Росписи в храме Христа Спасителя завершены — художники сдают свою работу госкомиссии. Корреспонденту Ъ МИЛЕНЕ Ъ-ОРЛОВОЙ удалось при этом поприсутствовать.
"Комиссия сегодня принимает южный придел, они уже на лесах",— сообщила нам художник-реставратор Галина Лопаткина. "Вон там, видите, три моих серафима",— с гордостью показывает она на уже открытый главный купол. "Слева — 'Крещение' Нестеренко. То есть Семирадского,— поправляется она, вспомнив, что художники здесь не авторы, но реставраторы.— Здесь — ленинградцы, школа Мыльникова, они любят поярче, паруса расписывал Присекин — он бригадир, Сытов, Полетаев..."
От изобилия имен нынешних художников и их предшественников, технологических подробностей ("он накладывает масло валиком, очень тонким слоем"), названий сюжетов и композиций, ревниво-осторожных оценок труда коллег, а главное, пронзительного запаха свежей краски начинает кружиться голова. Окрик охранника "Здесь стоять опасно!" оказывается кстати. Внизу, на земле, снуют рабочие, торчит какая-то арматура, с купола свисает огромный шнур для люстры, настеленные доски не вызывают доверия. Пора двигаться дальше.
По лестнице в стене храма, напоминающей пролеты обыкновенного жилого подъезда, мы поднимаемся наверх. "Летом тут были лифты, но сейчас их сняли, отделывают мрамором". "Что, и лифты?" — "Ну да, внутри. Вы не смотрите, что лестница сейчас такая,— мы уйдем, ее тоже отделают". Наконец выходим на леса. Здесь святых можно не только разглядеть во всех подробностях, но даже и потрогать. Краска местами еще не просохла — художники кладут последние мазки. Где-то рядом слышны голоса. "Вы понимаете, это ухо должно просвечивать". Вот она, комиссия.
"Вы кто такие, кто вам разрешил?" — отец Леонид поначалу был строг, но потом взял себя в руки и решил поработать с прессой. "У нас нет тайн — идет нормальная профессиональная работа. Комиссия по художественному убранству — самая авторитетная. Здесь у нас реставраторы, представители Академии художеств, других организаций. Можете послушать". И перешел к следующему образу: "Здесь слишком много станковизма, эти тени вносят дробность, нужно немного смягчить". Стоящий рядом художник согласно кивал головой: "Сделаем".
От искусствоведческого анализа батюшки нас оторвал один из членов комиссии, реставратор Анатолий Кузнецов. "Если хотите получить настоящее эстетическое наслаждение, вам надо посмотреть, как пишутся иконы для храма. Нужно немедленно поехать в Академию художеств". Другой член комиссии, историк Ольга Щенкова, стала объяснять, по каким архивным документам воссоздавались конкретные изображения. "До нас дошло 80 процентов росписи, в основном в черно-белых фотографиях. Цвет пришлось восстанавливать по аналогам — вы представляете, какой это труд?"
Оказывается, среди художников был спор за некоторые композиции, которые не были распределены сразу. И дело здесь вовсе не в деньгах — гонорары, которые пока еще только собираются заплатить художникам, кажутся смехотворными. Так, за один квадратный метр росписи главного купола заплатят сто долларов. Просто раньше у художников не было возможности попробовать себя в столь масштабной работе. Опять же, интересно проверить новые технологии.
Ярославцу Николаю Мухину удалось отстоять свое право работать темперой, поэтому его "Рождество" — единственная композиция, которая не отсвечивает под прямым светом, не блестит. Но это не традиционная фресковая техника, когда темперу разводят яичным белком и пишут по сырой штукатурке. Это краски нового поколения — акрил. Как считает Мухин, глупо использовать старые живописные технологии, когда сами стены сделаны из новых материалов.
Храм имеет двойные стены: толстые внешние и рядом, с зазором в десять сантиметров,— тонкие внутренние, так называемые корки. Зазор между ними можно увидеть в огромных круглых вентиляционных люках, которых, естественно, не было в старом храме и из-за которых художникам пришлось изменять первоначальные композиции — что-то сдвигать, что-то уменьшать. Выглядят эти отверстия довольно устрашающе, зато можно не опасаться за сохранность живописи — благодаря вентиляции стены не отсыреют.
Балансируя на качающихся досках, немолодой художник с жаром уверяет нас, что покажет самую лучшую композицию, самую органичную, самую сдержанную, самую похожую на настоящую фреску. Это рядом, в тимпане. Владимир Медведев, из Подольска, в 50-х он закончил училище по специальности "плафонная живопись", но "потом Хрущев эти училища закрыл, когда стал бороться с излишествами в архитектуре, и таких специалистов не стало". По словам Медведева, художники уважают отца Леонида, потому что он сам профессионал — закончил Суриковский. Что до руководителя комиссии по убранству, епископа Алексия, то он появляется редко, разве что по особым случаям.
— Лужкова, небось, каждый день видите?
— Ну что вы, здесь такая иерархия,— открещивается Медведев.— Комиссий много. Один Бог знает, кто в них входит.