На набережной Сухума (сегодня город Сухуми утратил свое грузинское «и», добавленное Сталиным в 1930-е годы) в открытой кофейне «У Акопа» под развесистой пальмой седой, с безумной улыбкой абхазец дядя Миша подает мне чашку крепкого турецкого кофе — он потерял рассудок тринадцать лет назад, после того как оба его сына погибли во время абхазско-грузинской войны. Нам, северным соседям Абхазии, традиционно ленивым и нелюбопытным, мало что об этой войне известно. Но по всей стране созданы музеи боевой славы, к скалам и мостам прикручены мемориальные доски — история народа делится на «до войны» и «после войны». Абхазцы за каждым застольем пьют за своих погибших стоя. Гражданское самосознание в Абхазии — не пустые слова.
В последнее время вновь разгорелись страсти вокруг грузино-абхазского политического противостояния. Президент Грузии Михаил Саакашвили жестко настаивает на том, что Абхазия — неотъемлемая часть Грузии. Президент самопровозглашенной республики Абхазия Сергей Багапш готов говорить исключительно о возможности добрососедских отношений между двумя странами, но в случае ухудшения ситуации он подтянет войска к грузинской границе и заминирует ее. Оба лидера апеллируют к мировому общественному мнению. Что кроется за этой войной слов?
Ясно, что Абхазия никогда не вернется в Грузию. Война сделала свое дело: абхазцы скорее умрут как народ, чем сдадутся. Но в Абхазию, не дожидаясь мирного договора, уже вернулись тысячи грузинских беженцев, которые ушли вместе с отступившими грузинскими войсками, боясь мести. Случаи мести действительно были. Их не отрицает абхазская сторона. Но то, что победившие абхазцы играли отрезанными грузинскими головами в футбол, как заявляет Михаил Саакашвили, власти Абхазии отрицают начисто.
Однако надежда возникает даже в самых, казалось бы, безнадежных местах. Взглянем на Абхазию — это маленькая страна с 220-километровым прибрежьем роскошных субтропиков, которую не признает ни одно государство в мире. Некоторые считают Абхазию промосковской банановой республикой, хотя, несмотря на прекрасный климат, в ней бананы все-таки не созревают. Другие — мятежным осколком Грузии, с которой она окончательно порвала после провала грузинской карательной операции в 1992 — 1993 годах, имевшей, прямо скажем, мародерский характер и явные черты геноцида (погибло 3500 человек, более трех процентов абхазцев). В течение последних лет Абхазия прошла через все испытания международного изгоя, и блокада до сих пор не снята. Сюда не летают самолеты, не ходят (за редким исключением) корабли, в стране нет ни почты, ни валюты (используются российские рубли). Добраться можно только на машине через Сочи или поездом.
Грузия предлагает теперь Абхазии широкую автономию на принципах федерации, именно то, что хотела Абхазия до конфликта, однако после опустошительной войны здесь ей никто не верит. Оказавшись в южном, Очамчирском районе Абхазии, граничащем с Грузией, я был поражен огромным количеством сгоревших домов, уничтоженных деревень. В самом же городе Очамчира из 70 тысяч человек, составлявших его довоенное население, сейчас проживает только четыре тысячи. Однако Абхазия уже начала восстанавливать свою курортную инфраструктуру (в перспективе ее надо менять, а не восстанавливать) в северных, менее пострадавших от войны районах, особенно в Гагре и Пицунде с ее реликтовыми соснами и самшитовыми деревьями. На высокогорное озеро Рица можно безбоязненно ездить — абхазцы клянутся, что никто у вас машину не отнимет. В прошлом году страна приняла более миллиона туристов, в основном из России (цены пока что еще смешные).
Демократические президентские выборы полуторалетней давности, на которых Кремль хотел провести своего ставленника, как это было и на Украине, а победил «народный избранник», оказались, как я вижу, не напрасными. Страна выбирает новый курс, который я бы назвал блокадной демократией. После десятилетия шока, зализывания ран Абхазия видит свое будущее в демократических преобразованиях, гражданском обществе, европейских ценностях. Журналисты, писатели, историки, священники православного монастыря на Новом Афоне, главы районных администраций говорили мне, что их вдохновляет пример цивилизованного развода Сербии и Черногории. Однако высокопоставленный чиновник ООН болгарин Иво Петров, работающий в миссии наблюдателей в Сухуме, высказал мне свое мнение, что Абхазии признание в скором будущем не светит.
Сколько же и зачем продлится эта пытка непризнания? Мы все знаем, что маленьких нельзя обижать — это грех. Если Абхазия считает себя исторически самостоятельным государством, если она многократно восставала как против царской колонизации, так и культурной грузинизации страны со времен Сталина, то почему ей, отстоявшей свою независимость в кровавом конфликте, ставить палки в колеса?
Президент Абхазии, 57-летний моложавый Сергей Багапш, бывший баскетболист и агроном, имеет репутацию прагматика. Я встретился с ним в его простом охотничьем доме, построенном еще до его президентства. Дорога к дому — отвратительная. Президент не хочет иметь для себя каких-либо особых шоссейных привилегий. Застолье на дворе во время неформального обеда оказалось чисто мужским — даже его красивая жена-грузинка не принимала, по законам традиционного абхазского стола, в нем участия, тем более что там был ее свекор, заядлый старик рыболов, а только помогала в обслуживании гостей. Путь модернизации Абхазии, разумеется, не прост. Однако Багапш убежден в том, что у Абхазии есть все ресурсы, как природные, так и моральные, чтобы стать достойным членом мирового демократического содружества. Для этого необходим, как он считает, «каждодневный, кропотливый труд». Святые слова, которые редко слышны на Кавказе!
Я не заметил ненависти Багапша к Грузии. Выбор демократии для него — это одновременно и выбор мирных переговоров. Возможность будущей войны с Грузией Багапш не берет в расчет, уповая на то, что она никому не выгодна. Тем самым он хочет снять внутреннее напряжение в своей стране и привлечь иностранных инвесторов. А если Михаил Саакашвили давит на Абхазию, то, как я понял из слов Багапша, это отчасти даже на руку его стране. Москва поддерживает независимость Абхазии в противовес Грузии, мечтающей о членстве в НАТО. Если бы в Грузии пришел к власти промосковский политик, Москва скорее всего потеряла бы интерес к свободной Абхазии и подтолкнула бы ее в Грузию. В абхазском языке есть поговорка: «Утопающий хватается за змею», однако президент Абхазии меньше всего хотел бы видеть Москву лишь в качестве «змеи». Как и многие абхазцы, он дома говорит по-русски, воспитан на русской культуре.
Тесное общение абхазцев с Россией дает повод российской демократической оппозиции подозревать Абхазию в пропутинских симпатиях. Однако «геополитический узник», как назвал Абхазию один американский аналитик, в любом случае должен иметь добрососедские отношения с северным соседом. Другое дело, что сегодняшняя Абхазия отнюдь не стремится имитировать политический курс Москвы. Возможно, Абхазия станет первой ласточкой разумной политики на Кавказе. Она нуждается в международном понимании. Из Абхазии я уезжаю именно с этим чувством.