Вместе с книгами о жизни фанатов «Челси» («Охотники за головами» и «Англия на выезде») «Фабрика футбола»—это законченная «фанатическая» трилогия. Вслед за ней Кинг написал три остросоциальных романа—«Белое отребье», «Человеческий панк» и «Тюрьма», из которых англичане узнали подноготную жизни современного рабочего класса и низших слоев. Мы договорились об интервью накануне выхода в Англии его седьмого романа «Скинхеды».
Говорили, он не слишком общителен. Этого следовало ожидать—писатели от контркультуры не отличаются обходительностью. Но Джон Кинг оказался вежлив настолько, насколько может быть вежлив истинный англичанин. На протяжении нескольких часов интервью его огромный кот сладко спит у меня на коленях.
Джон, ваш новый роман «Скинхеды»—о жизни парней с рабочих окраин. В России слово «скинхед» имеет негативный оттенок. В России эти люди по большей части считают себя националистами.
Видите ли, скинхед—это просто термин. На самом деле скины—это нечто, что имеет в большей степени отношение к музыке ска. При этом скины были патриотами во всех поколениях—это связано с гордостью, идеей самоидентификации, дисциплиной. Полагаю, это как-то перекликается с тем, что вы сказали о русских, но вы же понимаете, патриотизм и национализм—разные вещи. Люди могут одеваться в одном стиле, но это не значит, что у них одни и те же идеи и интересы, не правда ли? Выходит, это просто эксплуатация названия. Вообще, скинов долго демонизировали, поверив в образ, который преподносили массмедиа. Это были жесткие парни из рабочих, к этому примешивалось предвзятое отношение к футбольным болельщикам, когда начались футбольные драки, многие болельщики были скинхедами. Корни этого—в 60-х годах. Да, некоторые из скинов были расистами, но то же самое можно сказать не только про них.
В России скорее всего позаимствовали лишь внешний вид. Не столько скиновский, сколько стиль футбольных фанатов, которые носили куртки летчиков. Русские так называемые «скины» эксплуатируют английский стиль 90-х. Его любят поклонники Clash и подобных команд. Но мало кто может сказать про суть этого течения.
Значит, те, кто называет себя скинхедами в России, совсем не то, что имеют в виду в Англии?
Любой может назвать себя кем угодно. Но посмотрите на историю. Скины не собирались никого терроризировать, они просто защищали самих себя. Скины были горды тем, что выступали против хиппи. Они были рабочими и при этом аккуратно одевались, были опрятны, чисты. Представители второй волны скинхедов имели, конечно, более агрессивный вид с этими бритыми головами, но этим мы обязаны музыке. Скинхеды—это музыкальная культура, она не имеет отношения к политике.
Чем же скинхедам не нравились хиппи?
Зачастую хиппи были детьми богатых родителей. Все дело в классовых различиях. Скины были моложе хиппи. Хиппи были студентами университетов, а скинхеды—парнями из рабочих районов. В нашей стране все привязывается к классу, к социальной ступеньке. В России, я знаю, многие стриглись под скинов и одевались, как панки, и это не имело отношения ни к музыке, ни к политике… В Англии внешний вид скинхедов вообще очень популярен. Зайдите в любой паб, и вы увидите бритоголовых парней в кроссовках. Это мейнстрим. Люди покупают ботинки «Тимберленд», потому что они похожи на «ДокМартенс», да плюс еще куртки «Харрингтон», в общем, стиль очень распространенный. Здесь никогда не существовало таких кардинальных различий между панками и скинами, какие, как я знаю, существуют в Европе. В Европе скины и панки—словно воюющие племена. А для меня эта разница незначительна.
В вашей книге «Англия на выезде» вы описываете, как английские футбольные болельщики громили кварталы Амстердама и Берлина, и читать об этом, конечно, страшно. Но в этом чувствуется некая английская гордость. Англичане приехали и пусть на кулаках, но сделали всех.
