Британский Королевский институт военных исследований RUSI, основанный в 1831 году герцогом Веллингтоном, победителем при Ватерлоо, впервые в своей истории наградил русского ученого. Известный специалист по истории США и внешнеэкономической политике России, председатель секции истории РАН академик Александр Фурсенко получил престижную премию «За вклад в изучение истории» и медаль герцога Вестминстерского «За военную литературу». Так высоко оценили на Западе новую книгу Фурсенко «Холодная война Хрущева», написанную в соавторстве с канадским коллегой Тимоти Нафтали. «Огонек» попросил ученого рассказать об опыте этой работы.
Александр Александрович, вот уже 10 лет вы работаете с Тимоти Нафтали. Как вы нашли своего соавтора и почему стали вместе писать книги?
Это не секрет. В 90-е годы нас обоих пригласили участвовать в советско-американских проектах — написании серии книг о событиях XX века. Инициатором этого проекта был известный английский журналист, знаток многих тайн современной истории Джон Кастелло. В разгар перестройки он обратился к нашим властям с просьбой раскрыть кое-какие архивные документы. В ходе общения и бурных споров родилась идея: а не поработать ли историкам двух соперничавших в прошлом сверхдержав совместно? Ведь это был бы диалог и поиск объективной, не однобокой истины. Мое участие в этом проекте поддержал Евгений Примаков.
Я не был ранее знаком с Тимоти Нафтали, он вдвое моложе меня, кстати, родился в год Кубинского кризиса. Его определили преподавать на Гавайях — скучнейшее место для работы! Я ему сказал: «Тим, когда мы опубликуем книгу, вас будет готов принять любой университет!»
Вашей задачей было отследить основные кризисы XX века?
Нет, мы с Тимоти должны были описать только Кубинский кризис. В проекте было задумано несколько книг, но об остальных инцидентах холодной войны писали другие люди. Отдельно по Берлинскому кризису, по Суэцкому, отдельно по «Кембриджской пятерке» и так далее. Наш назывался «Адская игра». А уж позже, через несколько лет, Тим уговорил меня написать вместе еще одну книгу — «Холодная война Хрущева». Вот за нее нас отметили медалями герцога Вестминстерского.
А в чем был замысел вашей второй, «внепроектной», книги?
Мы провели совместный анализ крупнейших внешнеполитических кризисов, когда у власти был Хрущев. Нам показалось важным понять и показать логику действий советского лидера, тайные и явные обстоятельства принимаемых им тогда решений.
Разногласия были?
А как же! Он канадский гражданин, но настроенный очень проамерикански. Но мы с ним сразу договорились, что никаких предпочтений никому отдавать не будем. Никого не будем бранить, никого не будем и возвеличивать.
О чем яростно спорили?
Например, об оценке деятельности некоторых разведок. Он переслал на сверку фрагмент, где написал, что события накануне Плайя-Хирон стали провалом и нашей, и кубинской разведок. Что мы не могли ничего знать о готовящейся американцами операции. Но в архиве советской Службы внешней разведки я видел донесение из Мексики, в котором сообщалось: на днях будет вторжение на Кубу. Мексика была главной станцией КГБ в Латинской Америке, а это донесение поступило от гватемальских друзей. Бывший шеф КГБ Шелепин написал напротив текста этой телеграммы, поступившей в Москву: «Это правильно». И Кастро немедленно была отправлена от нас телеграмма, то есть он получил наше предупреждение за два дня до нападения. Прочитав текст Тима, я ему сказал: «Если это будет опубликовано в такой интерпретации, я немедленно созываю в Москве пресс-конференцию и сообщаю все, что знала советская разведка накануне нападения на Плайя-Хирон!» И он все изменил. Это свидетельство приведено в моей русской книге.
