Московский художественно-общедоступный театр показал премьеру пьесы Антона Чехова "Дядя Ваня". Ровно год назад другая пьеса этого же современного автора, "Чайка", имела большой успех у публики. Некоторые критики даже провозгласили тогда, что в России родился театр новой эстетики. Очевидно, режиссеры Константин Станиславский и Владимир Немирович-Данченко соскучились по успеху "Чайки" и поэтому вновь призвали на помощь своего друга драматурга Чехова.
Мотивы, по которым оба режиссера МХТ вернулись к Чехову, понятны. Ни одна из десятка премьер, выпущенных ими после "Чайки", даже близко не подошла к успеху той постановки. Пока артисты Художественно-общедоступного целый год с грехом пополам осваивали античные трагедии, вживались в сумрачные миры Гауптмана и Ибсена, а то и веселили зрителей легкими комедиями, у серьезной публики копилось недоумение. "Чайка" все больше казалась случайной птицей, лишь по стечению обстоятельств попавшейся в силки двух амбициозных режиссеров.
Новый чеховский спектакль вроде бы сделан с тем же натуралистическим старанием, что и предыдущий. Станиславский — а театральная молва утверждает, что именно он сочиняет так называемые "режиссерские партитуры", Немирович же лишь помогает воплощать их — тщательно вживляет своих актеров в деревенскую среду, скрупулезно воспроизведенную на подмостках. Как и в "Чайке", действие происходит в загородном поместье. Герои, скрипя половицами, подолгу бродят по комнатам среди нагромождений зачехленной мебели, пьют чай в саду, отмахиваются от комаров и прислушиваются к пению птиц. Ночью в доме громко тикают часы да зудит невидимый сверчок. Персонажи тоскуют. Видимо, именно в этой тоске театр видит особую прелесть драмы Чехова.
Но если "Чайку" сильно оживляло присутствие двух актрис и двух писателей, то есть натур творческих, то в "Дяде Ване" представлены люди вполне заурядные. Помещик средней руки Войницкий (он и есть заглавный дядя) и его друг доктор Астров влюблены в молодую жену престарелого столичного профессора, завернувшего на лето в имение первой жены, сестры Войницкого. Есть еще мать той жены, дочь от нее, приживал да няня — герои повязаны сложными семейными связями. И каждый считает своим долгом обстоятельно жаловаться на неудавшуюся жизнь. Этому увлекательному занятию они предаются на протяжении почти всей пьесы. Жизнь между тем проходит где-то стороной.
Выдержать эту нескончаемую деревенскую скуку, в умении передать которую некоторые постоянные зрители Художественно-общедоступного видят театральное открытие Станиславского, можно только благодаря актерам. Они столь мастерски освоили навык беспрерывного плетения ролей, предложенных драматургом, что поневоле проникаешься сочувствием к никчемности героев. Особенно хороши сам Станиславский в роли Астрова и Ольга Книппер, играющая профессорскую жену. Но и они пребывают в унылом плену у Чехова, не дающего персонажам проявить себя ни в чем, кроме пустопорожних жалоб. Правда, в третьем действии есть намек на слом ситуации, даже попытка убийства, но скандал кончается ничем. А в четвертом действии не происходит уже решительно ничего. Если зрителю есть чем заняться дома, он может спокойно уходить в последнем антракте.
Кажется, Чехов и МХТ всерьез решили посмеяться над публикой. И если Станиславскому и Немировичу когда-нибудь придет в голову выбрать из числа персонажей этого драматурга символ для своего театра, то им наверняка не станет стареющий деревенский нытик. Пусть уж лучше возьмут для такой ответственной роли белую птицу с широкими крыльями. На театральном занавесе она будет смотреться очень эффектно.
РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