Сначала мы научились втискиваться в хрущевки, панельки, малосемейки. Советская эргономика обогатила граждан с определенным местом жительства (омжей) многими полезными знаниями о квадратных метрах. Антресоли, шкафчики на балконах, столы-кровати — триумф мысли над теснотой.
70-летний опыт наглядно доказал, что ячейки общества отлично адаптируются к тесноте. Нормальное жилье — такое, которое можно периодически ощутить бедром, локтем, в котором, не поднимаясь со стула, можно достать вилку из кухонного ящика. И мы жили, несколько угнетенные, чуть-чуть придушенные, немножко лишенные полноценного секса из-за тонких перегородок и бессонниц совместно проживающих предков. Скандалили. «Мама, на каком масле вы жарите?» — это скорее воспоминание из докапиталистического прошлого. Сейчас от мамы, жарящей не на том масле, принято уходить на съемную квартиру. Но тогда такие — и не совсем такие — и совсем уже специфические коммунальные проблемы были у всех, воспринимались как зло практически неизбежное, а посему предполагающее покорность судьбе и поиск нематериального компромисса. Ведь был еще глубокий внутренний мир, без которого в те времена было не обойтись. Внешний был узок и сер, давил во всех местах — так что без глубокого внутреннего мира жить было просто не в чем. Поэтому и квартиры свои мы частенько превращали в оболочку для внутреннего мира. Дешевые обои исчезали за корешками великих книг, прихожие размером с сундук заполняло туристическое снаряжение. Словом, за невозможностью комфортного обывательства становились мы героями и мечтателями. Ну и партработниками, конечно. У них и с жильем было получше.
И все же последствия того коммунального эксперимента действительно ужасны. Таки теснота определяет сознание. Теперь, когда она перестала быть фактором неизбежным, когда однокомнатные стали размером с хрущевские двушки и трешки, когда отдельно взятые счастливчики распродают свои советские руины и переселяются в капиталистические хоромы, — темные коммунальные комплексы и подавленные пространственные инстинкты вырываются наружу. Теперь коммунальный вопрос вписан в совершенно другой контекст. Закончилось равенство романтиков-омжей, а чужое квартирное сибаритство невыносимо. Ибо ранит коренное русское чувство — чувство справедливости, которое (хоть ты кол на голове теши) не заболтать ничем. Пусть мы никогда ее в руках не держали, справедливость эту, но знаем точно, что без нее нам жизни нет. Как нет теперь жизни без надежды на светлое квартирное будущее.
Существует ли она, квартирная справедливость? Очевидно, равенства хрущевок нам больше не нужно. Нам хочется современного, полноценного жилья, измеряемого не банальной квадратурой, а чем-то иным. Комфортом, количеством ванных комнат, видом из окна. Пора, чувствуем мы. Натерпелись. Дешевым жилье нашей мечты быть тоже не может. Дешевым мы сыты. Так что же?! Элементарно, Ватсон! Оно должно быть доступным. То есть оно по-прежнему останется для нас сверхзадачей, но нас поддержат под локоток, нам помогут прыгнуть выше головы.
Какую технику нам предлагают использовать, выполняя этот кульбит?
Итак, утолить жажду комфортной жизни там, где мы сейчас — в хрущевках, малосемейках, панельках, — невозможно. С этим мы, кажется, смирились. После безуспешных попыток государства «навести порядок в сфере ЖКХ», уголовных дел против мэров, запоровших отопительные сезоны, после взрывов бытового газа и пожаров от изношенной электропроводки советскому жилкох-наследству вынесен приговор: восстановлению не подлежит.
Похоже, на эту внутреннюю готовность общества смириться сильно рассчитывало государство, проводя нынешнюю реформу ЖКХ. Так и не сумев довести до ума плоды коммунистического ударного строительства, оно решило сплавить все это разлагающееся добро управляющим компаниям: на те, бизнес, что нам негоже.
Не будет у государства жилищного комплекса — будет светлое завтра из жилищного нацпроекта. Все главные действующие лица уже успели сверкнуть нимбами в его золотистых лучах — и президент нынешний, и президент будущий. (Ой, сорвалось.) А надежд на достойное жилье так и не нарисовалось.
