отсюда, по тем же Фуко с Агамбеном,— всего пара шагов до холокоста, о котором Климов в последнем фильме сказал важнее и мучительнее кого-либо в художественном кино.
Фото: РИА НОВОСТИ
Этот, может быть, не главный политический сюжет здесь всплыл не случайно. Климов и Шепитько не всегда снимали про разворачивающуюся на глазах гибель мира, но даже когда они рассказывали про бодрых трактористов, усталых чиновников, несчастливо-гениальных врачей, картины обоих наполняла всегда одна вещь — зудящая тревога тела. Тревога не только разрушительная, но и мобилизующая — та, что придает телу импульс, превращает его обладателя в героя — в обоих смыслах: способного на сюжет и на подвиг.
Кинотеатр "Иллюзион", до 7 декабря