В нашем традиционном цикле сейчас переход робкого заморозка в интенсивный, эпоха зрелого культа (а культ и культура все-таки одного корня), и не надо думать, что в те времена не было эзоповой речи. Еще как была, только не все ее себе позволяли. А так — начальству было даже интересно, кто у него такой смелый. В 1933 году умный конъюнктурщик Валентин Катаев сказал Надежде Мандельштам: «Сейчас будет время Вальтер Скотта». Может, он имел в виду именно скоттский аспект такой разрешенной литературы в отличие от мандельштамовского «ворованного воздуха», но скорей всего он хотел сказать, что высказывания о современности уже не приветствуются: нужен будет добротный исторический роман с тщательно прописанным фоном, со стилизованными диалогами и, главное, с государственной (на верхах любят говорить «государевой») идеей. Учтите, что любая госвертикаль и сама по себе довольно архаична — отсюда ее интерес к эпохам Петра, Грозного и Чингисхана. Добавьте к этому некоторую непроясненность главных аспектов русской истории — никто толком не знает, что у нас там было с призванием варягов. История у нас тоже предсказуемая: в периоды заморозков главными героями становятся самодержцы и сильные личности на грани садизма, а иностранное вмешательство сводится к мешательству, то есть препятствованию, нашим великим замыслам. Скорей всего никакого призвания варягов не было, а если и было, от них был один вред. Что мы, сами своих давить не умеем?!
Отсюда первый и главный жанр шедевров-2008: конечно, это будет профессиональней наскоро сляпанных книг «1612» и «1814», драматичней и реалистичней картонного «Девятного Спаса», хуже метафизических исторических повествований А. Иванова и глупее постмодернистских стилизаций Б. Акунина, но вектор задан. ИСТОРИЧЕСКИЕ ЭПОПЕИ (некоторые — в трех-четырех томах). Наиболее востребованные темы — начало русской государственности, завоевание земель, принятие христианства (и его польза для государственности), борьба с коварными английскими происками, совместные с Америкой коммерческие проекты времен графа Резанова (Америка нам скорее союзник), блестящие воинские удачи любых эпох, сочетание гардемаринованной авантюрности и вечнозовной языковой могутности. Рыцарский дух, государевы слуги, чистые руки, грудь в крестах, голову — в кусты, руки — в ноги, органы — рулят, жизнь — Родине, честь — никому. Возможный конфликт: любовь чистого отечественного витязя к иностранной шпионке (модель «Миледи»), спасение лубочной боярыни от лубочного же злодея (тоже по большей части иностранного), для некоторого оживления — альковные истории Екатерины, у которой хоть и случались ошибки вроде оттепели для искусств, но в случаях с Пугачевым и Радищевым брало верх трезвое государственное чутье. Рекламой этих романов будут завешаны все билборды, и у одного-двух есть шанс попасть в шорт-лист серьезной премии. Утешением авторов, не готовых ваять в жанре «ГОСУДАРЕВА КЛЮКВА», станет жанр исторических расследований и литературных биографий, короче, просветительская ниша для интеллигента уцелеет, хотя и в ней потребуется некоторая идеологическая коррекция. Главным журнальным жанром станет Story, Glory и тому подобная популярная энциклопедия с предпочтительным уклоном либо в наши исторические подвиги, либо в западное разложение. «Черт побери! — воскликнул Моцарт, в негодовании смахивая со стола клавир «Маленькой ночной серенады». — Почему я вынужден творить в этой трижды проклятой Австрии, когда в России просвещенная власть лелеет художника по-настоящему!»
Второй тип литературы и кино, процветающих в подобные эпохи, — КОНСПИРОЛОГИЧЕСКИЙ ДЕТЕКТИВ. В основном это будут истории о том, как всемирный заговор Запада и католичества губит Россию, препятствуя ей достойно вернуться на мировую арену или завладеть новыми геополитическими рубежами. Такие сочинения уже просунули на рынок свои острые рыжие рыльца в приставшем пуху: я говорю, конечно, о «Нефти» Марины Юденич, но «Нефть» вытесана топором, а тут подтянутся профессионалы. В советской литературе по этой части специализировался Николай Шпанов, но он был не одинок — просто навалял больше всех, вот и помнится. Как частный случай возможны истории о том, как хорошего в душе профессора охмуряют американские (китайские) спецслужбы, как слишком доверчивый специалист из мелкого тщеславия или ложно понятой общечеловечности сдает врагу ужасный секрет наших древних ядерных захоронений, как коварные экологи в овечьих шкурах проникают в наши сплоченные ряды и вынюхивают тайны полевых кухонь… В общем, мировой закулисе не поздоровится. Думаю, «Код апокалипсиса» многим покажется на этом фоне цветочком. Пореченков в качестве спасителя человечества от мирового зла переживет свой звездный час.
