"Летучий голландец" сбился с курса

Возобновление опера

К 200-летию Вагнера Большой театр вернул в репертуар его оперу "Летучий голландец". Спектакль, поставленный в 2004 году немецким мэтром Петером Конвичным, успел после Москвы побывать на оперных сценах Мюнхена и Граца. Вернувшегося "Голландца" пытался узнать СЕРГЕЙ ХОДНЕВ.

Девять лет назад это был прекрасный и своевременный спектакль, с которым все как-то невероятно складно получилось. С одной стороны, работа знаменитого режиссера, причем режиссера с репутацией одного из главных смутьянов своего цеха; с другой стороны, такая работа, где весь возможный радикализм настолько аккуратно подлажен к логике вагнеровской оперы, музыкальной и драматической, что для протеста не возникает никакой точки опоры. Бывали у Конвичного спектакли и пожестче, и поэпатажнее, а тут даже смещение времени действия в современность (главный шибболет, по которому изрядная часть оперной публики до сих пор с порога отличает "нормальную постановку" от "современного ужаса") подано как нечто само собой разумеющееся.

Потому что это алчный Даланд и его присные одеты в заурядное современное тряпье, а Голландец и его угрюмая команда мертвецов, неизвестно сколько веков скитающаяся по морю,— те в ветхих ботфортах и камзолах. Кстати говоря, вполне голландских, будто с портретов Франца Хальса. Художник Йоханнес Лайакер в этом спектакле сознательно и скорее добродушно играет и с историей живописи (портрет Моряка-скитальца, на который не может наглядеться Сента, оказывается автопортретом Рубенса), и с историей театра — современность современностью, но в первом акте на сцене трогательные картонные скалы и расписной задник с морскими далями.

Стоит еще заметить, что тогда, девять лет назад, Большой и публика переживали эдакий медовый месяц доверия. Увидев, что Конвичный заставляет хор прях из второго акта крутить не колеса прялок, а педали велотренажеров, все в крайнем случае хихикали в рукав. То, что в финале Сента не ныряет в морскую пучину, а взрывает к чертям все собравшееся на сцене общество, тоже не подняло волну ярости благородной. А теперь вот на афишах стоит редкая для оперной продукции Большого цензурная нашлепка "16+". На всякий случай.

Но и сделано само возобновление совсем иначе. Начиная от дирижерской трактовки маэстро Василия Синайского, у которого Вагнер звучит, положим, решительно и пригоже, но качественнее всего упрямым образом оказываются самые "невагнеровские" фрагменты вроде арии Даланда во втором действии. "Иначе" не всегда значит "плохо", и Даланд в исполнении Александра Телиги был ничуть не хуже, чем у певшего эту партию девять лет назад Александра Науменко, а свежий голос молодого тенора Виктора Антипенко (Эрик) — и подавно удачное приобретение для этой постановки. Но вот, скажем, канадский бас-баритон Натан Берг, которого Большой пригласил петь в премьерном составе Голландца. Вроде бы отличный певец, умный, музыкальный и артистичный, но все-таки его епархия — это музыка барокко и классицизма (в Москве он пел в свое время Лепорелло в концертном исполнении "Дон Жуана"), а никак не Вагнер. И по качественному перебою между героическим выходным монологом и последними фразами, уже устало-сбивчивыми (как-никак идет спектакль два с лишним часа без антрактов), это было заметно.

В первоначальном спектакле очень многое было задумано с расчетом на совсем других артистов с их вполне конкретными типажами, и, скажем, Рулевому Марата Гали явно недоставало того симпатичного комизма, с которым эта роль получалась у Максима Пастера. Однако куда хуже, что в премьерном составе не нашлось адекватной Сенты. В 2004-м Анна-Катарина Бенке представила главную героиню чуть смешной, но отчаянной девицей, чье возвышенное сумасбродство мотивировалось хотя бы пресловутой "поэтической справедливостью". И на чьей энергетике во многом держалось все действие. Американка Марди Байерс приехала петь Сенту явно не в лучшей форме и на протяжении всего спектакля тщетно пыталась, во-первых, своим блеклым звуком перекрыть оркестр, а во-вторых — хоть как-то попасть в роль, но тоже вотще: вместо нервной романтической героини получалась пышущая здоровьем барыня, кривляющаяся, охающая и хохочущая невпопад.

Не то чтобы проблема возобновления оперных спектаклей нова и не то чтобы при этом не было удачных примеров вхождения в ту же реку, даже если приходится иметь дело со страшно разными исполнительскими составами. Строго говоря, это в большей степени вопрос нормально выстроенного репетиционного процесса, внимательного режиссерского или хотя бы ассистентского пригляда и вообще здравой организации. Но именно поэтому отчетливо сырая (даже музыкальный руководитель Большого перед премьерой признал, что спектаклю придется еще "доходить") реконструкция "Голландца" выглядит довольно тревожным открытием оперного сезона.