7 ноября в Москве состоялись праздничные демонстрации и митинги, посвященные 82-й годовщине ВОСР. В них приняли участие, по данным столичного ГУВД, 7 тысяч человек. До обидного мало, как показалось специальному корреспонденту Ъ АНДРЕЮ Ъ-КОЛЕСНИКОВУ.
Как-то все запутанно было в этот раз. ЦК КПРФ, ССО, НПСР, ТМ, ДПА, РКП-КПСС, ТР, РКРП, МГК КПРФ... Я присоединился к праздничной колонне РКП-КПСС на Малом Каменном мосту возле кинотеатра "Ударник". Из мощных динамиков лилась песня дальнобойщиков: "Вся наша жизнь — шоссе, шоссе длиною в жизнь..." Было такое впечатление, что демонстранты идут уже много дней и ночей.
Есть одно отличие нынешних демонстраций от прошлых. В сегодняшних колоннах все время ругаются. Разве ругались в советских колоннах? Все что угодно, но этого не было.
— Ну и голосуйте за Анпилова! А я не буду,— пихает локтем один пожилой человек другого.
— А вы за кого?
— А я за Зюганова. А вы почему за Анпилова?
— Потому что он народный герой.
— Да, он — народный герой. Но ведь не президент.
— А кто президент? Зюганов?
— Хотя бы.
— Вот я вас и поймал. А ведь он не народный герой. Как же он может быть президентом?
— Президенту необязательно быть народным героем. Он — президент. А Анпилову мало того, что он народный герой, так нет, он еще и в президенты рвется!
— Вы, товарищ, вообще, из какой колонны? Здесь идет партийная организация МГК КПРФ Кунцевского района. А вы кто такой? — дергают его за рукав.
— Он — провокатор Анпилова,— поясняют друг другу.
— А может, он провокатор Тюлькина?
— Нет, колонна РКРП где-то в другом месте.
— Вот он и переполз оттуда. Идите, товарищ, нам с вами не по пути. Пошел вон, тебе патриоты говорят!
"Настоящий коммунист перед Родиною чист, не должник он Валютного фонда!" — неслась из динамиков наконец верная песня. Шла колонна Союза советских офицеров. Ею руководил человек в генеральской шинели и голубых спортивных штанах с тремя темными адидасовскими полосками. Настоящие генеральские штаны, видимо, истерлись. Но было не очень заметно.
К несчастью, проходили мимо рекламной растяжки на пересечении Моховой и Тверской. Сдавленный стон прошел по колонне. Хотя и мне показалось, что это уж слишком: "Неделя трюфелей из альбы-пьемонт в ресторане 'Марио'". И телефон.
— Мы позвоним,— грозила кулаком растяжке молодая женщина.— И мы будем звонить, пока не дозвонимся!
— Чего лишний раз звонить? По ним и так уже звонит колокол,— мрачно добавил плохо одетый человек. Я хочу сказать, что там были и хорошо одетые люди. Потом, на Лубянской площади, они все забрались на трибуну.
У журналистов, которые сразу не прошли к трибуне вместе с руководителями партий, возникли проблемы. Человек с повязкой тщательно сортировал журналистов.
— Ты стой, тебе там нечего делать. А ты иди, но задумайся... И ты вперед, товарищ! Все, больше никого из прессы не пустим. Ни-ко-го, я сказал!
— Еще только одного меня, и все! — кричал один дедушка.— Я как раз тот, кто вам нужен!
— Давай сюда удостоверение. Так, "Московская правда, орган МГК КПСС", старший корреспондент, действительно до 9 сентября 1976 года... Так, наш человек — проходи!
На трибуне были уже все. Искали резолюцию. У кого-то она вроде была, но не могли вспомнить — у кого.
— Если бы была, обязательно проходила бы через меня! — разволновался невысокий человек с бантом.— Возможно... о Господи, что я говорю... ее вообще не было!
— Вы что?! — тяжело, но верно подошел к нему тучный человек в генеральской форме.— Как это — резолюции не было? Вы куда пришли? Найти резолюцию!
— А если она через меня не проходила? — не сдавался человек с бантом.
— "Сочи", "Сочи", у них нет резолюции... Нет резолюции, прием! — тихо сказал аккуратный человек возле трибуны в рацию.— "Сочи", как слышите?
— Главное, чтобы во время выступления на Зюганова не упал флаг. Что-то мне не нравится, как он стоит,— озабоченно сказал его сосед.— Держи-ка ты его, пока Геннадий Андреевич выступает.
— А когда Илюхин будет выступать, держать?
— Ни в коем случае не держать,— сказал еще один генерал.— Пусть все случится так, как случится.
Сразу скажу, что флаг устоял в обоих случаях.
Митинг был недолгим, потому что делали его профессионалы. Да и что тут говорить? Секретарь ЦК Союза молодежи Жуков в первом же выступлении все и сказал.
— Мы потеряли все: землю, армию, образование. Русские ребята катают тележки на рынке и идут "на панель". Все, что им может предложить нынешняя власть,— грязный презерватив в чистом подъезде! Ой, то есть наоборот!.. Но долго это продолжаться не может!
