В Москве открылся фестиваль "Новая Европа: что мы приобрели — что мы потеряли?". Одним из главных его событий станет показ фильмов десяти европейских стран, снятых за десять лет после падения Берлинской стены.
Первый фильм — "Гомес: орел или решка" режиссера Эдварда Бергера — показали уже вчера: честь открытия кинофестиваля была, естественно, предоставлена Германии. Не только потому, что Стена рассекала именно ее, но и потому, что немцы еще до воссоединения стали инициаторами интеграционных культурных процессов в Европе. Берлинский фестиваль считался мостом между кинематографическим Востоком и Западом, в Берлине же возник Приз европейского кино ("Феликс"), претендовавший на славу и престиж "Оскара".
То было время иллюзий и надежд. Кинематографические европризы намеревались раздавать попеременно то в Осло, то в Мадриде, то в Петербурге, то в Бухаресте. Но восточноевропейские кинематографии обеднели, потеряв господдержку, а западные столицы не стали раскошеливаться на дорогостоящие церемонии. Два-три раза выехав за пределы Германии, "Феликс" вновь вернулся в Берлин: очередная его, достаточно скромная церемония состоится через месяц.
И это лишь один пример тех трудностей, которые пережил европейский кинематограф в своих попытках коллективно противостоять монополии Голливуда. Не случайно наименее благополучные страны (Румыния, бывшая Югославия) в рамках фестиваля вообще не представлены. Картины из Болгарии, Литвы, Латвии есть, и они вполне достойны, но найти их организаторы фестиваля смогли только благодаря широкому (целых десять лет) временному диапазону: ведь годовое производство в этих кинематографиях дошло до минимума. Встречаются, конечно, исключения. К примеру, Чехия, наряду с Германией, может считаться одной из главных движущих сил новейшей европейской истории: "бархатная революция" была не менее знаковым событием, чем падение Стены. Параллельно в посольстве Чехии проходят Дни чешской культуры, а ведущий молодой режиссер этой страны оскароносец Ян Сверак представляет фильм "Езда" (точнее уж "Поездка"), полный теплых ностальгических чувств к поколению "пражской весны". Этот мотив из эпизодического становится центральным в "Тоталитарном романе" Вячеслава Сорокина, который представляет на фестивале Россию. А "Георгика" эстонца Сулева Кеедуса свидетельствует, что кино Восточной Европы по-прежнему не вышло из плена "посттарковского" символизма и метафор, связанных с тоталитарным прошлым.
В сущности, фестиваль должен был бы стать совсем другим. Включить параллельные художественные явления из Великобритании и Франции, Италии и Дании. И тогда было бы более ясно, кто что приобрел и кто что потерял. Впрочем, ясно и сейчас. На крупнейших европейских фестивалях, включая тот же Берлинский, кино, которое худо-бедно появляется "к Востоку от Запада", почти исчезло. Или показывается в специальных резервациях. В своем массиве оно столь же неконкурентоспособно по отношению к западноевропейскому, как последнее — к американскому. Причем в данном случае речь идет не только о коммерческом отрыве, но и о явном отставании художественных идей.
Конечно, и во многих западных странах кинематограф двадцать-тридцать лет назад переживал лучшие времена. Но в восточных контраст еще более ощутим. Парадокс истории состоит в том, что для "нашей" части Европы кровавый и жестокий "тоталитарный роман" с государством оказался более продуктивен, чем десять лет равнодушной и формальной свободы.
АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