Важной особенностью политической жизни и финансово-промышленной инфраструктуры США являются специализированные научно-производственные институты, которые получили название think tanks. Наиболее авторитетным из них является Hoover Institution, действующий в рамках элитного Стенфордского университета в штате Калифорния.
Коммерциализации мышления, или Брокеры идей
Выражение think tank нелегко перевести на русский язык. По-английски слово tank обозначает не только "танк", но и "резервуар". Так что, если угодно, think tank можно русифицировать в форме "цистерна с мыслями (иногда на гусеницах и с пушкою)". Американцы уверяют, что это выражение восходит к эпохе второй мировой войны. Согласно распространенной легенде, в ходе некого важного сражения американские офицеры собирались для обсуждения обстановки в танке. По какой причине им мыслилось особенно интенсивно именно там, сказать сложно. Возможно, потому, что стесненная во всех смыслах обстановка и гнетущее ощущение коллективной экзистенциальности подобного резервуарного времяпрепровождения в случае прямого попадания неприятеля способствовали настоятельному желанию господ офицеров покинуть эту обитель мысли как можно быстрее и тем самым весьма убыстряли процесс выработки и принятия решения.
Термин think tank быстро стал популярным и сейчас используется в названиях научных институтов самого разного профиля. Предшественником современных "мозговых танков" нередко называют основанный в 1907 году в Нью-Йорке фонд Russel Sage Foundation. В 1916 году в Вашингтоне была впервые учреждена аналитическая служба Brookings Institution, главной задачей которой стал критический анализ деятельности федеральной администрации США. Сейчас капитал фонда Brookings оценивается в сумму, превышающую $100 млн, его годовой бюджет более $17 млн, в его штате состоят около 50 квалифицированных специалистов.
Особенно прочно think tanks утвердились в общественной жизни США после прихода к власти администрации президента Джона Кеннеди. В то время в американском истеблишменте была весьма распространена гордая уверенность, что государственная политика принципиально поддается сознательному формированию, — разумеется, при условии, что тот или иной политик располагает достаточной финансовой и научно-интеллектуальной инфраструктурой для выработки четкой и последовательной стратегии действий. Тогдашний президент "мозгового танка" Белого дома по вопросам экономики Council of Economic Advisers (CEA) Уолтер Хеллер мог даже позволить себе публично порассуждать на тему, что пагубная цикличность экономической конъюнктуры (якобы) окончательно преодолена и бесповоротно приобрела музейно-историческое значение (теперешние экономические стратеги Белого дома настроены в этом отношении намного более фаталистически и уж во всяком случае не позволяют себе подобной безапелляционности).
Хотя уже к концу шестидесятых годов у "экономических управленцев" самоуверенного оптимизма существенно поубавилось, на общей динамике возникновения мозговых трестов это не сказалось. В семидесятые годы они росли по всей стране, как грибы после дождя. Из теперешних около ста подобных фондов, правления которых расположены в Вашингтоне, почти 70% были основаны после 1970 года. В отличие от прежних организаций подобного рода, новые "брокеры идей" уже мыслили себя не нейтральными научными "спутниками" политических процессов, а скорее вполне идеологизированными сторонниками и даже соратниками того или иного партийного направления.
Сейчас США насчитывают свыше 1200 подобных think tanks. Их главной задачей считается определение и изучение так называемых трендов, то есть основных закономерностей и процессов в жизнедеятельности государства и общества, возникновение или развитие которых имеет или может иметь важное значение для политиков и предпринимателей. По мнению лондонского журнала The Economist, лучшим "мозговым танком" в мире остается именитый фонд Hoover Institution при Стенфордском университете. У нас он известен под именем Института имени Гувера.
Национальный герой Бельгии
Эта организация была основана Гербертом Гувером (1874-1964), предки которого эмигрировали из немецкой Швейцарии в Америку в XVII веке. Гувер был талантливым горным инженером и предпринимателем, успешно действовал на рынках Австралии, Китая, Бирмы, Кореи, Южной Африки и других стран и уже к 40 годам стал весьма зажиточным человеком. В 1929 году мистер Гувер был избран 31-м президентом США (правил до 1933 года). Уже в годы учебы в Стенфордском университете Гувер был активным сторонником массовых общественных движений "во имя общего блага". Во время первой мировой войны благотворительная деятельность Гувера достигла апогея. Так, он был активным организатором и финансистом программы помощи Бельгии, многие регионы которой были разорены противостоящими здесь армиями Франции и Германии. В Бельгийском королевстве Гувер почитался как национальный герой вплоть до самой кончины. По некоторым данным, благодаря организационной деятельности и активным собственным пожертвованиям Гуверовского фонда в 1922 году от голодной смерти удалось спасти около 11 млн жителей и в бывшей Российской империи. В отличие от бельгийцев, тогдашнее руководство Страны Советов восприняло эту помощь как нечто само собой разумеющееся и решило не утруждать себя особыми благодарностями "буржуазии".
