Выставка старые мастера
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов / купить фото
В ГМИИ имени Пушкина в рамках года России--Голландии открыта выставка голландского группового портрета золотого века из собрания Музея Амстердама, ранее показанная в Эрмитаже. О голландской идее равенства и общественной солидарности — АННА ТОЛСТОВА.
Портретов всего десять, хотя "всего" тут, пожалуй, неуместно: "Портрет стрелков роты капитана Йохана Хейдекопера и лейтенанта Франса ван Ваверена" Говерта Флинка размером 2,5 м на 5 м может сойти за целую портретную галерею. Зрелище весьма поучительное не только в том смысле, что в голландском групповом портрете мы узнаем далекого предка наших групповых — школьных, институтских, трудово-коллективных — фотографий, но и в смысле музейного дела: оказывается, хорошая выставка может запросто обойтись без шедевров, но не может обойтись без внятной идеи. Отечественные музеи, напротив, обыкновенно предпочитают первое второму, так что приученный к громким именам зритель, скорее всего, будет разочарован, узнав, что ни рембрандтовского "Ночного дозора" из Рейксмюсеума, ни халсовских "офицеров" и "регентов" из Харлема ему не покажут. Можем утешить его тем, что Говерт Флинк слыл одним из самых одаренных учеников Рембрандта (его портрет напоминает "Ночной дозор"), Гербранд ван ден Экхаут был не просто учеником, но и близким другом, Николас Элиас Пикеной — соседом, а Бартоломеус ван дер Хелст считался главным рембрандтовским конкурентом (и пользовался куда большим успехом у заказчиков). Впрочем, отсутствие хрестоматийных шедевров имеет здесь программный умысел, напрямую относящийся к внятной идее выставки, каковая принадлежит не столько истории искусства в узком смысле, сколько истории культуры.
Когда выставка гостила в Эрмитаже, ее дополнили двумя портретами "Корпорации амстердамских стрелков" Дирка Якобса из эрмитажной коллекции: один из них, 1532 года, относится к первым шагам жанра, второй написан позднее, в 1561-м: живописец заметно усовершенствовался в своем мастерстве, стрелки же (хочется верить, что это те самые, но 30 лет спустя) заметно возмужали, постарели, ряды их поредели и скоро — когда начнет разворачиваться Нидерландская революция, первая буржуазная революция в истории,— несомненно, поредеют еще больше. Петербургский Дирк Якобс — большая редкость, голландских групповых портретов и так-то насчитывается не слишком много, чуть больше сотни, а ранние и вовсе наперечет, но в Москву его не привезли. Из Музея Амстердама прибыла другая пара портретов амстердамских стрелков: один совсем архаичный на вид — работы некоего мастера антверпенского семейного портрета, другой — работы Дирка Якобса, написан в 1563-м, незадолго до смерти художника, и качество его явно уступает качеству эрмитажных вещей. Правда, когда речь заходит о голландском групповом портрете в историко-культурном и социологическом планах, важно не качество кисти (кисть Говерта Флинка, какую мы видим и в законченном холсте, и в эскизе к нему, поистине виртуозна), а количество изображенных.
В голландском групповом портрете золотого века, рожденном революцией, как сказали бы советские искусствоведы-марксисты, или рожденном протестантской этикой и духом капитализма, как сказали бы социологи других школ, главное, что он групповой. Что он более не портрет монарха, единолично властвующего над пространством картины, где все придворные суть стаффаж в пейзаже его величия, но портрет коллектива, принимающего решения коллегиально, так что тут ценен каждый — и важный пузатый капитан, и полный достоинства лейтенант, и франтоватый знаменосец, как на полотне Говерта Флинка. Что он представляет собою разительный визуальный контраст к парадному портрету ненавистной Испании и остававшейся под испанской короной Фландрии. Что блеску золота и парчи, как у Рубенса и Веласкеса, он противопоставил черно-белую сдержанность, как у Рембрандта и Халса. Что он меняет формат с вертикального на горизонтальный, поскольку горизонталь — синоним демократического правления и республиканских ценностей.
Ипполит Тэн, как и другие географические детерминисты, объяснял победу кальвинистов в провинциях севера суровыми условиями жизни — вечной борьбой с природными стихиями и за урожай, что якобы закаляло национальный характер и располагало к коллективизму, героической самоотверженности и умеренности. Действительно, герои амстердамских групповых портретов — регенты (то есть попечители) работных домов, госпиталей и богаделен; офицеры стрелковых корпораций, лучников, арбалетчиков или аркебузиров (то есть милиция); члены правления гильдий (то есть профсоюзные лидеры), даром что бюргерская элита,— скромны и самоотверженны. Но и безмерно горды победой своей республики, готовые взять на себя ответственность и сообща управлять гражданским обществом, основанном на взаимопомощи и личной свободе. Сообщество без обобществления — каждый из запечатленных на картине платил художнику лично, чтобы затем всем вместе преподнести портрет коллектива в дар корпорации или гильдии. И демократии (по крайней мере так казалось в конце 1620-х) не будет конца — ведь за спиной бережливо считающих каждый гульден регентов женского работного дома у Николаса Элиаса Пикеноя мы видим другой групповой портрет — наверное, их славных предшественников.
Конечно, эта идиллическая картина буржуазно-революционной утопии не претендует на документальное описание реальности, пусть историки, знающие поименно почти всех изображенных на групповых портретах, и говорят о невероятно высоком уровне общественной солидарности и социального обеспечения в Республике Соединенных Провинций. Зато нидерландский золотой век — с его благотворительностью, меценатством и охватившей бюргеров коллекционерской страстью — принято винить в изобретении художественного рынка и коммерциализации искусства. Дескать, потому-то все голландцы малые, что каждый осваивал свой узкий рыночный сегмент, и только немногим великим — Рембрандту, Халсу, Вермееру — удалось подняться над буржуазной трясиной. На этой голландской выставке невольно проникаешься духом протестантской этики — и начинает казаться, что Рембрандт, Халс и Вермеер, поднявшись над трясиной, поступили все же несколько нескромно и некорпоративно.