Или разногласия по «ультиматуму Булганина», положившему конец Суэцкой войне. Мы, как известно, требовали остановить военные действия против Египта, намекнув Британии на свои стратегические ракеты. На Западе многие считают, что этот ультиматум не имел такого решающего значения, какое приписывала себе советская сторона. Что Британия, Франция и Израиль прекратили войну главным образом по финансовым причинам. Мол, фунт стерлингов был накануне резкого падения, а английской бирже угрожал крах. И чтобы этого краха избежать, под давлением министра финансов Гарольда Макмиллана правительство Антони Идена вынуждено было из Египта отступить. Конечно, факты, приводимые англичанами, были существенными. Но «ультиматум Булганина» сработал слишком очевидно, чтобы его отрицать! Нафтали пытался убедить меня, что англичане вовсе не испугались нашего ультиматума, просто проигнорировали его, так как знали, что советские ракеты не могут долететь до Лондона. А успокоил их якобы, то есть повлиял на ситуацию, американский резидент. Позже, когда наша книга вышла, я получил еще одно подтверждение неверного суждения Тимоти. Работая в Лондоне в архиве Объединенного комитета разведки, я нашел доклады о том, что англичане задолго до американцев прекрасно знали параметры наших ракет. Дело в том, что Интеллидженс сервис всегда была лучшей разведкой мира. Англичане явно не хотели глубокого конфликта с Хрущевым.
А на какие факты опирался в этой полемике ваш соавтор?
На устное интервью с бывшим резидентом ЦРУ Честером Купером. Купер, по словам Тима, утверждал, что на заседании Объединенного комитета разведки он как раз и был тем самым американцем, сообщившим англичанам параметры наших ракет. Но по документам в тот день, на который ссылается Купер, заседания Объединенного комитета разведки не было. Устные свидетельства часто подводят.
В США ваши книги с Тимоти Нафтали стали бестселлерами, получили широкий резонанс. А почему у нас нет бурных дискуссий? Может быть, дело в разнице между представлениями о холодной войне?
Да, там книги выходят тиражом 30 тысяч экземпляров, это довольно много для Америки. А у нас тот же «Безумный риск» издан тиражом в тысячу экземпляров. Думаю, дело не в разнице представлений о мировых кризисах. Могу только с сожалением констатировать, что сегодня в российском обществе изменилась духовная константа: народ предпочитает марининых или донцовых. Совсем недавно было по-другому: в 1970 году, когда я напечатал книгу о Рокфеллерах тиражом в 10 тысяч экземпляров, она разлетелась вмиг.
Какие разгадки истории привели в волнение американского читателя? Ведь он о Кубинском кризисе, кажется, знает все по часам и минутам.
Они были, к примеру, ошарашены, узнав точное число войск, переброшенных на Кубу в ходе операции «Анадырь». Впервые эту цифру мы озвучили для узкой аудитории — на устроенной в Москве 27 — 28 января 1989 года конференции участников Кубинского кризиса.
Они-то думали, что Советы направили 10 тысяч?
А наших было 40 с лишним тысяч человек! Они долго не знали, что у нас там оставались ядерные боеголовки.
Люди болезненно расстаются с мифами и пропагандистскими штампами. Какие из них вам удалось развеять?
Думаю, что прежде всего в неожиданном свете предстал Хрущев. Мы показали его не шалопаем, как его изображали прежде все, кому не лень, не одномерной фигурой. Да, Хрущев был эмоциональным человеком, склонным к авантюризму. Но он также был крупным государственным деятелем, который заботился о национальных интересах страны, о благе народа. Хрущев мечтал о крупномасштабном соглашении с Соединенными Штатами, которое демилитаризовало бы холодную войну и позволило бы ему перенаправить ресурсы в советскую экономику. Для того чтобы этого добиться, он прибегал как к угрозам, так и к мирным инициативам.
Фигура Хрущева объединяет Берлинский, Суэцкий и Кубинский кризисы. Не слишком ли весомый вклад в историю страха на планете вносит избыточный авантюризм непредсказуемого лидера?
Видите ли, не нужно все навешивать на Хрущева. Холодная война ведь велась не одной стороной, а двумя. Суэцкий кризис не мы организовали. Нападение на Египет — дело рук Британии, Франции и Израиля. Мы пытались конфликт погасить. Как? Хрущев блефовал, угрожал, но эскалации конфликта точно не хотел. Он рисковал, и, возможно, этот риск был смертельно опасным. Когда Хрущева снимали на Политбюро в октябре 1964 года, товарищи его упрекнули за инициирование трех глобальных кризисов, хотя они и сами голосовали за эти коллективные решения. Да, посылка ракет на Кубу это была хрущевская авантюра. Она была чревата войной. Но Хрущев, как выясняется из документов, и не думал эти ракеты использовать. Он хотел напугать США, заставить говорить с СССР на равных. Когда острая фаза конфликта миновала, он радостно похвастался: «Мы в мировом клубе!»
