РАДИ ТЕАТРА
Не помню, как называлась пьеса… Эта была одна из первых режиссерских работ Галины Борисовны Волчек. Она репетировала страстную эмоциональную сцену с Анастасией Вертинской и Володей Земляникиным. В то время он был очень популярным актером, много снимался. В сцене, о которой идет речь, Земляникин должен был увидеть женщину, поразиться, ощутить сильнейшее эмоциональное потрясение…
Волчек была недовольна тем, как Володя это играет:
— Понимаешь, ты сражен, ты потрясен… Пробуй! Выйди за дверь! Ты увидел ее и потерял сознание…
Володя выходил за дверь, врывался в комнату, встречался взглядом с партнершей, поражался, говорил свою реплику, но все было не так.
— Еще раз, Володя! Пробуй еще! — не унималась Галина Борисовна.
В конце концов, когда Земляникин перепробовал все, а результат все еще не удовлетворял Волчек, ей пришло в голову решение:
— Володя! Выйди, и войдешь, только когда я тебе скажу!
Артист Земляникин вышел, и на глазах у изумленной Вертинской Галина Борисовна стала снимать кофточку и то, что было под ней. Оставшись обнаженной по пояс и понимая, что вот сейчас-то у артиста будет та самая реакция, которую она безуспешно пыталась вызвать, Волчек крикнула:
— Володя, входи!
Земляникин открывает дверь и привычно направляется к Вертинской, поскольку к ней обращена его реплика. Вдруг он замечает Волчек и, смущаясь и краснея, говорит:
— Ой, Галина Борисовна, извините!
КТО ЗА ЧТО В ОТВЕТЕ
В «Декабристах» Евгений Евстигнеев играл генерала Чернышова, который вел допросы участников восстания на Сенатской площади. В отрицательном персонаже Евгений Александрович по завету Станиславского искал нечто хорошее и поэтому с особым чувством произносил реплику: «Я в ответе за все и за всех!»
На одном из спектаклей он оговорился:
— Я в ответе за все и за СВЕТ!
Олег Даль, к которому была обращена эта фраза, не растерялся:
— И за ГАЗ!
КАК ВЕСЕЛО МЫ ЖИЛИ
В 1973 году Георгий Александрович Товстоногов ставил в «Современнике» Салтыкова-Щедрина — спектакль «Балалайкин и Ко». Текст был настолько злободневен, что невольно возникали ассоциации с застоем советским. Товстоногов, опытный тактик, решил подстраховаться: автором инсценировки попросили быть Сергея Владимировича Михалкова — орденоносца и автора советского гимна.
Спектакль сдавали комиссии управления культуры. Над сценой висел транспарант: «БЕЗ САЛТЫКОВА-ЩЕДРИНА НЕВОЗМОЖНО ПОНЯТЬ РОССИЮ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА. МАКСИМ ГОРЬКИЙ».
Казалось бы, вопросы о связи с современностью должны сняться сами собой, но антисоветчина проглядывалась в каждой реплике. После финальной сцены в зале установилась мертвая тишина. Чиновники не знали, как реагировать, и тогда один из них поинтересовался:
— А что думает автор?
Михалков и высказался решительно:
— Никогда еще царизм не получал такой пощечины!
УРОКИ ГАФТА
Мой первый спектакль в «Современнике» — «Из записок Лопатина» по повести Симонова. Я сделал инсценировку, и в театре была назначена читка. По традиции артисты должны были высказать свое мнение и решить, принять пьесу к постановке или нет. Почти всем все понравилось — и Галине Борисовне Волчек, и Олегу Павловичу Табакову, и, что было особенно важно, Константину Михайловичу Симонову… Против выступал только Валентин Гафт. Он так страстно убеждал всех, что пьеса длинна и скучна, что сразу стало понятно: вот кто должен играть главную роль.
Я сказал Волчек, что хочу назначить Гафта на роль Лопатина. Она тут же принялась меня отговаривать:
— Ты сошел с ума, он же сорвет спектакль… Видишь, я сама с ним не работаю…
Я недолго думая объявил репетицию. Были вызваны Валентин Иосифович Гафт и тогда еще неизвестная молодая артистка Марина Неелова. Ее назначили на главную женскую роль. Я пришел в репзал заранее: плотно зашторил окна, чтобы с улицы не врывалась другая жизнь, выставил специальный «атмосферный» свет… Рядом суетились монтировщики, что-то раскладывала реквизитор…
С реквизитором впоследствии мы очень подружились, ее звали Елизавета Федоровна Ворона. Вдруг вижу, что она ставит на подоконник фарфоровую тарелку, причем зачем-то прячет ее за штору.
— Подождите, — говорю, — тарелка зачем?..
Ворона начала неловко оправдываться, что это так, на всякий случай…
— Вы такой молодой, у вас первая работа, поэтому я хочу вас предупредить… Валентин Иосифович, вы знаете, у него такой сложный характер… Это он просил поставить тарелку. У нас уже такое было, он, наверно, посреди репетиции ее разобьет!..
— Лиза, пожалуйста, поставьте еще несколько тарелок за вторую штору… Я за них заплачу. Или из дома принесу…
Лиза совсем перепугалась, но тарелки принесла…
Началась репетиция. Сидели Гафт и Неелова, и я многословно и с пафосом, свойственным самоуверенной молодости, разбирал сцену. И вдруг, буквально ни с того ни с сего, Гафт взорвался и завопил:
— Б…., это невозможно! Это все херня, где тебя учили?! В ГИТИСе?! Чему вас там вообще учат?
