Интервью Джорджа Сороса
Интервью с гением
Венгерский эмигрант Джордж Сорос — это не просто американская легенда. Это лишенный какой-либо национальной принадлежности символ могущества финансовой олигархии. Воспринимаемый во всем мире как представитель международного клуба крупнейших финансовых спекулянтов Сорос олицетворяет собой интригующую тайну валютного рынка, на котором в один день можно выиграть или проиграть сотни миллионов долларов. Легенда Сороса, превращенного в мифологический персонаж восторженной прессой, основана на вере в его гениальную способность предсказывать состояние рынка. "Алхимия финансов" Сороса и составляет главную тайну этого божества валютных брокеров и монстра, пугающего руководителей государственных финансов. Каким образом ему удается всегда быть на плаву? Этим вопросом задавался корреспондент Ъ в Нью-Йорке ВЛАДИМИР Ъ-КОЗЛОВСКИЙ, спеша на встречу с могущественным миллиардером. Но ответа на этот вопрос он так и не услышал. Тем не менее корреспондент Ъ стал первым, кто взял интервью у финансиста после того, как российское правительство объявило о решимости сделать в ближайшее время рубль свободно конвертируемой валютой. Обтекаемые ответы Сороса объясняются просто: одно его брошенное вскользь слово способно привести в движение рынок. Одни валюты пойдут вверх, другие — вниз. Рубль относится пока к третьей группе — его курс останется без изменений. Сорос еще не стал нашим мифом.
Из окон углового кабинета Джорджа Сороса, расположенного на 33-м этаже конторского небоскреба на 57-й улице (Вест), виден превращенный в музей авианосец, пришвартованный к набережной Манхэттена — острова в океане с берегами из высоченных зданий. Кабинет финансиста и филантропа, совокупный капитал фондов которого составляет, по его словам, около $16 млрд, лишен варварской роскоши: самый дорогой предмет в нем, видимо, — это овальный стол из розового мрамора, за которым вышедший в миллиардеры венгерский эмигрант беседовал с вашим корреспондентом в присутствии своего главного советника по России доктора Александра Гольдфарба, его помощницы Натальи Ефимовой — дочери хозяина издательства "Эрмитаж" Игоря Ефимова и своего пресс-секретаря Шона Пэттисона.
На том подоконнике, за которым открывается вид на авианосец, стоят три фотографии в скромных рамках: хозяин кабинета с Биллом Клинтоном, Альбертом Гором и папой римским. На другом подоконнике — снимок Сороса с группой мужчин в мешковатых костюмах; ближе всех к нему стоит Андрей Громыко. Главный предмет нынешнего интервью — намерение Сороса помочь россиянам в провинции подключиться к международной компьютерной сети Интернет, которую он охарактеризовал как "революционный новый тип коммуникации, тесно ассоциирующийся с идеей открытого общества, ибо он плюралистичен и позволяет людям самим выбирать, какую они будут передавать и получать информацию".
Как сообщили мне в фонде Сороса, его основатель должен присутствовать на открытии "Интернет-центра" в Ярославском государственном университете. Одновременно в Новосибирском университете будет запущен второй "Интернет-центр", а всего планируется создать 32 центра, которые составят будущую Российскую национальную университетскую сеть за пределами Москвы и Санкт-Петербурга и обеспечат 200 тысячам студентов российской провинции доступ к Интернету, объединяющему десятки тысяч компьютеров по всему свету. Эти центры, создание которых планируется завершить к концу 1997 года, будут связаны друг с другом и с внешним миром высокоскоростными телекоммуникационными каналами.
Фонд Сороса оплатит расходы по оснащению и содержанию центров, правительство России, в котором этому предприятию, как сообщают, лично покровительствует Виктор Черномырдин, обеспечит междугородные каналы связи.
Как заявил мне доктор Гольдфарб, в прошлом львиная доля 200 миллионов долларов, истраченных Соросом на благотворительную деятельность в России, попадала в Москву и Санкт-Петербург, и "упор программ Интернет на провинцию призван изменить это положение".
— Вы не боитесь, — спросил я у Сороса, — что вас обвинят в попытке опутать Россию сетями Интернета?