Может ли быть волюнтаризм государственной стратегией?
Как показывает история, может. Хрущев обладал живым природным ясным умом, когда наступала опасность, он умел отступать, признавать собственные промахи. Главное — Хрущев не был поджигателем войны. Например, он заявлял о том, что мы делаем ракеты, как сосиски. Как ни смешно, но это было большим преувеличением. Когда американцы запустили шпионские спутники, они никак не могли найти на нашей территории межконтинентальных баллистических ракет. А дело в том, что их было всего то ли шесть, то ли семь штук. Самым большим секретом была наша слабость. Он блефовал, конечно, и как тут не блефовать, ожидая нового нападения на страну? Синдром 22 июня был не только у Сталина. Думаю, у Хрущева он тоже был.
Но на Кубу он послал настоящие ракеты, в том числе с ядерными боеголовками!
Ради того, чтобы приехать на сессию ООН и с трибуны эффектно заявить Кеннеди о советских ракетах и о заключении договора с Кастро. И сказать: давайте найдем решение берлинского вопроса и заключим мирный договор так, как мы хотим.
То есть с помощью ракет на Кубе он действительно хотел снять военное противостояние в Западном Берлине?
Да. Я разговаривал с военными, перед которыми он выступал в Кремле накануне посылки ракет на Кубу, в частности с бывшим командующим Группы советских войск на Кубе генерал-майором Леонидом Гарбузом. Он сказал: «Мы хотим бросить американцам ежа, чтобы Кубу они не проглотили, но ни в коем случае не собираемся использовать ракетное оружие против Америки». То есть такова была его изначальная позиция. Это подтверждается протоколами Политбюро ЦК. Там записаны его слова: «Мы хотели припугнуть, но не развязывать войну. Но если ударят, нам придется ответить и будет большая война».
Совсем недавно вышла еще одна ваша книга — «Россия и международные кризисы. Середина XX века».
Это итог моей пятнадцатилетней работы в бывших советских архивах, там все факты, что удалось за эти годы нарыть.
Символичное совпадение: не успели историки рассекретить и описать практически все тайные нити крупных внешнеполитических кризисов XX века, как в мире повеяло новой холодной войной. Америка разворачивает в Европе ПРО, мы грозим ответить «асимметрично»… Никита Хрущев все время «сеял кукурузу» в наших отношениях с США, но мы почему-то от такой «агротехники» не отказываемся.
Но новые мировые кризисы никак не провоцируются Россией! Если вы имеете в виду недавнее обещание президента Путина ответить на размещение систем ПРО адекватно, то даже на Западе признают эти слова справедливыми. Какая же это «кукуруза»? А вот неадекватность американского президента и лидеров других западных стран очевидна. «Башмак» я пока наблюдаю с той стороны. Но когда у наших границ сооружают ракетные базы, молчать дальше нельзя.
Да и народам, как ни странно, всегда более симпатична грозная риторика лидеров, чем риторика, любезная до неприличия. Вокруг задиристых национальных глав успешно сплачиваются нации, даже крошечные новые страны требуют, чтобы с ними говорили на равных.
Но почему-то многих на Западе удивляет, когда на такой же разговор на равных претендует великое государство Россия. Какие бы ошибки ни допускали Хрущев, Ельцин — любой из наших правителей, — я бы ориентировался на позитив. С приходом к власти Хрущева, несмотря на очень большие его недостатки, страна за 20 лет после войны стала сверхдержавой. Этого не следует забывать. Первый спутник, полеты в космос, массовое серийное жилье, в котором до сих пор живут миллионы людей. Когда сегодня нам указывают, какой планки благоденствия мы должны достичь, чтобы претендовать на разговор на равных, это иезуитство. Не нужно о нас вытирать ноги.
Вы не наблюдаете признаков нового «ледникового» периода?
Я не вижу признаков холодной войны. Но в период жесткости мы вошли определенно. В данной ситуации это неизбежно, это императив.
Фото: ЕВГЕНИЙ ЛУЧИНСКИЙ; АРХИВ А. ФУРСЕНКО