Это нельзя назвать гордостью. Это нечто внутри тебя, и оно начинает отпускать только с возрастом. Да, это живет во многих из нас и тесно связано с северной питейной культурой. Это соперничество. Определенно. Это нехорошо и некрасиво, но…
А вы хорошо относитесь к Абрамовичу? Вот английский писатель Джеймс Хэвок говорил мне, что Абрамовича в Англии фактически ненавидят.
Фанаты «Челси» его любят. Многие из них. Проблема «Челси» в том, что большинство его болельщиков—парни из лондонских пригородов, а район Челси очень богат. Клуб превратился в место для элиты, билеты на матчи стоят дорого, и эти билеты предназначены богачам. Но дела обстояли так задолго до прихода Абрамовича, уже в течение 10 лет обычные болельщики были отрезаны от клуба. У них отняли клуб, вот в чем дело. И я не думаю, что эта нелюбовь персонифицирована против Романа, это скорее ненависть к структуре клуба. Стадион забит яппи, для простых парней проход закрыт—билет стоит 45 фунтов. Это очень большие деньги. Выпивку приносить с собой запрещено. В пору моей молодости футбол имел свою культуру—был связан с музыкой, одеждой, и многое из той культуры ушло безвозвратно. Люди хотят зарабатывать на футболе, хотят сделать его предметом потребления. К большому сожалению. Я думаю, было бы отлично, если бы можно было приобрести сезонный абонемент за 10 фунтов. Убираешь одного игрока, который стоит двадцать миллионов, и экономишь по миллиону фунтов на игре. Думаю, он мог бы такое сделать.
Вы знаете что-нибудь о русских футбольных фанатах?
Не слишком много. Видел кое-что в новостях, говорили про беспорядки.
Тоже очень агрессивные, как и англичане.
Неудивительно. Русских называют одними из самых отъявленных футбольных хулиганов, и это предсказуемо. В 1989-м, когда я возвращался в Англию на Транссибирском экспрессе, подъезжая к Москве, мы увидели огромную насыпь. (В то время «Челси» занимал Северную трибуну, знаменитую в 70-е годы. «Старики» просачивались туда и начинали драки. Она называлась CHELSEA NORTH STAND.—«О».) Так вот, когда мы подъезжали к Москве, то увидели насыпь, на которой огромными буквами было выведено CHELSEA NORTH STAND. Я глазам своим не мог поверить! Это было про «Челси»—в России, еще до краха коммунизма, знали про Северную трибуну «Челси»! По всей вероятности, у вас уже тогда были фанаты «Челси». Мне так это понравилось!
Меняется ли поведение и культура футбольных болельщиков сейчас?
В старые деньки фанатов было побольше, об этом теперь складывают легенды. Тогда было больше жестокости, больше насилия в самом обществе. А теперь все изменилось, да и камеры видеонаблюдения появились. В старые деньки 10 тысяч болельщиков на трибуне выпрыгивали из штанов от восторга. Теперь нет. Хотя, когда дело касается сборной, вы как будто возвращаетесь на 20 лет назад... Народ едет в Европу болеть за сборную, наплевав на законы и правила хорошего тона. Но здесь, в Англии, уже не подерешься. В среде фанатов есть люди и под 40, и 30-летние, и совсем юнцы. Но они послушны. Правда, случаются мелкие драки, в которых в ход идут даже ножи. В старые времена и это было невозможно. Это подло. Старое фанатское движение имело определенный кодекс чести…
В трех ваших последних книгах—после футбольной трилогии—чувствуется оруэлловская традиция: «Большой Брат смотрит на тебя», ощущаются антигосударственные и антитоталитарные настроения. Как я понимаю, на Западе государственные тиски тоже потихоньку начинают сжиматься… Это чувствуется по вашим книгам.