Говорят, что повсеместная разруха и нужда в процветавшей до 1914 года Европе произвели на Гувера такое тяжелое впечатление, что он решил посвятить свою жизнь противодействию новым войнам. Чтобы изучить причины их возникновения, Гувер стал собирать по всему миру соответствующие архивные материалы по истории и экономике. В 1919 году он пожертвовал Стенфордскому университету $50 тыс. на учреждение специального архива, призванного исследовать причины возникновения первой мировой войны.
В настоящее время библиотека Hoover Institution насчитывает свыше 1,6 млн томов, а в его архивах хранятся свыше 50 млн исторических документов разных стран мира, в том числе самая крупная и комплексная коллекция материалов по истории мирового коммунистического движения.
Стенфордская инфраструктура
Hoover Institution лежит в 50 км к югу от Сан-Франциско. Он входит в ансамбль живописно расположенного Стенфордского университета в Пало Альто, так называемый кампус (университетский городок) которого считается одним из самых красивых в США. Уют и тишина, а также мягкий климат Калифорнии создают здесь условия для занятий научной работой, которые трудно не назвать райскими. Официально Гуверовский институт называется Hoover Institution for War, Revolution and Peace, а свое предназначение он определяет как Center for Advanced Studies in Domestic and International Affairs (то есть центр передовых исследований отечественных и иностранных проблем войны, революции и мира).
Hoover Institution — одна из немногих "мозговых фабрик", которые полностью интегрированы в университетскую структуру. Stanford University действует как некоммерческая организация и имеет правовую форму trust (лишь с большими оговорками этот американский термин можно перевести на русский язык как "трест"). Фактически Стенфордский университет организован как акционерное общество и соответственно действует по принципам рыночной экономики. Университет не получает никаких денег налогоплательщиков (за исключением случаев прямых правительственных запросов и заказов с соответствующей оплатой из бюджетных средств), так что должен самостоятельно заботиться о финансировании своих программ.
Впрочем, Стенфордскому университету грех жаловаться. По данным швейцарской газеты Neue Zuercher Zeitung, совокупный капитал его фондов оценивается в $3 млрд, а годовой бюджет — в $1 млрд. Вместе с Гарвардским университетом и Массачусетским технологическим институтом Стенфорд входит в тройку самым престижных высших учебных заведений США. Сейчас во главе Стенфорда стоит ректор Герхард Каспер (в Америке эту должность, разумеется, называют президентской). Он родился и получил социологическое образование в Гамбурге, в возрасте 27 лет эмигрировал в США и сейчас считается одним из лучших университетских ректоров страны.
О том, что высшее образование в США — это прежде всего бизнес, свидетельствует не только очень высокая плата за обучение (около $120 тыс. в элитных университетах типа Гарварда и Стенфорда), но и повседневный учебный процесс. Общение между американскими преподавателями и студентами пронизано коммерческой терминологией и идеологией. Профессор не может себе позволить "продавать" свой курс студентам в "неконкурентоспособной" упаковке — типа распространенной отечественной манеры занудно и монотонно зачитывать текст по бумажке с кафедры. Каждая лекция "оценивается" студентами в буквальном смысле слова (что при высокой стоимости диплома сделать очень нетрудно), а соответствующие баллы регулярно публикуются в студенческой прессе. Даже аргументы и тезисы подаются в "маркетинговом" виде, так что слушатели вольны "купить" их (или, если угодно, на них "купиться) или же забраковать, если предложенное качество их не удовлетворит.
Стенфордский университет требует от профессоров и студентов практической реализации их исследований. Местные деканаты всячески поощряют студентов, которым вздумается преобразовать свои работы в так называемые starts ups — то есть собственные фирмы прежде всего высокотехнологической направленности. Типичной можно считать историю успеха фирмы Stanford University Network (сокращенно Sun), которая была учреждена интернациональной группой студентов Стенфорда и быстро выросла в одну из самых мощных компьютерных компаний мира (Ъ уже подробно рассказывал о ее успехах).
