Из чего только, право слово, не делают сценарии фильмов. Открывая автобиографическую книгу Даниэля Домшайт-Берга о том, как он с Джулианом Ассанжем делал "самый опасный веб-сайт в мире" — Wikileaks, я малодушно зевал. Почему-то было заранее понятно, какие леденящие душу секреты там будут изложены. Например, главный секрет всех на свете срывателей покровов: как правило, человек, раскрывающий самую страшную на свете тайну, непременно будет не в состоянии понять, что именно он раскрыл. Угадал все буквы в слове, не смог произнести слово, потому что слова этого не знал — из тысячи великих тайн девятьсот девяносто семь остаются неизвестными потому и только потому, что журналист, держащий в руках документ, просто не понимал, почему это важно. Девятьсот девяносто восьмой догадывался, но не смог объяснить редактору. Девятьсот девяносто девятый даже смог объяснить, но редактор был четыреста тридцать девятый, сказал "ну напиши, посмотрим",— написать так, чтобы было понятно, не вышло, хотя автор старался.
Ну а тысячного просто кто-то пристрелил или купил.
Идея WikiLeaks — ровно из той же сферы. Давайте мы объявим, что обязуемся выкладывать в сеть те тайны, которые должны быть выложены, на специальный веб-сайт, который будет расположен где-то там, где те, кто не хотят, чтобы это кто-то прочитал, не будут иметь возможности сделать то, что они хотят, а они в ответ...— тут обычно путаются в том, кто тут "они" и забывают поэтому спросить, кто такие "мы", но и так все ясно. Защищенный интерфейс, серверы в неприметных дата-центрах в провинциальной Германии — нет, не на заброшенных советских военных базах хонеккеровского времени, а в приводящих в бешенство своей незаметностью офисных придорожных зданиях идиотически-бодрой расцветочки. Мобильные трубки с защищенной связью, которую ты сам в состоянии сломать, а спецслужбы нет. Комнаты без окон с белыми галогеновыми лампами, при которых всегда темно, но тому, кто смотрит в экран ноутбука, это неважно. Пицца по телефону, оранжевый жир плохо отмывается с пластиковой поверхности стола, на котором обязательно что-то индийское, хотя бы и запах от сгоревшей ароматической пирамидки. В этой юдоли ты спасаешь мир — и, как выясняется, даже такой ты нужен этому миру.
Человек не приспособлен для хранения тайн, кроме своих собственных. Человек, увидев что-то важное, неизбежно хочет поделиться этим со всем миром — и поделится непременно. Так устроен не только Ассанж, но и АНБ в той же мере,— но я на стороне Ассанжа потому, что найденное нужно непременно публиковать
Например, кто-то по защищенному протоколу (а ты реально понимаешь, где и как он защищенный, а где просто щеки надули) пересылает тебе 2,4 млн документов, посвященных деятельности армии США в Афганистане. И сразу становится понятно, что WikiLeaks создавался именно для этого. Причем ты еще не знаешь, для чего, но это важно. Как сделать так, чтобы журналистов стало больше? Опубликовать все. Первоисточник — он и есть Бог. 2,4 млн экземпляров Бога — достаточно, чтобы почувствовать себя хоть немного, но апостолом? Все без обмана, веревочка правительства может виться долго, но конец все равно найдется. Все будет опубликовано, а дальше — неважно.
Потом все равно выяснится, что апостол информационной эры — это лишь воинское звание, и ты все равно — не роль. Ты — левый и анархист, хотя и непонятно с чего. Ты против глобального потепления, хотя все время мерзнешь. Ты буддист, хотя ничего не понимаешь в буддизме. У тебя странно все в эротической сфере, и ты подозреваешь, что странно кругом у всех (и правильно подозреваешь, дружок, это правда). Ты невыносим в общении, потому что застенчив, и преодолеваешь это анекдотической напористостью. Ты ненавидишь дешевую пиццу и любишь стыдный стейк-тартар и вообще любишь есть не из пластиковых тарелок, а кружки с идиотскими надписями ненавидишь даже больше, чем такие же, но без надписей. Ты понимаешь, что надо любить исландских прогрессивных парламентариев, рыжих, веселых абсолютно безбашенных и всегда молодых девок, но не можешь — господи, эта страшная Исландия, там полгода в году темно, там темнее даже, чем в страшном зимнем Ленинграде у этих страшных русских, неудивительно, что депутатами там вот такие вот девки, нестареющие, модные, знакомые с половиной Лондона. Ты сейчас летишь в Рейкьявик бюджетной авиалинией, очень демократично. У тебя болит спина и печень от проклятой пиццы. Ты ненавидишь Ассанжа. Ты слишком уважаешь его, чтобы сказать ему об этом. Он сам тебе скажет.