Мало-помалу тиски сжимаются, государство вторгается в личную жизнь, используя высокие технологии, то же видеонаблюдение. И этого никто не замечает, потому что все делается исподтишка. Это как с Евросоюзом: все происходит очень, очень медленно. Умно придумано, ничего не скажешь. В итоге наши страны превратятся в один огромный блок, централизованный и контролируемый крупными корпорациями и бюрократами. Все происходит очень, очень медленно, очень скучно. Централизация.
Джон, чем вы занимались до того, как стали писать?
Вырос, окончил школу, какое-то время поработал на складе, был рабочим, красил дома… Полагаю, все началось с того, что я просто стал читать, когда работал на одном из складов, где было много свободного времени. Настольными книгами были «1984» и «Скотный двор» Оруэлла, а также «О дивный новый мир!» Олдоса Хаксли и тому подобные вещи. Это все перемешалось с панком.
Вы ведь не получали специального образования?
Ничего похожего на университет в моей жизни не было. Когда я начинал писать, я работал две недели через две. Две недели оставлял на раздумья, напишешь что-то—и откладываешь на время в сторону. Писать—это тяжелая работа, но быть писателем—потрясающе, особенно теперь, когда я стал зарабатывать этим деньги.
Я не являюсь частью писательского мира и не хочу ею быть. У нас разные друзья, мы ходим в разные места, живем в разных мирах. Я категорически против участия в телешоу. Меня вряд ли можно ассоциировать с людьми высшего общества. Мне нравится мой образ жизни. Я люблю выпивать… Люблю писать книги и вряд ли решусь выступать с чтениями перед большой аудиторией.
Люди, читавшие ваш роман «Белое отребье», утверждают, что это правдивая история. Что существует определенная прослойка населения, на которую уходят деньги из госбюджета, и это очень не по душе государству. Что избавляться от больных, стариков и инвалидов—часть государственной политики.
Такая история могла произойти в любой стране. И в России тоже. В любом обществе существует такой сектор населения, который отделен от всех остальных. Я назвал книгу «Белым отребьем»—это слово пришло к нам из южных штатов Америки, это оскорбительное прозвище белых. Самое непостижимое, что после выхода романа вдруг получило огласку дело Гарольда Шипмана, английского врача, который убил порядка трех сотен людей. В основном стариков. Он делал им смертельные инъекции.
Словом, «Белое отребье»—книга о политике, деньгах, прибыли, медицине и о людях из рабочей среды. О том, во что оцениваются властями человеческие жизни. Мой отец долгое время был болен. Я задумал эту историю, когда папа попал в больницу—я провел много времени с ним. И медсестры, и врачи оказались потрясающими людьми, но что творится в управленческой верхушке, которая распределяет деньги, я не знаю… Именно после больницы я и взялся за «Белое отребье». Я видел, что в людях рабочего происхождения, в стариках действительно живет страх, что государство готово от них избавиться, потому что они небогаты и не в состоянии за себя заплатить.
Ваши книги можно отнести к «новому реализму». Они жестоки и правдивы, но после прочтения остается хорошее чувство.
Я всегда надеюсь, что мои книги пронизаны надеждой. Попробуйте увидеть надежду в том, про что я пишу. «Тюрьма»—вот вам пример. Это очень печальная книга. Но эта книга—путешествие за светом. Мои сюжеты—как маятник, он раскачивается в обе стороны, и в какой-то момент ты счастлив, а в следующий—готов покончить с собой. В общем, счастливого финала не будет. Я счастлив, если вы считаете, что в моих книгах есть свет. Некоторые из футбольных хулиганов—довольно жестокие ребята, но есть объективные причины для их поступков, и я рад, если сумел поймать все нюансы. Новый реализм—хороший термин.
Самые интересные работы появляются тогда, когда кто-то нарушает правила?
Я не нарушаю правил. Я просто их не знаю. Я достиг определенного возраста—сейчас мне 46, так вот, когда мне было 30, музыка и мой предыдущий жизненный опыт—все это слилось воедино. Если вы занимаетесь тем, что вам действительно нравится,—это великолепно. Но так живут, вероятно, один-два процента людей.
