Сегодня знаменитая Ольга Бородина дает свой первый сольный концерт в Мариинском театре. В нем прозвучат отнюдь не русские романсы, а музыка, которую на отечественной сцене не поют: Берлиоз, Сен-Санс, Чилеа. Накануне концерта корреспондент Ъ ОЛЬГА Ъ-МАНУЛКИНА встретилась с ОЛЬГОЙ БОРОДИНОЙ.
— Ваша карьера на сегодня — это то, чего вы ожидали?
— Больше. Я никогда не рвалась делать карьеру. Все шло само собой, медленно, но верно. Когда училась в консерватории, думала: вот будет здорово, если меня возьмут в хор Кировского театра. Взяли в солистки. Гергиев очень меня поддержал. Так и пошло, по нарастающей.
— Но потом вы могли войти во вкус: международное признание, обожание публики, похвалы прессы.
— Конечно, приятно, что меня редко ругают. Но для того я и работаю.
— Дмитрий Хворостовский, ваш большой друг и крестный вашего младшего сына, постоянно вас укоряет за нежелание уехать на Запад. Вас сковывает принадлежность к труппе Мариинского театра или вы не можете надолго оставаться без Петербурга?
— Я возвращаюсь домой. Другого дома у меня быть не может. Я здесь родилась, как и мои родители. Мне нужно этим дышать — хотя, честно говоря, дышится плохо, сразу начинаются ужасные аллергии, да и климат у нас жуткий, это правда. Меня тянет домой, побродить по набережным, зайти в театр, где все мне знакомые, друзья-приятели. Хворостовский этого не понимает. Может, потому, что он не из Петербурга. Красноярск, где он родился, город неинтересный.
— И все-таки, каковы ваши обязательства перед Мариинским театром?
— По контракту я должна петь три спектакля в год. Иногда получается больше, иногда меньше. Точно рассчитать трудно, мы с Валерием Гергиевым часто не совпадаем. Я здесь бываю всего по нескольку дней, редко когда месяц.
— Помогает ли Гергиев в работе над партиями?
— Валерий со мной заниматься не хочет — считает, что у меня и так все в порядке. Это, конечно, неправильно, но у него нет времени, я понимаю. На Западе дирижеры, разумеется, работают с вокалистами. Там всегда много репетиций, чего у нас не бывает практически никогда: скорей, быстрей. Здесь, по правде говоря, я не всегда уверена — не в себе, а в том, что происходит вокруг меня. Там все более надежно.
— С кем из западных дирижеров вам лучше работается?
— Все они очень разные и со всеми интересно: Хайтинк, Аббадо, Ливайн. С лучшим специалистом по Берлиозу — Колином Дэвисом я спела своего первого Берлиоза — "Осуждение Фауста" в "Ковент-Гарден". Он тогда со мной много занимался. Я считаю, не напрасно. После этого я очень полюбила Берлиоза.
— Для нас Берлиоз в опере — новинка посвежее Вагнера. Кажется, Валерий Гергиев еще только собирается вводить этот репертуар.
— Это не Гергиев, а я собираюсь! Скажем так: мы с ним давно собирались. Я имею в виду сцену Берлиоза "Смерть Клеопатры", которую я буду петь на концерте. Узнав, что в декабре я делаю эту программу с Джеймсом Ливайном в Карнеги-холле, Гергиев сказал: "Нужно это сделать дома". Правда, я не знала, что он приезжает только накануне концерта, а произведение невероятно сложное. С другой стороны, если ждать удобного момента, откладывать все в долгий ящик, никогда ничего не будет.
— В вашем репертуаре для вас важнее — французы или итальянцы?
— Итальянцев все же больше, потом идут французы: для меццо у них лучшие партии. Русских немного. А немецкую музыку я не пою.
— Значит, вы не примете участия в вагнеризации Мариинского театра?
— Вагнер не для моего голоса. Валерий меня очень долго уговаривал спеть Кундри в "Парсифале", но зачем хвататься не за свое? Я и так порой ударяюсь в какие-то бредовые идеи. Вот сейчас, к примеру, хочу на бис спеть сцену у Зимней канавки из "Пиковой дамы". Но это иногда, для души, когда очень хочется.
— Что вам дает работа в Мариинке в профессиональном плане?
— Мне просто приятно. Бывают очень удачные выступления, в основном, к сожалению, на зарубежных гастролях, и тогда я испытываю удовлетворение. Когда Валерию что-то не нравится, он ко всему теряет интерес, а когда нравится, вдохновляется сам, зажигает оркестр и солистов, и получается здорово. Понятно, что всегда так быть не может. Но ради этого и стоит что-либо делать. С Гергиевым это для меня возможно, наверное, как ни с кем. Мы уже так хорошо друг друга знаем, что мне даже не нужно на него смотреть, когда я пою,— он чувствует каждый мой вздох.