Гастроли балет
Фото: Marie-Laure Briane
Фото: Hans Gerritsen
На исторической сцене Большого театра в честь государственного визита принца Монако Альбера II выступили две труппы: Балет Монте-Карло — с "Altro Canto", поставленным Жан-Кристофом Майо на музыку Монтеверди, балет Большого — с "Классической симфонией" Прокофьева в постановке Юрия Посохова. Различия двух компаний не исключают продуктивного взаимодействия, полагает ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.
Помимо очевидной политической подоплеки у международного вечера в Большом имелась и скрытая, производственная. Руководитель и хореограф Балета Монте-Карло Жан-Кристоф Майо, двадцать лет работавший только с танцовщиками своей компании, в этом сезоне будет ставить "Укрощение строптивой" специально для Большого театра. В дни, предшествовавшие совместному выступлению, он выискивал в исполинской московской труппе своих Петруччо, Катарин, Гремио, Бьянок — танцовщиков, способных заговорить на его пластическом языке. Итоги поиска станут известны позже, а вот отличие артистов Майо от их коллег из Большого театра можно было увидеть прямо сейчас, несмотря на несхожесть двух представленных балетов.
"Классическая симфония", которую хореограф Посохов посвятил своему учителю Петру Пестову, лучшему педагогу последней четверти прошлого века,— академическая шутка. Отборные юноши в строгих черных колетах и трико и резвые солистки в дискообразных, нарочито погнутых пачках исполняют классические па, внося в отшлифованные десятилетиями комбинации забавные неправильности и своевольство современных школяров. Это — остроумный, одновременно иронический и любовный комментарий хореографа к базовым ценностям классического танца, однако его доходчивость зависит не только от четкости "дикции" исполнителей, но и от их чувства юмора и единства интерпретации. Талантливые молодые солисты Большого показали все, на что способны (причем мужчины выглядели эффектнее женщин), но каждый показывал именно себя. И дело даже не в недостаточной слаженности синхронных композиций, а в различии отношения к исполняемой хореографии. Так, в кристальной чистоте позиций и пируэтов премьера Чудина не проглядывало и намека на шутку — это был класс в чистом виде, в то время как, скажем, премьер Овчаренко обаятельно развлекался, демонстративно подчеркивая академическую непогрешимость собственных па. В результате артисты Большого выглядели скорее сборной командой виртуозов, чем группой единомышленников, воодушевленной общей задачей.
В "Altro Canto" классическая виртуозность не предусмотрена. Эту десятичастную композицию на музыку Монтеверди, Марини и Капсбергера можно считать пластической мессой, исследованием амбивалентной природы человека, хореографическим препарированием эпохи барокко с ее духовной экзальтацией, преобразующей порывы плоти. Хореограф Майо не настаивает на определенной трактовке, давая волю воображению зрителей, как и его соавторы — Карл Лагерфельд одел труппу в одинаково двусмысленные костюмы. Половину — в узкие брючки со шнурованным дамским корсетом, другую — в пышные короткие юбки, дополненные мужскими майками. Дизайнер Рольф Закс каждому сценическому телу подарил пылающую "душу" в виде свечи, загорающейся в сценическом мраке. К финалу они образуют неф и своды невидимого собора.
Рискованное балансирование на грани мистики и эротики, сочетание торжественной ритуальности и сиюминутности конкретных реакций составляет суть хореографии "Altro Canto", в которой партерные композиции первых частей — лишенные гендерных различий чисто женские и чисто мужские дуэты и трио — построены на перетекании движений из одного тела в другое. Тут каждый оказывается лишь дополнением целого, и только в кульминационном адажио является лидер, для которого эти чувствительные тела образует живой постамент: любимая балерина хореографа Бернис Коппьетерс, высокая, узкая, мерцающе-гибкая, несомая кордебалетом, парит над людьми подобно статуе святой в средневековых процессиях.
После таких разных спектаклей обе труппы вышли на поклоны одновременно, их руководители — Сергей Филин и Жан-Кристоф Майо — выбежали к зрителям в обнимку, явно довольные опытом творческого братания. Теперь хореографу из Монако предстоит более сложный эксперимент: внушить московским классикам-индивидуалистам коллективистское сознание и готовность раствориться в авторской хореографии.