— Грешен, — ответил Сорос, планирующий ассигновать на этот проект $100 млн (ожидается, что российская сторона выделит еще $30 млн),— поскольку идея действительно в том, чтобы привязать Россию ко всемирной информационной сети и таким образом предотвратить те искажения истины и вымыслы, которые плодятся во тьме закрытых и изолированных обществ.
— В России есть люди, которые воспримут эту затею как вмешательство в ее дела.
— Эти люди не правы и, если позволите, неумны, потому что никто вас не заставляет пользоваться Интернетом. Не то чтобы это вменялось кому-то в обязанность... Речь не о каком-то посягательстве, речь о том, чтобы открыть россиянам мир.
— Вы так удачно предсказывали финансовые повороты. Не рискнете предсказать, кто победит в политике: Ельцин или Зюганов?
— Еще рано предсказывать, — улыбнулся хозяин кабинета. — Если вы хотите сохранить звание провидца, вам следует воздерживаться от прогнозов, которые могут не оправдаться... Одно пророчество, на которое я, пожалуй, сподоблюсь, заключается в том, что кто бы ни победил на выборах, будет довольно трудно поддерживать финансовую стабильность из-за чрезмерных трат, сделанных во время предвыборной кампании.
— Рубль пытаются сделать конвертируемой валютой. Это реально?
--В свое время это произойдет, но никак не скоропалительно.
— Если рубль станет полностью конвертируемым, будете играть с ним, как с другими валютами?
— Вполне возможно. Я не вижу причин от этого отказываться.
— А как бы вы это делали?
— Я вообще впервые об этом слышу.
— Если рубль станет конвертируемым, это будет лучше для вашей деятельности в России?
— Для фонда лучше всего обстановка финансового кризиса, потому что тогда доллар резко повышается в цене. Мы дали 30 тысячам ученых гранты по $500, что были по тем временам огромные деньги. Сейчас, чтобы получить такой же результат, надо было бы дать по пять тысяч. Чем хуже экономические условия, тем дороже доллар. Но поскольку задача фонда в том, чтобы способствовать развитию России, в идеале рубль сделался бы твердой валютой, и в фонде отпала бы необходимость, тогда как Россия превратилась бы в процветающую страну.
— Вы когда-нибудь крупно проигрывали? Катастрофически?
— Я большую часть жизни проигрывал. Но я стараюсь удерживать свои провалы в каких-то умеренных пределах.
— Терял ли ваш фонд "Квантум" в последние пару лет деньги по-крупному?
— Нет, но мы часто теряем деньги. На протяжении истории фонда мы не раз теряли до 20 процентов своего максимального капитала. Но мы опять становились на ноги.
— Какую максимальную сумму вы когда-либо потеряли?
— Миллиард или что-то в этом роде.
— Хорошо, что немного.
Шон Пэттисон сообщил мне потом, что рекордный убыток — $600 млн — Сорос понес в один день — 14 февраля 1994 года.
— Вы, помнится, помогли уронить британский фунт. Заработали на этом и пустили часть денег на усовершенствование России. Сколько нужно денег, чтобы подорвать стабильность национальной валюты?
— Этот эпизод слишком раздули, потому что я был среди многих финансовых учреждений, игравших на понижение фунта стерлингов. Просто я соглашался говорить на эту тему. Поэтому все как-то связалось со мной. Но я один такого бы сделать не мог.
— Ну предположим, я бы хотел уронить эквадорскую валюту: сколько для этого понадобилось бы денег?
— В одиночку это никому не под силу.
Сорос сказал, что никто из его представителей не делал подхода к зюгановскому лагерю, но заметил, что беседовал с вождем КПРФ в Давосе, где тот оценил деятельность его благотворительных фондов "положительно".
— Если Зюганов победит, куда пойдет марка: вверх или вниз? — спросил ваш корреспондент на прощание.
— А вот этого я вам не скажу, — сухо ответил финансист.
На 31-м этаже, где находятся благотворительные фонды Сороса (и где, как мне донесли, по сравнению с инвестиционным фондом свирепствует бюрократия), есть бесплатная столовая для сотрудников. Я отведал подававшееся в тот день куриное блюдо и не стал скрывать от своих спутников, что, по-моему, если его готовил сам Сорос, то хорошо, что он пошел в финансисты, а не в повара.