Тесные связи с учеными университета и постоянный приток честолюбивых стенфордских выпускников способствовали возникновению недалеко от Стенфорда легендарной Silicon Valley (Кремниевой долины) — мегаполиса из сотен высокотехнологичных фирм и институтов, который давно превратился в Мекку мировой информатики и компьютерной техники и настоящий эпицентр информационной революции.
По словам одного из соучредителей Sun немца Андреаса фон Бехтольсгейма в интервью газете Frankfurter Allgemeine, "здесь, в Silicon Valley совсем другое отношение к жизни, чем в Западной Европе. Там к учреждению собственной фирмы люди зачастую относятся как большому личному риску, а возможная неудача воспринимается ими как личная драма или даже трагедия. Здесь же это прежде всего шанс заработать много денег, стать начальником самому себе, но прежде всего реализоваться как личности. Неудачником и проигравшим здесь считается не тот, у кого были какие-то идеи, кто основал для их воплощения фирму, но не выдержал борьбы и проиграл, — а тот, у кого была идея, но он не решился использовать свой шанс и не попробовал ее реализовать".
Вокруг Стенфордского университета расположены десятки фирм с так называемым венчурным капиталом (от английского слова venture — "риск"), то есть компаний, специализирующихся на финансировании рискованных, но теоретически прибыльных новых технологических концепций или просто проектов отдельных инженеров. Эта отрасль переживает бум. Инвесторами венчурных фондов являются университетские организации, пенсионные фонды, отдельные состоятельные частные инвесторы и т. д. По данным американских экспертов, в 1995 году венчурные фонды США инвестировали в новые проекты (в том числе в стенфордские start ups) рекордную сумму — более $6,6 млрд. По крайней мере столько же напрямую предоставили для поддержки юных фирм многочисленные частные финансисты и просто благотворители (в Silicon Valley их нередко называют angels).
Недоверие к государству
Несмотря на тесные связи со Стенфордом, на практике Гуверовский институт действует практически независимо от руководства университета. Институт имеет собственную администрацию, которая управляет так называемым endowment (завещанным капиталом) в объеме более $155 млн и годовым бюджетом на уровне $19 млн. Большие заслуги в развитии института приписываются Гленну Кемпбеллу, который возглавлял его с 1960-го по 1989 год и весьма способствовал его финансовому благосостоянию. Его сменил Джон Раисиан, который, по всеобщему мнению, успешно справляется с непростой задачей сохранения высокой репутации и интеллектуального уровня гуверовских проектов.
Успешной деятельности элитных научных и заведений США весьма способствует распространенная в этой стране практика меценатства. Фонды и частные лица являются важнейшими финансистами think tanks, многие из которых по идеологическим соображениям вообще отказываются выполнять консультационные услуги для государственных учреждений. Потому что у государства есть собственные "мозговые тресты". У вашингтонской администрации это, помимо названной CEA, бюджетно-административный Office of Management and Budget (OMB). Соответствующий сервис для Конгресса осуществляется мощными службами Congressional Research Service (CRS), Congressial Budget Office и т. д.
Hoover также финансируется исключительно из частных средств и не работает с правительственными заказами. Наряду с негосударственными организациями и фондами спонсорами Гуверовского института являются отдельные физические лица, но прежде всего частные предприятия США. Со своей стороны, ведущие корпорации Америки всегда могут рассчитывать на качественные гуверовские экспертизы, которые оперативно разрабатываются так называемыми resident fellows (приблизительный перевод: постоянные сотрудники-компаньоны). В настоящее время в институте постоянно работают около 70 таких исследователей. Это прежде всего эксперты по экономике, праву, истории, образованию и социологии.