Что вы планируете делать после «Скинхедов»?
Вероятно, займусь книгой под названием «Ангельская пыль». Я серьезно планировал написать книгу о правах животных. Если смотреть на проблему шире—то о животных в контексте финансов и массмедиа. Это будет попыткой заставить потребителей мяса пересмотреть свои взгляды, увидеть кое-какие факты. Попыткой показать, как происходят убийства животных. Еще я хотел бы написать о Лондоне, его районах, описать язык, сленг разных времен, включить в книгу семейные хроники отдельных лондонцев… В общем, у меня есть много о чем писать.
КОММЕНТАРИЙ
Трудности футбольного перевода
Александр Дым, литературный редактор издательства «Кислород» и автор книг о русских фанатах («Дневник московского пАдонка», «Насилие.ру»), объясняет, почему книги об английских фанатах так популярны в России
«Фабрика футбола» Кинга произвела фурор среди молодежи в России в середине 90-х годов. Субкультура футбольного фанатизма у нас ведь начала развиваться позже, чем в Англии, где практически у каждого футбольного фана отец или дед обязательно сам регулярно посещал стадионы, а то и ездил по стране за своей командой. Конечно, у нас тоже есть семьи, где болеют за один клуб во втором-третьем поколении, но предки нынешних фанатов в свое время ни в каких фан-объединениях не состояли. По сути, фан-движение в России начало возникать только в 90-е, зато в него очень быстро стало втягиваться много ребят, для которых книги Кинга и Бримсона стали своего рода «вводным курсом»—учебником, из которого они узнавали правила и порядки. Фанатское движение в России с каждым годом набирает обороты, поэтому книг на эту тему продается все больше. При этом мало кто знает, что первым об околофутбольном насилии написал Ярослав Гашек—еще в начале XX века он выпустил рассказ «Футбольный матч».
Вообще, околофутбольное насилие возникло не вчера, и делать вид, что его не существует,—значит себя обманывать. Сам Кинг, кстати, здорово отличается от других авторов, об этом пишущих. Тот же Бримсон, который так популярен у нас, пишет публицистику, пережевывая одно и то же. Кинг же, как и Ирвин Уэлш («На игле», «Экстази», «Клей»), пишет художественную прозу на остросоциальные темы, а футбольные хулиганы и скинхеды в современном обществе, безусловно, таковыми являются. При этом Кинг знает этих людей: он сам жил рядом с ними, он вышел из тех социальных слоев, о которых рассказывает. Та же «Фабрика футбола»—это еще и история поколений—деда, который воевал во Второй мировой войне, и внука, который «воюет» на футболе. Он сравнивает поколения, если угодно. Хорошо бы прочитывать в нем и это.
И еще в одном прав Джон Кинг: в Англии очень пристально следят за футбольными хулиганами. В городах повсюду камеры, они фиксируют передвижения групп, полиция контролирует фанатов, предотвращая драки в самом зародыше. Законы против футбольных хулиганов очень строги—многие в Англии, к слову, жалуются, что у них педофилам дают меньшие сроки, чем подравшимся фанам.
У нас тоже ситуация развивается в эту же сторону: ходить на футбол стало безопасней, драки происходят гораздо реже. Но все равно в России темы, о которых пишет Кинг, сейчас актуальней, чем в Англии. Что же до его «Скинхедов», он показывает без прикрас то, чего часто не хотят видеть, не вынося при этом оценок и приговоров. Но при этом, читая «Скинхедов», надо понимать, что у нас в это движение попадали люди из разных слоев (в Англии—из рабочего класса), которых объединила идея национализма, а не музыка, влияние которой было минимальным.
ЕВГЕНИЙ СТАЦЕНКО
Фото JAN HODGSON/REUTERS