Георгий Вартанович, окончательная оценка в монументальном искусстве приходит сто, двести лет спустя. Вас это не огорчает?
Нет. Ведь ты можешь перескочить, угадать именно то время, которого уже не застанешь. Насколько скульптор способен опередить время, зависит от внутреннего диапазона художника. Но любопытство такое — угадал или нет — у меня отсутствует: я понимаю, что все рано или поздно будет оценено. Бывают работы, которые сразу не вызывают сомнения: вот здесь угадал. А бывает, что не уверен.
Ваш Пушкин в музее ГМИИ — человек, почти одного роста с нами. Как вы добрались до своего Пушкина?
У меня уже три Пушкина в разных странах мира, но все разные. Я старался никогда не смотреть на то, что уже сделано до меня. Я смотрел на его рукописи. Изучал почерк. Пытался представить скрип его пера. Потому что почерк — это и есть характер. Скрип пера, эти гениальные кляксы, которые превращаются в рисунок, который, в свою очередь, наполняет текст графическим содержанием. И эти листы пропитаны его эмоциями. Так я добирался до человека. И еще у него совершенно гениальные автопортреты. Пушкин ведь не совсем такой, каким его обычно изображают. Потому что все ориентируются на посмертную маску, а маска с придавленным гипсом носом, лбом — это же искажение. А Пушкин-то на самом деле другой: он остроносый! Крутолобый. И этого Пушкина я лепил, можно сказать, не глядя, я хотел сделать именно некоторое состояние Пушкина. Даже толком не знаю, что на нем надето — плащ или нет. Главное, что это что-то — его.
Вам нужно время от времени бывать возле ваших памятников — возле Окуджавы, например?
Не-а. Я знаю, что они там живут сами по себе, и слава богу. Вот Окуджава — уже незаметно четыре года пролетело. На самом же деле это памятник не только Булату, это памятник дворику московскому, всей той культуре, которая сделала его поэтом. И стол там — как во всех дворах. И фонарь. Просто свет не горит. Точно по Окуджаве — «надо б лампочку повесить — денег все не соберем». Но я вот за последний год даже там ни разу не был — хотя живу недалеко. Не люблю смотреть на свои работы. Страшно, потому что несовершенство всегда находишь. Писатель может переписать книгу, а тут уже ничего не сделаешь. Так что лучше не смотреть.