Тем временем на защищенную почту падает защищенное сообщение с миллионами полных фактами документов о том, что на самом деле происходит в Сирии. Не родился человек, который способен это прочитать целиком. Но уже родился человек, который знает, что с этим делать. Опубликовать — и пусть будет то, что будет, то, что должно быть. Этот человек — ты.
А потом, когда ты в Гамбурге или в Дюссельдорфе (а не во Флоренции и не в Майами, вот это как раз невозможно, это было бы не по правилам, город должен быть самый обычный), гуляя со своей девушкой по набережной, читаешь СМС: Ассанжа арестовала полиция Стокгольма, Сноуден летит из Гонконга в Москву, The Guardian опубликовала выдержки из базы данных с Британских Виргинских островов, Агентство национальной безопасности США готово посадить всех, кто опорочил его замечательную игрушку PRISM (вообрази, они же слушают всех, даже президента Бразилии, даже главу ООН, даже папу Франциска — чувак, да они, видимо, единственные, кто его вообще слушает). А потом Ассанж пишет тебе, что ты предатель, и ты чувствуешь огромное облегчение, а потом сразу отчаяние — если кого-то исключили из апостолов, то ведь он наверняка Иуда, и это теперь про тебя. И ты понимаешь, что единственный способ сделать что-то с этим — это просто все опубликовать. Опубликовать — и будь что будет.
Ну ты и публикуешь. А потом кто-то веселый и очень легкомысленный скажет, что это отличный материал для синопсиса. А потом кто-то сильно пьющий и очень умный будет этот синопсис писать и сделает это мастерски, лучше, чем это было, ты-то знаешь. А потом на роль тебя будет кастинг и найдут кого-то, кто вроде тебя, но лучше тебя. Но тебе уже будет все равно, потому что ты в школе читал французскую книжку, Мопассана, что ли, и там было сказано: с того, кто расскажет все, что знает, и сделает то, что может,— с того ведь больше-то и не спросится.
Книжку симпатичного Домшайт-Берга я так и не дочитал — скучно, понятно, предсказуемо. Фильма не видел. Надеюсь, он будет лучше и интереснее, чем я рассказываю — в конце концов, на то он и Голливуд, чтобы обыденное становилось тем, чем ему надлежит быть, тем, какое оно есть на самом деле,— чудесным, значительным, важным, цветным. И, надеюсь, там сказано то, что я пытаюсь изложить уже полчаса.
Основатели WikiLeaks — не хакеры, не левые, не анархисты, не долбанутые, не душевнобольные и не неврастеники, не моральные уроды, не борцы за свободу, не маньяки и не враги общества, хотя все это может быть совершенно справедливо. Какая разница, почему они это делают, на чью мельницу они льют воду, чего хотят добиться. Какая разница, как их корежит то, что они делают. Журналистика действительно вторая древнейшая профессия, движимая базовым человеческим инстинктом. Человек не приспособлен для хранения тайн, кроме своих собственных. Человек любопытен и ненадежен. Человек, увидев что-то важное, неизбежно хочет поделиться этим со всем миром — и поделится непременно. Так устроен не только Ассанж, но и АНБ в той же мере,— но я на стороне Ассанжа потому, что найденное нужно непременно публиковать. И если ты такой тупой, что не можешь даже прикинуть, какому риску ты подвергаешь тех, кто упомянут в этих документах,— тем лучше.
Потому что все тайное станет явным, и все — проводники этого, и нет на свете человека, который не был бы в душе журналистом. А что до того, что люди должны думать о других людях,— да, конечно. Вот я и думаю. Девятьсот девяносто семь не поняли. Девятьсот девяносто восьмой не смог объяснить. Девятьсот девяностой девятый не смог написать. Но тысячного не купили и не убили (что, по существу, одно и то же), потому что все это уже есть в WikiLeaks или может попасть туда или куда-то примерно туда. И этот тысячный сделал свою работу.
Но снимать про это кино? Да почему бы и нет, надо же его про что-то снимать.