В отличие от сотрудников "мозговых танков" в Вашингтоне и Нью Йорке, которые специализируются на ближнесрочных политических анализах, Гуверовский институт преимущественно занимается долгосрочными программами. К выработанным здесь концепциям, которые оказали большое (а иногда и переломное) воздействие на политику США, относится, например, Strategic Defense Initiative (SDI), получившая общемировую известность под голливудской этикеткой "звездных войн". Она разработана по инициативе гуверовского fellow Эдварда Теллера и предусматривает создание космической спутниковой системы обороны для защиты от ядерного удара по США ракетными войсками "предполагаемого соперника" (читай: СССР). Нельзя сказать, чтобы проект SDI добавил Пентагону и NASA особых лавров. Его реализация потребовала таких огромных средств, что оказалась не по силам даже для бюджета единственной оставшейся сейчас супердержавы. Недавние бюджетные дискуссии между демократической администрацией Билла Клинтона и республиканской оппозицией по этому поводу закончились победой здравого смысла. Хотя республиканцы снова отказались "похоронить" проект SDI, они вынуждены были одобрить инициативу демократов по резкому сокращению его бюджета.
Другими известными проектами Гуверовского института являются программа комплексных мер по декриминализации среды потребления наркотиков (инициатива fellow Милтона Фридмана), предложения по упрощению налоговой системы США (fellow Чарльз Маклюр) и новая налоговая концепция flax tax (инициатива еще двух гуверовских знаменитостей — Роберта Холла и Элвина Рабушки). "Восходящей звездой" Гувера слывет его темнокожий феллоу Томас Соуэлл, который имеет репутацию блестящего аналитика, специализирующегося на этнических и расовых столкновениях наркопреступности и других острых проблемах современного американского общества.
Четырехлетний цикл обновления мозгов
Лауреат Нобелевской премии по экономике Милтон Фридман, который после достижения пенсионного возраста перешел из Chicago University на работу в Гуверовский институт, без лишней скромности констатирует: "После окончания второй мировой войны большинство новых плодотворных идей и концепций в США возникли и были доработаны до товарного вида не в традиционных университетах или других высших учебных заведениях, а в think tanks".
Хотя мода на учреждение "мозговых трестов" распространилась сейчас по всему миру, они (во всяком случае пока) остаются специфически американским общественно-экономическим продуктом. Можно сколько угодно обезьянничать и придумывать какие угодно звучные англофонные названия для новых "интеллектуально-инновативных фондов", однако все это лишь попугайничаньем и останется, если в обществе нет принципиальной заинтересованности в подобного рода интеллектуальном сервисе. Потому что одной из основных и специфических предпосылок успеха think tanks является высокая взаимопроникаемость между университетами (особенно элитными), предпринимательскими кругами и политическими организациями США. Люди, которые добиваются в Америке видных позиций в одной из названных сфер, практически не сталкиваются с теми многочисленными сословными или менталитетными преградами, которые нередко мешают политикам, менеджерам или профессорам Западной Европы (не говоря уже о России) "сменить профиль" и перейти на более или менее длительный промежуток времени из одной сферы в другую.
Весьма стимулирует спрос на новые идеи (и, соответственно, мозги) регулярная brain drain (утечка мозгов) в Вашингтон, так как каждые четыре года командам кандидатов в президенты (не говоря уже о новых президентских администрациях) требуются новые люди. Достаточно сказать, что при передаче власти в Вашингтоне новый президент должен занять "своими" людьми свыше 2 тыс. ключевых постов в административном аппарате, которые освобождают чиновники его предшественника. Этот "олимпийский" четырехлетний цикл весьма мотивирует сотрудников "мозговых трестов" и форсирует оперативность и качество их разработок.
Если же общество недостаточно динамично и если в нем не существует здоровой (и достаточно жесткой) конкуренции между интеллектуальными направлениями разной идеологической и партийной направленности, то сама идея "мозгового штурма" и "идейного брокерства" как катализатора политики теряет смысл.
Принципиальный консерватизм с креном в антикоммунизм
Общая стилистика гуверовских концепций отличается последовательным отстаиванием принципов либерализма (что не в последнюю очередь объясняется давними связями между Hoover и Mont Pelerin Society), требованиями максимально ограничить государственное воздействие на экономику и общественную жизнь и логически вытекающим отсюда отрицанием принципов марксизма-ленинизма. Кредо гуверовских феллоус гласит: "За свободу личности, развитие свободных наук и ограничение государственного вмешательства". Эта "фирменная смесь" давно обеспечила разработкам Hoover Institution весьма специфическую репутацию (или, как сейчас принято выражаться, имидж) не только в США, но и во всем мире.