Потом, собственно говоря, только эту мысль и развивали.
— Советская русская интеллигенция не пляшет в кабаре "Семь сорок",— сказал главный редактор газеты "Завтра" Проханов.— Она идет на похороны генерала Льва Рохлина.
— Во сколько, где? — торопливо спросил один старичок.
— Уж больше года, как похоронили,— успокоили его.
— Россия ворвется в XXI век, как красный конь Петрова-Водкина! — закончил свое выступление Проханов. И уже спускаясь с трибуны, пробормотал:
— Если кто знает, конечно, Петрова-Водкина.
Выступления были короткими, если не считать поэмы, которую прочитала олимпийская чемпионка. Она сама ее сочинила. Чтение поэмы стало, по моему мнению, довольно жестоким поступком по отношению к участникам митинга, потому что было очень холодно. Но все рано или поздно кончается. Закончилась и поэма. Фразой, над которой стоит задуматься:
"Разгул разврата, обнаженных тел,
Как будто нет у людей других дел!"
Впрочем, выяснилось, что все, кто выступал, разогревали основную команду.
— Посмотрите, мы сняли наконец историческое знамя с "Авроры". Посмотрите все, оно теперь с нами,— сказал Геннадий Зюганов.— Кроме этого, у нас есть программа "Созидание". В чем ее смысл? В начале следующего года мы, коммунисты, если будет по-нашему, гарантируем всем минимальную пенсию в 1000 рублей. А бюджетникам — врачам, учителям и так далее — минимум 3000 рублей!
"Созидание" носило вызывающе предвыборный характер.
Под конец Зюганов зачем-то испугал студентов:
— Я обращаюсь к студентам. У вас нет будущего!
После Зюганова выступил Виктор Илюхин.
— Голосуйте не сердцем, а разумом, а то опять проиграем,— с нажимом произнес он только на первый взгляд загадочную фразу. Но те, кому надо, поняли. Илюхин в метафоричной форме дал понять, что голосовать надо за его блок, а не за зюгановский. Но ведь это мог понять и Зюганов.
А завершил митинг председатель шахтного комитета шахты "Воргашорская" Пименов. Он сказал, на мой вкус, емче всех:
— У нас можно отнять деньги. Можно отнять жизнь. Но праздник у нас никто отнять не сможет!
— Это что, все? — спросила у дружинника старушка.
— Конечно все, мать,— снисходительно ответил он.— Парада не будет!
А ведь он ошибся! На пять сотен метров ниже Лубянской площади, на Театральной, проходил митинг объединенных сил РКП-КПСС, РКРП и движения "Трудовая столица". Коммунисты ведь перессорились друг с другом, скоро на них площадей в городе не будет хватать. Там вроде те же самые слова произносили, а финал был неожиданный.
— А теперь мы организованно пойдем в Мавзолей к Ленину,— спокойно сказал 1-й секретарь ЦК РКП-КПСС Пригарин. Его аудитория, человек пятьдесят, оживилась.
Мне Пригарин сказал, что обо всем договорился с властями. Ворота, ведущие к Красной площади, были, впрочем, закрыты. Горожане интересовались у двух милиционеров почему.
— Потому что праздник! — внятно отвечали милиционеры.— Красная площадь работает в рабочие дни.
Между тем коммунисты подошли к другому входу, на пятьдесят метров ниже. Милиционеры приоткрыли калитку.
— Пускать будем колонной по двое, только ваших,— сказал капитан Пригарину.— А вы контролируйте.
Пригарин поспешно согласился и стал контролировать. Уж не знаю, так ли плохи у него дела, что всех своих поклонников он знает в лицо, но трех зайцев он выловил.
Сорок человек с флагами, торжествуя, вошли на пустынную Красную площадь. Это было почему-то отчаянно жалкое зрелище. Красная площадь помнила ведь и другие времена.
Кучка людей подошла к Мавзолею. Было очень ветрено. Они остановились метрах в двадцати от входа. Пригарин о чем-то поговорил с милицейским подполковником и вернулся к своим.
— Не пускают,— сказал он им и пожал плечами.— Говорят, с часу дня перерыв.
— Обед у Ленина, что ли? — тихо спросила хорошо одетая старушка.
— Разрешили только возложить цветы. Все, у кого есть цветы, могут подойти ко входу.
— Дайте мне, пожалуйста, цветок,— попросила у соседки старушка.— Я хочу подойти к нему как можно ближе.
Соседка поделилась с ней цветком. Так же поступили друг с другом и остальные. Цветов хватило человек на двенадцать. Когда они положили цветы у входа в Мавзолей и вернулись, Пригарин негромко спросил у милиционера:
— Можно, я им скажу два слова?
Милиционер кивнул.
— Давайте,— сказал Пригарин,— постоим тут и подумаем, что мы можем сделать для возвращения Советской власти.
Они постояли еще минуту.
— Все, товарищи,— сказал Пригарин,— по домам.
Они не спеша, как-то виновато побрели к выходу. Из них как будто выпустили пар. Вдруг кто-то, словно протестуя, высоко поднял плакат. На него даже не обратили внимания.
Зря их не пустили.