События, стиль и сам дух времени так сильно влияют на формирование человека, так переплетаются с его судьбой, что иногда отделить и понять одного без другого невозможно. «Огонек» решил выяснить, какие события и настроения царили в 80-е годы, когда формировался сами знаете кто. О Питере почти 25-летней давности вспоминает Леонид ПАРФЕНОВ
Если говорить о духе времени, каким он был в начале 80-х?
Полнейший застой и абсолютный всеобщий цинизм, поскольку верить в официальную идеологию уже совсем нельзя. Брежнев еще не умер, но уже умирает, и в этом состоянии он находится довольно давно. На дворе—одна из самых противных эпох.
Тем не менее каждый второй представитель того поколения хвастается, что у него была собрана коллекция западных пластинок.
До нас доходило почти все, но из-под полы. По большим городам уже вовсю ходил самиздат и тамиздат, причем не обязательно политический. «Ожог» Аксенова тогда читали почти в открытую—в фотокопиях. С другой стороны, я очень хорошо помню, как в 82—83-м годах прошла очередная волна борьбы с рок-музыкой. Тогда уж точно нельзя было публично бравировать любовью к Deep Purple. Например, в самой либеральной ленинградской газете «Смена» такие группы именовались ансамблями, потому что «вокально-инструментальный ансамбль» было совсем противно, а «рок-группа»—категорически нельзя.
А если говорить о бытовой стороне жизни питерского подростка образца 80-х, чего ему не хватало для счастья?
Как-то сносно одеться в Питере было большой проблемой. Для подростков фетишем являются джинсы, куртки, обувь—во-первых. А во-вторых, радиоаппаратура—«музыка», как обобщенно назывались «вертушки» и «маги».
Из биографии в биографию перекочевывает строчка неизвестного летописца «Медведев жил в рабочем районе Купчино, на окраине Ленинграда».
Ну, Купчино—не исторический центр, конечно, но по тем временам все эти улицы с социалистическими названиями—Пражская, Будапештская, Софийская—выглядели очень респектабельно. Это кварталы а-ля «Ирония судьбы, или С легким паром!». Если где Питер и можно спутать с Москвой, то именно в Купчине. Там жили вполне себе благополучные семьи.
Какая атмосфера царила в профессорско-преподавательской среде того времени?
Они составляли элиту государства, но не партийную и не военную. Именно в этой среде, как ни в какой другой, двойной стандарт был очень силен. Потому что, с одной стороны, внешнюю лояльность они должны были демонстрировать так же, как все, а с другой—информации у них было больше и степень осмысления ее была более высокой. Так что в этой среде была многоэтажность сознания, когда ты носишь личину члена ВЛКСМ, а дома слушаешь Майка Науменко.
Питерские особенности существовали?
Мне кажется, что в ленинградских вузах, а особенно в университете, в аспирантуру прежде всего шли дети преподавателей. Аспирантура—это лучшее, что могло случиться в начале карьеры, потому что самым лучшим распределением было его отсутствие. Все понимали, что лучше уж остаться на родном факультете и на два-три года отсрочить принятие решения. А уж если потом остаться преподавать—это вообще считалось чрезвычайно благоприятным стечением обстоятельств.
То есть человек с юрфака не ходил на «ДДТ», подпольные концерты рок-музыки?
Я же говорю, что это было время двойного стандарта, по которому жили все. Хотя юрфак университета всегда был кузницей партийно-комсомольско-профсоюзных кадров. Я никогда не забуду, как вдруг накануне XXVI партийного съезда в «Титане» и «Баррикадах» начали показывать Иоселиани и Тарковского—«Жил певчий дрозд», «Андрей Рублев», «Зеркало», «Иваново детство». Мы часами стояли в кафетерии по прозвищу «Сайгон» на углу Марата и Невского, пили из фаянсовых чашек без ручек кофе по 15 копеек, болтали в ожидании следующего сеанса. А потом неподалеку на улице Рубинштейна открылся еще и Ленинградский рок-клуб. Там тусовалось множество народа, это были очень культовые места, но я встречал комсомольско-профсоюзных лидеров и в более буржуазных точках.
Это в каких же?
Например, в гостинице «Прибалтийская», построенной к Олимпиаде. Помимо обычных баров-ресторанов там был зал «Даугава» с удивительным для тех времен дизайном: черные скатерти, салфетки, декадентский стиль—настоящий Запад, как нам казалось. Мы были юной творческой интеллигенцией, и нам вроде как было положено бывать в таких местах, а что там делали комсомольские работники, я не берусь сказать.
Неужели тогда не ощущалось, что скоро вся эта двухэтажная жизнь рухнет?
Даже в 80-е годы казалось, что так будет вечно. Когда в январе 1982-го умер престарелый Суслов, это было полной неожиданностью. Мы были уверены, что существующая система, как и ее представители, просто так исчезнуть не может. А в ноябре того же года умер Брежнев, а дальше все пошло-поехало…
Беседовала ЕЛЕНА КУДРЯВЦЕВА
Фото АНДРЕЯ УСОВА