То ли жадные девелоперы в сговоре, как считает прокуратура, то ли рыночный принцип «квартира стоит столько, за сколько ее покупают» следует объявить вне закона.
Рынок вообще трудно стыкуется с нацпроектом. Банкам, чтобы выдать ипотечный кредит, нужен много зарабатывающий (платежеспособный) гражданин. Государству, чтобы выделить субсидию, нужен гражданин, существующий за чертой прожиточного минимума.
Вот ипотека — один из китов, на который опирается нацпроект. По данным Росстроя, ипотечные сделки составляют 5 процентов от рынка недвижимости. «Почему так мало?!» — хмурится государство и берется помочь самой перспективной с точки зрения повышения деторождаемости, столь востребованной армейскими генералами категории россиян — молодым семьям. Вот программы помощи молодым семьям. Ростовская, например. Редкий молодой семьянин удовлетворит половине критериев. Во-первых, прописка. Она должна быть местной. То есть если ты приехал в Ростов из Краснодара с твердым намерением здесь плодиться и размножаться (женился и снимаешь квартиру), на госпомощь можешь не надеяться. Во-вторых, возраст. Если тебе больше 30, а ты только-только созрел для брака — в программу помощи молодым ты уже опоздал. До свиданья, неторопливый ты наш. В-третьих, ты должен был все эти годы (или хотя бы с 2003-го, когда эта программа была запущена) свято верить, что любимое государство обязательно вспомнит о тебе, и состоять на квартирном учете. Пессимистам льготы не нужны. В-четвертых, на душу населения твоей квартиры должно приходиться не более десяти квадратных метров. Если больше десяти — качество этих квадратов уже никого не волнует. Ах, да! «Молодая семья до 30 лет» должна иметь ребенка, рожденного после 28 августа 2002 года. Так, контрольный пункт в голову.
Увы, благородный революционер — нацпроект — лишь только заканчивает воодушевляющую речь и берется за дело, оборачивается все тем же совдеповским чиновником с ороговелым мозжечком, который очень хочет, как лучше, да вот получается — как всегда.
А мы, тихо и мужественно ожидающие первого после коммунальной реформы отопительного сезона, становимся ли мы лучше? Чувствуете ли вы, как с каждым репортажем о ходе нацпроекта в вас подрастает надежда? Вычитав где-нибудь на десятой странице мелким почерком: «Тарифы на услуги ЖКХ в 2007-м повысятся на 10%», ощущаете ли вы себя героем, готовым стоять до конца? Нет? Что ж, не оригинально. Продовольственная программа тоже не особо воодушевляла страну — кстати, так ее и не накормив.
Возможно, дело удалось бы решить, попытавшись заинтересовать не коммунально обделенных граждан, а застройщиков? За государственный счет развивая инженерную инфраструктуру городов, например. Ведь отсутствие готовых площадок для строительства далеко не в последнюю очередь тормозит строительство в спальных районах и на окраинах, где и размещается основная масса типового жилья.
И главное для многострадальных российских омжей — не убьет ли очередной опыт несостоявшегося квартирного счастья последнюю надежду? Мы неплохо приспосабливаемся к тесноте и забитым мусоропроводам, но к несправедливости и безнадеге — тяжело. Так уж сложилось, что мы меряем жизнь именно этим аршином. Нет справедливости в том, что каждый четвертый «стройвариант» приобретается для последующей перепродажи. И в том, что для получения субсидий нужно соответствовать загадочным требованиям на гербовой бумаге — ее тоже нет.
Да, квартирный вопрос испортил нас. «Хочешь, я убью соседей, что мешают спать?» Мы раздражительны, мы ненавидим человека за стенкой за то, что его будильник срабатывает на полчаса раньше нашего. Мы печально уходим домой с новоселья знакомых, вселившихся в новый дом с консьержкой. Мы готовы влезть в неподъемные долги, чтобы перечислить деньги на счета строительных жуликов, поманивших нас доступными ценами. Мы живем без ремонта, потому что копим, пытаясь обогнать инфляцию и рост цен. Квартирный вопрос закалил нас. С таким багажом выживания и несбывшихся мечт уже не раскисают от очередной неудачи. И если все-таки «Доступное жилье» пройдет по стране призраком потемкинских деревень, мы молча помашем ему вслед. Призраки приходят и уходят, а мы остаемся.