Венгерский эмигрант Джордж Сорос — это не просто американская легенда. Это лишенный какой-либо национальной принадлежности символ могущества финансовой олигархии. Воспринимаемый во всем мире как представитель международного клуба крупнейших финансовых спекулянтов Сорос олицетворяет собой интригующую тайну валютного рынка, на котором в один день можно выиграть или проиграть сотни миллионов долларов. Легенда Сороса, превращенного в мифологический персонаж восторженной прессой, основана на вере в его гениальную способность предсказывать состояние рынка. "Алхимия финансов" Сороса и составляет главную тайну этого божества валютных брокеров и монстра, пугающего руководителей государственных финансов. Каким образом ему удается всегда быть на плаву? Этим вопросом задавался корреспондент Ъ в Нью-Йорке ВЛАДИМИР Ъ-КОЗЛОВСКИЙ, спеша на встречу с могущественным миллиардером. Но ответа на этот вопрос он так и не услышал. Тем не менее корреспондент Ъ стал первым, кто взял интервью у финансиста после того, как российское правительство объявило о решимости сделать в ближайшее время рубль свободно конвертируемой валютой. Обтекаемые ответы Сороса объясняются просто: одно его брошенное вскользь слово способно привести в движение рынок. Одни валюты пойдут вверх, другие — вниз. Рубль относится пока к третьей группе — его курс останется без изменений. Сорос еще не стал нашим мифом.
Из окон углового кабинета Джорджа Сороса, расположенного на 33-м этаже конторского небоскреба на 57-й улице (Вест), виден превращенный в музей авианосец, пришвартованный к набережной Манхэттена — острова в океане с берегами из высоченных зданий. Кабинет финансиста и филантропа, совокупный капитал фондов которого составляет, по его словам, около $16 млрд, лишен варварской роскоши: самый дорогой предмет в нем, видимо, — это овальный стол из розового мрамора, за которым вышедший в миллиардеры венгерский эмигрант беседовал с вашим корреспондентом в присутствии своего главного советника по России доктора Александра Гольдфарба, его помощницы Натальи Ефимовой — дочери хозяина издательства "Эрмитаж" Игоря Ефимова и своего пресс-секретаря Шона Пэттисона.
На том подоконнике, за которым открывается вид на авианосец, стоят три фотографии в скромных рамках: хозяин кабинета с Биллом Клинтоном, Альбертом Гором и папой римским. На другом подоконнике — снимок Сороса с группой мужчин в мешковатых костюмах; ближе всех к нему стоит Андрей Громыко. Главный предмет нынешнего интервью — намерение Сороса помочь россиянам в провинции подключиться к международной компьютерной сети Интернет, которую он охарактеризовал как "революционный новый тип коммуникации, тесно ассоциирующийся с идеей открытого общества, ибо он плюралистичен и позволяет людям самим выбирать, какую они будут передавать и получать информацию".
Как сообщили мне в фонде Сороса, его основатель должен присутствовать на открытии "Интернет-центра" в Ярославском государственном университете. Одновременно в Новосибирском университете будет запущен второй "Интернет-центр", а всего планируется создать 32 центра, которые составят будущую Российскую национальную университетскую сеть за пределами Москвы и Санкт-Петербурга и обеспечат 200 тысячам студентов российской провинции доступ к Интернету, объединяющему десятки тысяч компьютеров по всему свету. Эти центры, создание которых планируется завершить к концу 1997 года, будут связаны друг с другом и с внешним миром высокоскоростными телекоммуникационными каналами.
Фонд Сороса оплатит расходы по оснащению и содержанию центров, правительство России, в котором этому предприятию, как сообщают, лично покровительствует Виктор Черномырдин, обеспечит междугородные каналы связи.
Как заявил мне доктор Гольдфарб, в прошлом львиная доля 200 миллионов долларов, истраченных Соросом на благотворительную деятельность в России, попадала в Москву и Санкт-Петербург, и "упор программ Интернет на провинцию призван изменить это положение".
— Вы не боитесь, — спросил я у Сороса, — что вас обвинят в попытке опутать Россию сетями Интернета?
