Алеше Елисееву шесть лет. У него острый лимфобластный лейкоз. Был! Вылечен! Только у детей, перенесших рак, долго еще восстанавливается иммунная система. Им нельзя болеть, им нужно ограничивать общение даже с близкими родственниками и уж как минимум нужно жить в отдельной комнате, хорошо проветриваемой и чистой. А у Алеши нет отдельной комнаты, потому что вообще нет никакой комнаты. Ни у него, ни у двоих его братьев, одиннадцатилетнего и двухлетнего, ни у мамы их Любови Соколовой. Потому что их мама — сирота. И вот ей уже тридцать лет, вот она уже родила троих детей, вот уже одного из них, тяжело заболевшего, выходила, а государство все не удосужилось предоставить сироте жилье, полагающееся по закону.
Врачи вытащили Алешу из смертельной болезни и прописали: ему обязательна отдельная комната, чтобы изолировать от братьев, если у тех сопли, иначе не от рака умрет, а, ослабленный, от простуд
Фото: Из архива семьи Елисеевых
Когда в возрасте четырех лет Люба Соколова оказалась в детском доме, жилье у нее было. За сиротой оставалась квартира в деревне Мелешино Костромской области. Ужасная, конечно, квартира, крохотная, в панельном полубараке, какие строили в советское время для колхозников, но все же жилье. Только вот к шестнадцати Любиным годам, когда девушка вышла из детдома и поступила в профессиональный лицей учиться на портниху-закройщицу, квартиры уже не было. Полубарак в Мелешино снесли по причине ветхости и антисанитарии.
Но Люба не очень переживала. Жила в общежитии при портновском лицее. Потому что должны же давать жилье сиротам, у которых нет жилья. И время вроде было у властей, чтобы подыскать что-нибудь, пока Люба учится на портниху. И мечталось ей даже, что дадут жилье в городе Волгореченске, где Люба училась и собиралась работать.
Но вы догадываетесь, что произошло? Администрация Мелешино не посчитала себя ответственной за Любу, потому что дом-то снесен, девушка живет в Волгореченске, с глаз долой, из сердца вон. Администрация Волгореченска тоже сочла себя свободной от государственных обязательств, поскольку девочка-то из Мелешино, ну, вот пусть там и разбираются.
А Люба ходила по обеим администрациям, просила то, что принадлежало ей по праву, получала отказы там и тут и была неопытной молодой девушкой, поэтому не догадалась получить эти отказы в письменной форме и оспаривать в суде.
А тут любовь. Встретила хорошего парня, родили сына. Жили все в той же комнате в общежитии. Но ведь молодые, здоровые, сильные, да и государство обещало же помочь с жильем. Родили и второго сына, государство же просило сыновей. В перерывах между пеленками-распашонками Люба ходила по инстанциям, даже вроде допросилась у Мелешинской администрации рассмотреть вопрос с квартирой. Досылала какие-то документы...
И ответа так и не дождалась. Потому что младший сын Алеша заболел раком крови. А беременна была третьим.
Лечить ребенка от рака крови — это два года. Два года с ребенком в больнице с короткими перерывами на амбулаторное лечение. Что уж тут заработаешь? Да и мужу было не особенно до заработков, на него же остался старший.
А через два года лечения врачи, вытащившие Алешу из смертельной болезни, прописали строго: жить обязательно в отдельной квартире, чтобы обязательно у мальчика отдельная комната, чтобы изолировать от братьев, если у тех сопли, потому что иначе не от рака умрет, а, ослабленный, от простуд.
Пришлось снимать квартиру и по пять тысяч в месяц (которые вот бы откладывать) платить за аренду. И ходили, просили по инстанциям принадлежавшее им по праву. А в инстанциях врали, будто раз Любе уже 23 года минуло, свое право сироты она утратила, советовали становиться на очередь как многосемейным и малоимущим (то есть опять врали, потому что эти очереди на социальное жилье не движутся десятилетиями).
Наконец, Люба допросилась однокомнатной квартиры, которую должны были дать 12 лет назад. Вот интересно, если вы просрочили кредит в банке, то платите пени и штрафы. Если не заплатили государству налог какой-нибудь или пошлину, то долг ваш с годами растет. А если государство не дает сироте квартиру, положенную по закону, то квартира эта как была однокомнатной, так однокомнатной и остается. Я хочу спросить, почему долг частного человека, если его не платить, с годами растет, а долг государства перед человеком не растет совсем, даже если государство жмотничает три электоральных срока?
Это ведь для 18-летней Любы однокомнатная квартира была мечтой. А 30-летняя Люба с тремя детьми, один из которых инвалид и едва-едва спасся от смерти,— как в этой однушке разместится?
По совести-то надо было бы государству... Но по совести не будет, будет по закону — однушка.
Так что остается у нас один выход: давайте купим им к той однушке еще двушку на той же лестничной клетке. Должно же им раз в жизни повезти.