Новая постановка Российского молодежного театра «Берег утопии» сделана энергично и даже агрессивно: дощатая сцена резко выдвинута в зал, каждая часть начинается громким ударом колокола, города, времена и исторические лица (их здесь более 70!) сменяют друг друга с немыслимой быстротой. Но главное: зрителя, почти разучившегося в театре думать, сразу бросают в пучину размышлений о трансцендентном, как сказали бы герои Стоппарда, и он барахтается там, как котенок в пруду: выплывет — не выплывет. Причем размышления эти длятся около 9 часов: театр решил играть три спектакля в один день.
«Что нам делать с Россией?» — этот ключевой для русских мыслителей ХIХ века вопрос волнует сегодня Запад куда больше, чем нас. В том числе и в театре: невозможно представить себе, чтобы современный русский драматург замахнулся на пьесу, где героями были бы Герцен и Огарев, Бакунин и Маркс, Тургенев и Чернышевский. Том Стоппард не просто погрузился в историю чужой революционной мысли с ее жаркими спорами, цензурой, закрытием журналов, эмиграцией, но… искренне полюбил, например, Белинского и Герцена. По его мнению, русские идеалисты, мучительно страдавшие оттого, что «Россия — это материк суеверия и рабства, Калибан Европы», вовсе не в ответе за тех, кто буквально воспринял их революционную агитацию. Именно поэтому в трех его пьесах все четко распределено: умный Тургенев — этот «гений меры», труженик Белинский, романтик Бакунин и благородные Герцен и Огарев явно противостоят даже внешне неприятным Чернышевскому и студентам-террористам. Концепция, конечно, спорная, особенно для страны, где, как писал Пастернак, «ночной разговор затянулся и стал жизнью. Очаровательный своим полубезумием у первоисточника, в клубах табачного дыма, может ли не казаться безумием этот бред русского революционного дворянства теперь, когда дым окаменел, а разговор стал частью географической карты, и такою солидной?» Впрочем, театр расставил все акценты по-своему.
«Я не умею построить свое счастье, так почему же я думаю, что могу сделать счастливыми других?» — восклицает Герцен, разочаровавшийся и в революции 1848 года, и в любви жены. «История личного несчастья» — так можно было бы озаглавить самые убедительные сцены постановки. Из них зритель узнает, что Герцен не только давал на Воробьевых горах какую-то клятву, но и потерял в кораблекрушении мать и сына. В этих сценах страстный теоретик разрушения — Бакунин предстает смешным идеалистом («если продать пару дворовых, я три года мог бы изучать идеализм в Берлине»), разрушившим жизнь четырех своих сестер и родителей, а «неистовый Виссарион», по-детски радующийся купленному в Париже халату и неловко скрывающий от всех свое незнание иностранных языков, приобретает человеческие черты. Он близок автору прежде всего потому, что и того, и другого «книга не за локоток берет, а за горло хватает». Да и разве не пророчески звучат его слова: «Литература все заменяет в России. Варварская страна — но Пушкин, Гоголь!» Рассуждения о Шеллинге, Канте и революции оказываются в спектакле всего лишь канвой для увлекательных историй личной жизни известных персонажей. Чего стоят одни только любовные треугольники: Герцен — его жена Натали — немецкий поэт-радикал Гервег, а потом Огарев — его жена Натали — Герцен, показанные во всех нюансах. Тут польза для всех: интеллектуалы еще раз задумаются о связи революционной мысли с сексуальными проблемами, а молодые зрители, поняв, что классики были обуреваемы теми же страстями, что и они, глядишь, прочитают наконец «Былое и думы».
Стоппард, переживший кораблекрушение русских на пути к берегу утопии как свое личное горе, конечно, совершил поступок. Но еще больший поступок совершили режиссер Алексей Бородин и вся его команда. Не знаю сегодня второго такого театра в Москве или Петербурге, который смог бы осуществить подобный проект. И дело здесь не только в технических и материальных трудностях — еще ведь надо было в эпоху клипов и адаптаций вернуться к реалистическому разговорному театру. Вывести на сцену героев, набивших оскомину еще в школе, и показать их зрителю, для которого и Ленин уже герой анекдота. И все ради одной цели: «Чтобы люди в России научились думать». Для этого им самим надо было быть немного безумцами и утопистами, как их герои.
Когда на целый день погружаешься во все эти сломанные судьбы, горячечные споры и неизбывную мечту русских людей о прекрасном будущем (в трилогии — о революции), думаешь об известной незрелости и инфантилизме русского характера. Только у нас умеют так отдаваться чужим, самым фантастическим теориям. Только у нас так не ценят повседневную жизнь со всеми ее несомненными радостями. Не доверяют самим себе, в конце концов. Интересно, что некоторые высказывания героев Стоппарда звучат так же остро и злободневно, как когда-то реплики в спектаклях «Современника» и Таганки, например «англичане принимают изгнанников не из уважения к ним, а из уважения к самим себе». Значит, и публицистический театр, который все давно похоронили, еще возможен на нашей сцене.
Меньше всего новая постановка РАМТа выглядит исторической. Проблемы прошлого — философские ли, любовные — никуда не ушли. Вот интеллигенция — культовое для порядочных людей понятие, которое последнее время куда-то исчезает. Один из героев спектакля дает ей такое определение: «Интеллектуальная сила, воспринимающаяся как оппозиция обществу». Но и тогда, и теперь не каждую оппозицию назовешь интеллигенцией — может быть, потому, что не стоит связывать ее с обязательным активным сопротивлением? И старый Бакунин, приятель Державина и Капниста, давший прекрасное образование своим детям, интеллигентнее своего сына Михаила, который за всю жизнь не вернул ни одного денежного долга. Театр вслед за Стоппардом сочувствует Герцену, но вот примечательная сцена: узнав о смерти Николая I, все в доме Герцена ликуют. Счастливые родители аплодируют двум маленьким дочкам, которые танцуют прямо на столе и поют: «Ура! Он умер!» Герцен скажет потом, что надо научиться не убивать на пути к утопии. Но может, этого мало, и надо еще научиться ценить чужую жизнь, как свою собственную? Стоппард сетует на то, что в России слишком серьезно воспринимают его пьесу, которую он называет комедией. На Западе зрители большую часть времени весело хохочут — в ней действительно много комичных сцен и реплик. Но меньше всего пьеса располагает к веселью: достаточно почитать стенограммы ее обсуждений в московских вузах в рамках образовательного проекта «Прогулки по «Берегу утопии». Там ребята с Кавказа, из Москвы, из Сибири говорили о совсем нешуточных и даже страшных проблемах. В конце концов, им и решать, продолжать ли России плавание к еще одному берегу утопии или все-таки поменять курс.