Тесно связан с этим жанром и другой, по сути его близнец, но с упором не на экшн, а на психоложество: ТРИЛЛЕР О ПЕРЕКОВКЕ. Заблуждался человек, но осознал. Олигарх, раздавший состояние; общечеловек, проснувшийся государевым патриотом; дочь отщепенца, вступившая в «Наши» и проклятая за это отцом с внешностью и лексиконом ветхозаветного пророка; иностранный журналист, приехавший в Россию за дешевыми сенсациями и вдруг, между 12 и 13 рюмкой в ночном клубе «Вертикаль», проникшийся идеями суверенной демократии (мне кажется, Бегбедер обязательно расскажет коллегам, как тут кормят правильных гостей)… Конечно, тут важна тонкая, деликатная работа органов: социальные педагоги обязательно уверят колеблющегося профессора, что они не звери, что пытать им приходится исключительно по долгу службы, а так-то все они слушают Брамса и могут поддержать разговор о книгах издательства «Популярная литература». Положительный чекист-интеллектуал, позволяющий себе при необходимости даже и фронду (не все у нас еще хорошо, бывают пробки), — этот типаж, незабытый со времен Штирлица, окажется востребован по полной программе: не все ж Пореченкову светиться, дайте и Хабенскому что-нибудь сыграть!
Следующий востребованный жанр 30-х годов того века и 10-х этого — БЕЛОГВАРДЕЙСКИЙ РОМАНС. Романс может быть не только поэтическим, но и драматическим, как «Дни Турбиных», и прозаическим, и каким угодно. Ностальгия по дореволюционной эпохе приветствуется в плане возрождения преемственности, сращения переломов, вправления вывихов и т д. Современным аналогом белогвардейца является, знамо, партиец 70-х, и мы непременно увидим и прочтем драматичнейшие повествования о том, как сознающий обреченность КПСС правильный коммунист в отчаянии наблюдает перестройку, сдачу всех позиций, геополитический развал и торжество порнографии на экранах. Таким положительным героем может оказаться и чекист, временно уходящий в глухое подполье, но готовый вынырнуть при первых признаках новой востребованности; Александр Проханов уже показал в «Последнем солдате империи», как пишутся такие вещи, осталось поставить это дело на поток, избавившись от прохановского надрыва. 70 — 80-е литературой толком не освоены — вот и почитаем, как перестройка чуть не загнобила великую страну, но все удержалось на крюке.
Наконец, у молодежи должны быть свои нехитрые развлечения; мы вступили в эру, которую философ К. Крылов точно обозначил в свое время как «время невротизации подростков». Подростков надо невротизировать не только ради великой цели (например, грядущей большой войны), а просто ради того, чтобы их не перехватила вражеская пропаганда. Мы обязательно прочтем ДЕТСКИЕ ПОВЕСТИ и МОЛОДЕЖНЫЕ РОМАНЫ — но уже не про любовь, не про счастье консьюмеризма, не про наше счастливое детство, а про мучительные и трагические конфликты в семье и школе, про муки совести, про идеологическую борьбу на дворовом уровне… Нужна новая «Судьба барабанщика», новая «Четвертая высота». У нас сейчас явный запрос на молодежную политику. И тот умный, кто сумеет хорошо (в смысле грамотно) написать историю о борьбе бедного, но честного мальчика с богатым и понтистым, вдобавок ориентированным на западные ценности, сорвет все фрукты с древа славы, потому что подобной литературы пока совсем нет, а потребность в ней очень велика. Тот же, кто сочинит детскую сказку с политическим акцентом, купит дом в центре: сама Джоан Роулинг, по ее признанию, работает сейчас именно над таким произведением — а Роулинг зря работать не будет.
Напоследок предупредим, что не будет иметь никакого успеха: в ближайшее время не нужно писать социально-критической фантастики, кафкианских гротесков, реалистической прозы и той отвязно-драконовской фэнтези, в которой нет актуального подтекста. Если герой борется с гидрой, пусть это будет гидра британского колониализма. Надолго уйдут из обихода бандитские саги и женские иронические детективы. Дарье Донцовой лучше переключиться на цикл о боярыне, расследующей кражи на родном подворье. Мне кажется, у нее получится.
А если вам покажется, что в этом дивном новом мире вы так же разучитесь читать, как уже разучились смотреть телевизор, — так ведь классику пока переиздают…