Один из самых популярных отечественных сценаристов Ираклий Квирикадзе по профессии — режиссер, по призванию — рассказчик, по мечте, еще не реализованной до конца, — писатель.
Ираклий, что означает профессия сценариста? Это проза, литература или другой вид творчества?
Я учился во ВГИКе, окончил режиссерскую мастерскую у Григория Чухрая. И начал с того, что снимал фильмы. Все шло замечательно, пока я не снял фильм «Пловец», после которого началась дикая война, меня били, как будто я закинул какую-то гадюку в «Госкино». И вышел приказ, чтобы Ираклия Квирикадзе отстранили от режиссуры. Что делать? И я вспомнил, что у меня в голове крутится несметное количество историй. Я их записывал в записные книжки, рассказывал друзьям, и они всегда пользовались успехом. И вот с такой игры я перешел в серьезное дело, которое называется сценарным мастерством.
Ты объехал полмира, жил в Лос-Анджелесе, Германии. И во всех странах идут фильмы, поставленные по твоим сценариям. Чтобы понять человека, надо узнать его литературные вкусы…
У меня есть чрезвычайно любимый писатель Чарльз Буковски. Я его читаю без устали. Могу читать с любой страницы и упиваюсь его языком — с одной стороны, невероятной грубостью, а с другой стороны, такой потрясающей нежностью по отношению к людям. Я даже у него кое-что ворую.
А какие русские книги тебя интересовали в детстве?
У меня была русская бабушка — Екатерина Григорьевна. Это была такая бабушка, что я с ней даже на бокс ходил. Она однажды побила того, кто нокаутировал меня. Прямо на ринге. Меня нокаутировали в то время, когда должен был раздаться гонг. Прозвучал гонг, я оказался на полу. Бабушка выскочила на ринг, оттолкнула тетку, которая пролезла сквозь канаты ринга, и как врезала судье… Я валялся в нокауте, судья валялся в нокауте, и тот, кто меня отправил в нокаут, тоже валялся. Поединок можно было вносить в Книгу рекордов Гиннесса. Это была совершенно сумасшедшая бабушка. А еще у нас был сосед — вор-карманник. Он ее очень уважал и однажды подарил ей орден Ленина. Бабушка не знала, что с ним делать, и, когда меня в очередной раз выгоняли из школы, нацепила этот орден Ленина и пошла в школу. Пришла к директору, размахивала кулаками и в то же время бряцала орденом, и меня оставили. Это ей понравилось, и она стала все время носить орден. И при этом она была ужасно нежной женщиной. Она потрясающе знала русскую литературу. Мы читали Пушкина — сперва сказки, потом я с ней прожил всего Пушкина, Гоголя и всю русскую литературу.
Я хочу спросить тебя об особой форме литературного грузинского творчества — о тостах. Как они сочиняются?
Не знаю. Это может быть врожденное. Если я в ударе, если у меня хорошее настроение и если я люблю людей застолья, то откуда-то выплывают удивительные слова. Некая поэзия. Есть даже такое понятие — шаири — краткие стихи, которые люди импровизированно посвящают друг другу. Хороший тамада обладает хорошим импровизационным даром. Вообще тамада — потрясающая профессия. Слава о них идет по всей Грузии. Чтобы заполучить хорошего тамаду, иногда свадьбу приходится даже переносить. Жених и невеста жаждут друг друга, думают лишь о том, как бы упасть в объятия. Идут к тамаде, он смотрит в свой дневник, извиняется, и свадьба с мая переносится, например, на октябрь-ноябрь — только потому, что он не свободен.
Я знаю, что ты любишь латиноамериканскую литературу, особенно Маркеса. Почему?
«Сто лет одиночества» — великая книга. Как-то в 80-е годы я снимал фильм в Казахстане. Это было за озером Балхаш, в небольшой пастушьей деревушке. Бесконечные ветра, пыль. Когда ты просыпаешься, у тебя во рту такое ощущение, что ты проглотил полпустыни. Тяжелейшие условия и самое главное — нечего читать. И вдруг я обнаружил маленькую дверь на местной почте, где было написано «Библиотека». И на ней висел амбарный замок. Я спрашиваю, как ее открыть. Мне говорят, что библиотекарь, тоже пастух, ушел на пастбище и вернется через месяц-полтора. В какой-то момент смотрю — дверь открыта. Я бросился к книжным полкам. Открываю книги и ничего не понимаю, вроде бы русский шрифт… И только потом я сообразил, что казахские книги писались русскими буквами. Я начинаю искать, разбрасываю книги и обнаруживаю полку, на которой написано: классики марксизма-ленинизма. Кошмар! Но это хотя бы по-русски… Стоят тома Ленина, тома Брежнева, Энгельса, еще кого-то, потом серия Маркса: Маркс, Маркс, Маркс… Смотрю и своим глазам не верю — Маркес. Это одна из тайн, которая мне до сих пор непонятна: почему на полке классиков марксизма-ленинизма стоял том Маркеса. Я вынимаю, и действительно — «Сто лет одиночества». Я эту историю рассказал самому Маркесу. Что с ним стало, как он хохотал! В Мексике неделю шли какие-то литературные семинары, и где бы я его ни видел, с другого конца коридора он кричал мне: «Я классик марксизма-ленинизма!» Ему это очень понравилось. Он мне потом книгу подарил… Но это все неважно. Главное — история хорошо прозвучала.
Следующий выпуск «Библиотеки «Огонька» — в субботу, 30 июня, в 9:30. Герой программы — историк моды Александр Васильев.