Многие западные общественные движения левой направленности не без оснований квалифицируют Гуверовский институт как "идеологическое логово правых сил". По мнению обозревателя швейцарской газеты Neue Zuercher Zeitung Ганса Гальбгера, "этот упрек не соответствует действительности". Гальбгер в Пало Альто не новичок. Он закончил Стенфордский университет, занимал несколько видных постов в его администрации, а с 1964-го по 1990 год был сотрудником крупного швейцарского банка Schweizerische Kreditanstalt (английское название Credit Swiss), в том числе возглавлял отдел общественных связей банка. Гальбгер убежден, что Гуверовский институт действительно не навязывает своим fellows каких-либо догм, обеспечивает им свободу мнений и исследований и что большинство его сотрудников являются "искренними либералами не по профессии, а по убеждениям, так что их политические симпатии к Республиканской партии объясняются тем, что республиканцы более последовательно выступают за свободную рыночную экономику и ограничение роли государства, чем сторонники Демократической партии".
Неудивительно поэтому, что апогея славы и популярности Гуверовский институт достиг при суперконсервативном президенте Рональде Рейгане. Так называемая рейгановская революция была обоснована и разработана в трудах Hoover Institution и Heritage Foundation (особенно в Mandate for Leadership). Сам Рейган назвал на торжественном приеме в 1986 году, посвященном десятой годовщине учреждения Heritage Foundation, эти труды своими blue prints (в американских категориях это нечто вроде небезызвестной формулы об "учении, которое правильно, потому что верно").
Изданный в 1980 году гуверовскими феллоус Питером Дуигнаном и Элвином Рабушкой фундаментальный труд "The United States in the 1980s" превратился в безотказный цитатник для программных речей и текстов не сказать чтобы уж очень интеллектуального президента и в конечном итоге приобрел репутацию "рейгановской Библии". В число авторов этого пламенного воззвания "обновить США" после распространившихся в обществе пессимистических настроений из-за слабого президентства Джимми Картера входили Нобелевский лауреат Милтон Фридман, "отец атомной бомбы" Эдвард Теллер, будущий советник по экономическим вопросам президента Джорджа Буша Майкл Боскин, теперешний шеф ЦБ США Ален Гринспен и др.
Когда министр иностранных дел США Джордж Шульц в 1985 году посетил Москву для переговоров с Михаилом Горбачевым, тот сообщил ему, что советское руководство неплохо знакомо с этим гуверовским трактатом и все сильней склоняется к выводу, что администрация Рейгана вознамерилась реализовать на практике все его рекомендации без исключения.
Так, гуверовский компаньон Генри Роувен упорно утверждал, что американские представления о мощи экономики СССР, мягко говоря, завышены, чем, вообще говоря, крайне раздражал экспертов ЦРУ, которые были заинтересованы в нагнетании в США паранойи и русофобии, несущей им дополнительные бюджетные ассигнования. Поистине беспрецедентное влияние fellows Гувера оказали на внешнеполитическую доктрину Рейгана. Именитому гуверовскому историку Роберту Конквесту принадлежит пресловутая концепция СССР как Evil Empire ("империи зла"), растиражированная потом по всему миру как продукт собственных интеллектуальных дерзаний гордого питомца Голливуда.
В 1986 году президент Рейган порадовал общественность новым красивым тезисом, что "слова — это действия, риторика — политика, а идеи никогда не пропадают и всегда имеют последствия. Сильные хорошие идеи одерживают верх в конкурентной борьбе и изменяют общество". Короче, в то время как в традиционно заидеологизированном обществе СССР крепчало (само собой, временное) отвращение к какой бы то ни было идеологии вообще, неоконсервативные мозговые тресты США соревновались в выработке новых все объясняющих концепций общественного развития, что уже само по себе подозрительно сильно попахивает заветами исторического (равно как и диалектического) материализма.
Нельзя сказать, что совместное предприятие Hoover & Hollywood сильно упрочило авторитет Гуверовского института в западных научных кругах. Как заметил по схожей проблематике германский профессор Ганс-Ульрих Велер, "любая попытка заклеймить ту или иную часть человечества посредством волюнтаристского и монокаузального приписывания ей неких хроническо-злодейских этнических, расовых, натуралистических или бытийственных характеристик является заявлением об интеллектуальной, методологической и политической несостоятельности того, кто этим занимается". Как бы там ни было, именно при консервативной команде Рейгана--Буша СССР приказал долго жить (что, говорят, немало озадачило и самих гуверовских пророков).
