В знаменитом венском Theater an der Vien мировая премьера мюзикла "Моцарт". Публика принимает его восторженно, критика — резко отрицательно. И те, и другие правы, но новому Моцарту все это побоку.
Моцарт — это венский Микки Маус, его встречаешь повсюду. Прекрасно сознавая дистанцию между репутацией гениального композитора и популярными клише турбизнеса, они с разной долей успеха, но тем не менее постоянно ищут новые стандарты для презентации национального гения. Хитом будущего сезона, например, станет проект изобретателя современных медиа-технологий г-на Хеллера, который вслед за прославившим его Хрустальным домом Сваровски сейчас достраивает в Вене Дом Музыки. На семи этажах туристам будет предоставлено право выяснять интерактивные отношения с музыкантами австрийской столицы всех времен. К примеру, у компьютерного Моцарта можно будет поинтересоваться суммой гонорара, начисленного за "Дон Жуана", у Бетховена — уточнить любимый сорт вина, а у Иоганна Штрауса спросить имя средней жены.
Впрочем, тот разговор о Моцарте, который затеяли создатели мюзикла — статусный немецкий режиссер Гарри Купфер (главный режиссер берлинской Komische Oper, работавший в Зальцбурге и Байрейте) и композитор Сильвестр Ливай (многократный лауреат Grammy, продюсер Элтона Джона и голливудский партнер Спилберга и Сталлоне), от компьютерных аттракционов ближайшего будущего далек. Во-первых, их "Моцарт" вполне литературен — есть биографический сюжет. Во-вторых, он актуален: по-фрейдистски раздвоив Моцарта на ребенка и взрослого, они искали ответа на любопытный вопрос: кем был бы Моцарт, живи он сейчас?
То, к чему они пришли, в общем-то, предсказуемо: Моцарт был бы инфантильным неврастеником с голым пупом, который с ребячьей непосредственностью вешается на всех, кто его любит (например, на императрицу Марию-Терезию), и с тинэйджерским нигилизмом воюет со всеми, от кого бесконечно зависит (с суровым отцом Леопольдом и с графом Колоредо). По мере взросления от августейших особ Моцарта тянет к витальным авантюристам, вроде семейки его будущей жены Констанции или художественного неудачника — либреттиста Шиканедера. Так и было. Но папу он все-таки любит, любит и жену, в общем, хороший. Правда, к концу все они куда-то исчезают, оставляя Моцарта наедине с собой, и тут префальшиво звучит "Реквием" — существенная стилистическая просечка спектакля: цитировать музыку, конечно, не стоило.
А все остальное довольно ловко скроено и даже симметрично сшито. Загадочный ребенок с пером и с нотной бумагой (маленький Моцарт) полностью уравновешивает Моцарта-взрослого — того, что экстраодинарно транслирует в зал сильные эстрадные данные. Разумеется, историзм хромает: у человечка субтильного склада, ростом 156 см не могло быть тембра здоровенного качка-симпатяги Ингве Газой-Ромдала. Но ведь поп-адаптации самодостаточного (и не без фрейдинки — это, сознаемся, еще один венский перл) сюжета об отцах и гениальных детях историзм, в сущности, и не нужен. По семейным преданиям, венцам и так известно о Моцарте самое главное: и что папаша давил авторитетом, и что зарабатывал гений неплохо, и что жена "веселая" была, и даже что череп из общей могилки выкапывали (как только не ошиблись антропологи-похитители?).
А вот зарядиться энергией на мюзикле — самое оно. И это происходит ежесекундно: то брутальный красавец Колоредо запоет в стиле heavy metal; то Мария-Терезия, зычная, как Роза Рымбаева, выступит в кринолинах; то феллиниевские клоуны и клоунессы выедут на колесиках. Счастье простоты — тоже счастье. На этом, собственно, и настаивают авторы мюзикла, которым за свою мысль пришлось дорого заплатить: венская критика вменила спектаклю отсутствие последовательной драматургии, музыкальное безличие и явное отставание от предшествующей работы тех же постановщиков — мюзикла "Элизабет".
Вроде правильно, да чуть фальшивит. Отпугнуло-то критиков не грамотное сочленение поп-компонентов с классными гэгами из оперных постановок Гарри Купфера, а то безразличие, с каким он — умный, грамотный, и казалось бы, посвященный — упростил Моцарта, отказал ему в харизме гения. Только нужна ли харизма, когда две противоположности — оперный режиссер и поп-композитор — ведут разговор о Моцарте на языке кича? Конечно, нет. Городская реклама "Моцарта" сымитирована под граффити. Музыка жестко придерживается бродвейского канона. Голоса полноценнее, чем у лидеров хит-парадов. Постановку сопровождают туристские слайды. Новый Моцарт — буквально тот, у кого еще вся жизнь впереди. И за одно это ему надо бы позавидовать, а не предаваться унынию венского интеллигента, который все еще сокрушается бесцеремонному вторжению низкого жанра в "божественное", "вечное" и "неприкасаемое".
ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