В Стокгольме в четверг назовут имя обладателя Нобелевской премии по литературе. Премия присуждается писателю, чьи произведения "приближаются к идеальным". Писатель Эдуард Лимонов ответил на вопросы ведущих Дарьи Полыгаевой и Алексея Корнеева.
Фото: Петр Кассин, Коммерсантъ / купить фото
Самым вероятным претендентом букмекеры называют японца Харуки Мураками. На второй строчке букмекерского рейтинга канадская новеллистка Элис Мунро, на третьей — белорусская писательница Светлана Алексиевич. Четвертое место букмекеры отдали американке Джойс Кэрол Оутс, а пятое — венгру Петеру Надашу.
Д.П.: Вы согласны со списком наиболее вероятных претендентов на премию?
Э.Л.: Я не вижу причины, по какой включили Алексиевич. Она у нас корифей славянской письменности? Она, по-моему, довольно банальная политизированная писательница. Мураками представляется мне писателем в стиле Сергея Довлатова, который всем нравится, довольно пресным. Он плодовитый, но пресный писатель. Вообще, Нобелевская премия свой престиж значительно потеряла. Помните, когда в свое время давали Солженицыну, Бродскому, до этого Ивану Бунину, Шолохову? Это были большие люди.
Я говорю тут только о русских, чтобы не загружать нас всех огромным количеством сведений. Так вот, это были большие люди. А теперь — в прошлом году дали китайскому писателю, абсолютно у нас неизвестному. И на мой взгляд, локальному, региональному писателю. До этого какому-то австрийцу, насколько я помню, стихотворцу. Эта премия сама себя загнала, я думаю, скоро она вообще ничего не будет значить.
А.К.: Загнала благодаря чему? Из-за чего?
Э.Л.: Многие премии даны в поощрение развивающимся литературам или забытым литературам. Когда дают шведскому поэту премию, то, в общем, поневоле чешешь репу и думаешь, за что же ему собственно дали. Там какие-то дряхлые переводы и человек библиотекарского склада. Премия должна даваться за широкие достижения. За вклад в общеевропейскую культуру, в общемировую. Но я думаю, она все равно в основном европейская, а не премия поощрения. В современный Литературный институт принимали вымирающие народности Севера, охотно брали, кого угодно. Но так же нельзя с литературой поступать. Следовательно, нужно давать по достоинству.
Д.П.: Кого бы вы назвали сейчас самым достойным?
А.К.: Есть ли сейчас такие величины, как вы думаете?
Э.Л.: Сейчас плохо у нас с корифеями, с большими писателями плохо. В этом виновна философия демократии и правозащиты, политкорректность. Потому что гении не могут свободно развиваться, их все время подвигают, указывают им на их место. Вот Франция оказалась, например, совсем без литературы. Великая литературная страна. И сейчас у них никого нет, именно потому что лет 30 практикуют тяжелейшее обрезание политкорректностью. Здесь нельзя сказать ничего против гомосексуалистов, здесь не трогается Холокост. И в результате мы имеем правильно регулируемое общество, в котором все ведут себя более или менее нормально. Но мы не имеем гениев и не будем иметь, если так будет продолжаться.
А.К.: Если бы вы, Эдуард Вениаминович, столько времени не тратили на политику, а больше на литературу, вероятно, вы бы тоже могли рассчитывать на Нобелевскую премию?
Э.Л.: У меня нет никакого уважения ни к одной премии. Премия дается не богами, а людьми. Поэтому что тут можно говорить? Какие-то шведские академики, ковыряя в ушах, вынимая из ушей вату, дают эти премии. Да я с огромным презрением отношусь к этим литературным премиям. Мне она не нужна. Я предпочитаю свою трудную, тяжелую стезю, которой я иду, которую я сознательно выбрал, и ни о чем не жалею. Народ решит, какое место я занимаю. Это будет справедливо.