Мозговой натиск калифорнийских консерваторов не мог не вызвать аналогичного противодействия в кругах американских левых, прежде всего Демократической партии. Интеллектуальное обоснование для президентской концепции "нового демократа" Билла Клинтона разработали мозговые тресты Economic Policy Institute (основан в 1986 году) и Progressive Policy Institute (основан в 1989 году). Правда, в отличие от консерваторов Рейгана и Буша, либерал Клинтон решил не вводить в состав своей президентской администрации своих "мозговиков" (чем не слишком порадовал своих стратегов и немало удивил республиканцев).
Без кропотливой подготовительной работы Гуверовского института вряд ли состоялась бы и победа Республиканской партии в ноябре 1994 года на выборах в Конгресс. Основные положения знаменитой программы Ньюта Гингрича Contract with America были разработаны именно в Пало Альто.
Так что сказать, что Гуверовский институт почивает на лаврах, нельзя. В отличие от многих других think tanks, которые после распада СССР в значительной степени потеряли ориентацию, эксперты Гуверовского института вошли в первые же группы консультантов рыночных реформаторов России и других стран СНГ. Помогли ли рекомендации гуверовцев или нет — это уже вопрос спорный. В последнее время все чаще и чаще раздается мнение, что прагматичные англосаксонские консультанты не учитывают специфических условий постсоветской России и загадочной уникальности "русской души". К загадкам "народных душ" в Стенфорде и впрямь относятся скептически. С другой стороны, здесь никто не собирается спорить, что американские концепции не годятся для автоматического и некритического копирования вне США, а нуждаются в соответствующем местном переосмыслении.
Бизнес есть бизнес
После августовского путча 1991 года обширные архивы СССР были переданы в ведение новой архивной службы, которую возглавил Рудольф Пихоя. Первая же поездка г-на Пихоя за границу лежала в Стенфорд, где он подписал с Hoover Foundation контракт о предоставлении этому фонду 25 млн микрофильмированных страниц различных документов из трех центральных архивов Москвы. Стоимость контракта составила $3 млн. Историки многих западных стран с завистью называли это соглашение "проектом века". Контракт предполагалось полностью завершить к 2002 году. Заниматься коммерческими вопросами, связанными с тиражированием и распространением микрофильмированных документов, Hoover уполномочил британскую фирму Chadwyk-Healey.
Почти сразу же после подписания контракта раздались протесты. Одни критики усматривали в соглашении "распродажу российской культурной собственности". Другие в общем не возражали против сделки как таковой, однако считали, что Москва "продешевила". Как бы там ни было, в 1993 году контракт с Hoover вступил в силу, и технический персонал стал копировать (по несколько тысяч страниц в день) документы из бывшего Центрального архива партии, Госархива Российской Федерации и бывшего архива ЦК КПСС.
Однако похоже на то, что конъюнктура на научно-историческом рынке, как и на любом другом, подвержена колебаниям, и в конце 1995 года проект был заморожен. После отставки г-на Пихоя 12 января 1996 года "контракт века" был аннулирован. Почему именно — сказать трудно. Как бы то ни было, присутствовавшие на церемонии расторжения американцы продемонстрировали дипломатическую изысканность в лучших традициях скромного обаяния буржуазии. Спикер Hoover выразил свое сожаление из-за расторжения сотрудничества, однако подчеркнул, что институт не намерен прибегать к каким бы то ни было правовым действиям из-за невыполнения российскими партнерами временных рамок соглашения, а также позволил себе надеяться на возобновление кооперации в будущем.
Германская газета Frankfurter Allgemeine разделяет довольно распространенное мнение, что одной из причин срыва сделки было недовольство российских архивных служб расценками, предложенными за микрофильмирование. Hoover платил за одну страницу всего $0,04, в то время как средняя рыночная цена поднялась до $0,27.
Российским архивам больше по душе кооперация с итальянским фондом Feltrinelli или германским Friedrich-Ebert-Stiftung, которые предоставляют большую свободу действий для сотрудников, что намного выгодней в финансовом отношении. Похоже, что рыночная постановка вопроса находит полное понимание и в Hoover Foundation.
В начале апреля руководители трех главных московских архивов отправились в Калифорнию для новых переговоров. Вряд ли прежний проект будет восстановлен в прежнем объеме. Скорее всего, вместо него будет дан старт сразу нескольким новым — менее масштабным, но с более выгодными условиями для российских партнеров. Что ж, свои интересы надо уметь отстаивать везде.
РОДИОН Ъ-ВОДИН