В Большом зале консерватории впервые за многие годы прозвучала "Торжественная месса" Бетховена. Закрыв этим значительным, но малоизвестным у нас сочинением свой приватный юбилей — 25-летие совместной деятельности, Большой симфонический оркестр им. Чайковского и его дирижер Владимир Федосеев подарили Москве зрячую музыку и глухие чувства.
При том что ни один из московских оркестров не представил таких заявок на сложность репертуара (вспомним "Осуждение Фауста" Берлиоза) либо на его модернизацию (тут чемпион — Восьмая симфония Шостаковича с дивным свиридовским нюансом), как это сделали федосеевцы, "Торжественную мессу" в их исполнении ждали все-таки с осторожностью. Знающим, что в канун 2000 года Федосеев будет дирижировать ею в Вене, казалось, что Москву ждет всего лишь генеральная предъевропейская репетиция маэстро. А те, кто помнит, что федосеевцы, увы, не всегда доукомплектовывались безупречного класса певцами, боялись очередного вынужденного мезальянса: на высший пилотаж солисты — Яна Иванилова (сопрано из "Новой оперы"), Ирина Чистякова (филармоническое меццо) и совсем новые Дмитрий Корчак (тенор) и Николай Диденко (бас) — казалось, не тянули.
Опрос, проведенный мною среди публики, подтвердил, что живьем "Торжественную мессу" в Москве еще не слышали. В связи с этом порадовало, что неизвестного Бетховена приготовили без добавок: уважив самодостаточность жанра и то единственное место, какое он занимает в творчестве композитора, Федосеев проявил еще и редкое внимание к полному залу неофитов.
Впрочем, на концерте неофиты все больше недоумевали: почему у Федосеева, руководившего кроме БСО с вокалистами еще и виртуознейшим привозным хором "Эстония", "Месса" звучит как-то мягко и совсем не торжественно? Ответ есть. Федосеев, конечно, учел специфику этой вещи: набрасывая одновременно с "Мессой" знаменитую Девятую симфонию, композитор перераспределял куски из одной партитуры в другую, словно рационализатор безотходного производства. Девятую это превратило во вселенский гроссбух, а вот "Торжественную мессу" — в полную тому противоположность.
Шесть канонических частей "Мессы" монолитны и минималистичны по настроениям, контрасты в них крупны, но мелкие детали изящнее, чем можно было бы ожидать от глухого уже композитора. Конечно, говорить, что эта музыка — разговор с Богом, преувеличение: Бетховен в Бога не верил. А если уж быть точными, лучше отметить, что "Месса", скорее, концептуальная противоположность космополитизму Девятой, элегантный противовес ее мистериальной сакральности и конкретная работа в узком жанре неподражаемого подражательства Баху. К тому же музыка ее очень наглядна: каждый, кто видел бетховенские места в Хойлигенштадте (венском предместье, расположенном у подножия Венского леса), в интерпретации Федосеева тут же "слышал" тихое спокойствие этой деревеньки и вспоминал ее кривую улочку, старенькую кирху и лесной склон ближайшей горы.
Именно зрячий звук, камерное чувство и сокровенная, а не всемирная интонация удались исполнителям. Солисты максимально деликатно совместили свои линии. Хотя на фоне безукоризненной техники хора их партии потрескивали и попискивали случайностями, все что возможно певцы сделали дисциплинированно, а временами даже тонко, словно пели салонную музыку. Литавры задавали ритм, но не давили эмоцией (как у Караяна), струнные выводили графически сухую штриховку, хоровые голоса прослаивали многосоставную партитуру теплом индивидуальной речи.
Музыка завершилась внезапно. Кроме догадок о нелогичных структурах позднего Бетховена родилось и соображение о том, что подобные концовки почти всегда биографичны — они предшествуют смерти. Обнаружилась странная аналогия: "Месса" Бетховена напомнила предсмертный монолог Андрея Болконского. Окрасив столь неожиданно дискурс от Бетховена к Толстому (обычно ограничиваемый лишь популярной "Крейцеровой сонатой"), Владимир Федосеев серьезно и радикально конвертировал Бетховена на русский лад. Ручаюсь, Москва еще недопоняла, что именно этот концерт стал первым поводом говорить о дирижере в сенсационном тоне. А Федосеев, возможно, уже ищет для венского концерта нового бетховенского двойника.
ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