— Грешен, — ответил Сорос, планирующий ассигновать на этот проект $100 млн (ожидается, что российская сторона выделит еще $30 млн),— поскольку идея действительно в том, чтобы привязать Россию ко всемирной информационной сети и таким образом предотвратить те искажения истины и вымыслы, которые плодятся во тьме закрытых и изолированных обществ.
— В России есть люди, которые воспримут эту затею как вмешательство в ее дела.
— Эти люди не правы и, если позволите, неумны, потому что никто вас не заставляет пользоваться Интернетом. Не то чтобы это вменялось кому-то в обязанность... Речь не о каком-то посягательстве, речь о том, чтобы открыть россиянам мир.
— Вы так удачно предсказывали финансовые повороты. Не рискнете предсказать, кто победит в политике: Ельцин или Зюганов?
— Еще рано предсказывать, — улыбнулся хозяин кабинета. — Если вы хотите сохранить звание провидца, вам следует воздерживаться от прогнозов, которые могут не оправдаться... Одно пророчество, на которое я, пожалуй, сподоблюсь, заключается в том, что кто бы ни победил на выборах, будет довольно трудно поддерживать финансовую стабильность из-за чрезмерных трат, сделанных во время предвыборной кампании.
— Рубль пытаются сделать конвертируемой валютой. Это реально?
--В свое время это произойдет, но никак не скоропалительно.
— Если рубль станет полностью конвертируемым, будете играть с ним, как с другими валютами?
— Вполне возможно. Я не вижу причин от этого отказываться.
— А как бы вы это делали?
— Я вообще впервые об этом слышу.
— Если рубль станет конвертируемым, это будет лучше для вашей деятельности в России?
— Для фонда лучше всего обстановка финансового кризиса, потому что тогда доллар резко повышается в цене. Мы дали 30 тысячам ученых гранты по $500, что были по тем временам огромные деньги. Сейчас, чтобы получить такой же результат, надо было бы дать по пять тысяч. Чем хуже экономические условия, тем дороже доллар. Но поскольку задача фонда в том, чтобы способствовать развитию России, в идеале рубль сделался бы твердой валютой, и в фонде отпала бы необходимость, тогда как Россия превратилась бы в процветающую страну.
— Вы когда-нибудь крупно проигрывали? Катастрофически?
— Я большую часть жизни проигрывал. Но я стараюсь удерживать свои провалы в каких-то умеренных пределах.
— Терял ли ваш фонд "Квантум" в последние пару лет деньги по-крупному?
— Нет, но мы часто теряем деньги. На протяжении истории фонда мы не раз теряли до 20 процентов своего максимального капитала. Но мы опять становились на ноги.
— Какую максимальную сумму вы когда-либо потеряли?
— Миллиард или что-то в этом роде.
— Хорошо, что немного.
Шон Пэттисон сообщил мне потом, что рекордный убыток — $600 млн — Сорос понес в один день — 14 февраля 1994 года.
— Вы, помнится, помогли уронить британский фунт. Заработали на этом и пустили часть денег на усовершенствование России. Сколько нужно денег, чтобы подорвать стабильность национальной валюты?
— Этот эпизод слишком раздули, потому что я был среди многих финансовых учреждений, игравших на понижение фунта стерлингов. Просто я соглашался говорить на эту тему. Поэтому все как-то связалось со мной. Но я один такого бы сделать не мог.
— Ну предположим, я бы хотел уронить эквадорскую валюту: сколько для этого понадобилось бы денег?
— В одиночку это никому не под силу.
Сорос сказал, что никто из его представителей не делал подхода к зюгановскому лагерю, но заметил, что беседовал с вождем КПРФ в Давосе, где тот оценил деятельность его благотворительных фондов "положительно".
— Если Зюганов победит, куда пойдет марка: вверх или вниз? — спросил ваш корреспондент на прощание.
— А вот этого я вам не скажу, — сухо ответил финансист.
На 31-м этаже, где находятся благотворительные фонды Сороса (и где, как мне донесли, по сравнению с инвестиционным фондом свирепствует бюрократия), есть бесплатная столовая для сотрудников. Я отведал подававшееся в тот день куриное блюдо и не стал скрывать от своих спутников, что, по-моему, если его готовил сам Сорос, то хорошо, что он пошел в финансисты, а не в повара.