Это был только сон

У моего знакомого попросили дать денег на спектакль. А у него были. И он дал. Он до сих пор не понимает, почему он это сделал. Его даже никто толком не уговаривал. Его попросили, а он дал. То есть как будто во сне

Андрей КОЛЕСНИКОВ, журналист (ИД «Коммерсантъ»)

Это оказался очень непростой спектакль, составленный из произведений Джойса, Кафки и главное — Пруста. Многие, кстати, знают этот спектакль, он идет в одном из московских театров, поставленный знаменитым режиссером.

Репетировали, кстати, недолго. Режиссер ведь очень талантливый, весь спектакль с самого начала держал в голове. Изредка честно звонил моему знакомому, делился с ним своим видением.

А тот Кафку, кстати, читал и даже почти все, что тот написал. Джойса, увы, не одолел, споткнулся на двадцатой странице «Улисса». К Прусту опасался даже приблизиться. Но главное — разговор-то он мог поддержать, и даже ему было интересно. И режиссер утверждал, что эти беседы не проходят для него, режиссера, даром.

Наступил день премьеры. Моему знакомому и его жене выделили места в пятом ряду. Он пришел, правда, измотанный нервными переговорами: в этот день он что-то купил и не успел продать, потому что заторопился на премьеру. Все начиналось очень хорошо. Было много музыки, она была громкой, поэтому мой знакомый увлеченно смотрел и слушал. Потом музыка как-то стихла, а вместе с ней затих и он.

То есть он банально заснул. И крепко. Хорошо, он хоть не храпел. Жена, которая сидела рядом, боялась потревожить его, чтобы он, не дай бог, просыпаясь, не вскрикнул.

Он сам потом утверждал, что ему даже что-то снилось. Он не мог вспомнить, что. Что-то такое же бессвязное, как и отрывки из произведений всех этих авторов.

Потом, когда все зааплодировали, он проснулся, сразу понял, где он, тоже зааплодировал, потому что к тому же осознал, что все уже кончено и что пытка искусством завершена.

Но он ошибся. Их пригласили в буфет, где после спектакля собралась труппа и режиссер (стол накрыли, разумеется, за его же счет).

Все жаждали узнать его мнение о спектакле, особенно режиссер. Очевидно, режиссера все-таки грызло какое-то сомнение. Он, наверное, допускал мысль о том, что зря потратил чужие деньги. Нет, все-таки именно этой мысли он, я думаю, не допускал. Но он, может, хотел убедиться, что этот человек понял, на воплощение какого великого замысла ушли его деньги — не такие уж глобальные по сравнению с замыслом. То есть у режиссера была надежда, что бизнесмен в состоянии это понять. Он верил в бизнесмена.

А мой знакомый потом признавался мне, что именно этот буфет и стал для него настоящим испытанием. Режиссер мог бы, например, взамен на обещание отпустить бизнесмена домой без буфета взять с него денег еще на один спектакль, еще более иезуитский.

Но режиссер этого не знал и терпеливо ждал бизнесмена в буфете. И вот мой знакомый подходит к режиссеру, жмет ему руку.

— И что скажете? — спрашивает режиссер, покровительственно (потому что все-таки не в силах совсем уж совладать с собой) глядя на бизнесмена.

— Знаете… — говорит тот. — Все это было… как вам сказать… как сон!

— О! — кричит режиссер труппе. — А я вам что говорил! Он все понял! Весь мой замысел для него — как на ладони! Спасибо вам! От души, от всех нас — низкий поклон!

Труппа захлопала в ладоши.

И мой знакомый понял, что за эти аплодисменты не жалко никаких денег.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...