Я не успел опомниться, как Валентин Иосифович разволновался не на шутку, и уже рикошетом его нападки и обвинения в полном дилетантизме полетели в Неелову. Марина не выдержала, расплакалась и убежала. Когда за ней захлопнулась дверь, Гафт, вскипятив себя уже до ста градусов, как бы случайно откинул штору, взял в руки тарелку и с силой бросил ее на пол. Тут я тоже схватил припрятанные Лизой тарелки и бабахнул… Осколки полетели такие, что возникла пауза, после которой Гафт сказал:
— Старик! Гениально! Вот так это можно сыграть! На сцене тарелки бить плохо, поэтому нужно заказать большой барабан, и после каждого моего монолога, в конце каждой сцены я должен вот таким сильным ударом бить в этот барабан! Ты где учился? В ГИТИСе? Потрясающе тебя научили!.. Это гениально, старик!
И дальше мы с ним стали замечательно разговаривать, причем говорил в основном Валентин Иосифович. Через каждые несколько реплик вставлял: «Тебя гениально научили» или «Тебя научили чудовищно!» Потом мы вспомнили, что он обидел Неелову. Надо отдать должное Гафту, он пошел со мной в администраторскую, позвонил Марине домой, извинился и попросил прийти на следующую репетицию.
ПОСЛЕДНИЙ КУМИР
«Современник» прилетел в Иркутск. Пять утра. Артистов, уставших от перелета и бессонной ночи, привозят в гостиницу. В холле собралось человек сто — все ждут, когда их поселят. Около шести часов здесь же, в холле, открылся газетный киоск. Чтобы как-то скрасить ожидание, артисты стали к нему подтягиваться. И вдруг кто-то заметил, что в киоске продается портрет артиста Игоря Кваши. Сказали об этом Кваше. Он подошел к витрине.
— Скажите, пожалуйста, — спросил Игорь Владимирович, показав киоскерше на портрет, — а у вас есть Волчек?
— Нет, — ответила та.
— А Гафт?
— Нет.
— А Табаков есть?
— И Табакова нет.
С каждой фразой Кваша все больше приосанивался. На всякий случай перебрал еще несколько фамилий очень популярных артистов. И ехидно поглядывая на следивших за этим диалогом коллег, Кваша спросил:
— А кто же у вас есть?
— Какая-то КвАша, — ответила киоскерша.
— Почему других нет? — не унимался артист.
— Других раскупили, а его не покупают!
Это услышали уже все, а Валентин Иосифович Гафт купил открытку и написал на обороте:
Артист великий, многогранный,
Чего-то глаз у вас стеклянный,
Быть может, это фотобрак?
Но почему хорош пиджак?
ТАБАКОВ И ЛИЛИПУТЫ
На большие летние гастроли в Ригу многие приехали с семьями и привезли с собой детей.
После спектакля труппа «Современника» большой торжественной процессией выходила на центральную аллею, идущую вдоль моря, и частенько вся компания, возглавляемая Галиной Волчек и Олегом Табаковым, заходила посидеть в кафе или ресторанчик. Однажды был запланирован выход в ночной ресторан, где обещали грандиозное шоу. Ночных ресторанов в то время в Москве не водилось. Наш поход в ночной ресторан был обставлен по высшему разряду: впереди шел Олег Павлович Табаков в смокинге, дамы были в вечерних платьях, и вместе со всеми шли два мальчика лет 10 — 12 — известный ныне предприниматель Антон Табаков и не менее известный режиссер и продюсер Денис Евстигнеев. Оба они были невысокого роста, довольно крепкие и одеты в костюмчики и белые рубашки с галстучками.
Мы подошли к ресторану, где у входа стоял высокий светловолосый швейцар-прибалт и всем улыбался. Скорее всего, артистов он не знал, но понял, что идет представительная делегация. Когда к входу подошли Антон и Денис, швейцар тут же изменился в лице, замахал руками и стал короткими отрывистыми фразами объяснять нам, что ресторан ночной, будет специальная программа и детям никак нельзя. В этот момент к нему подлетел Олег Павлович Табаков и, привстав на цыпочки, чтобы дотянуться до уха высокого швейцара, громким театральным шепотом начал его отчитывать:
— Да как вы смеете! Эти люди обладают теми же правами, что и вы! Вы их оскорбляете! Это же лилипуты!
С тех пор Антон Табаков и Денис Евстигнеев часто посещают ночные рестораны.
РАЗРЕШИТЕ ДОЛОЖИТЬ!
Когда мы с Валерием Фокиным вместе работали в «Современнике», Галина Борисовна Волчек часто отъезжала в командировки или на отдых и на этот срок назначала одного из нас исполняющим обязанности главного режиссера.
Однажды она уехала ставить в Америке.
Раз в неделю, в определенный день и час я должен был докладывать Галине Борисовне о положении дел в театре. В назначенное время я приходил в предбанник администрации и ждал звонка Галины Борисовны. Даже если что-то было не так, я не хотел расстраивать Волчек. В очередной раз я взял трубку и стал докладывать:
— Галина Борисовна, все очень хорошо! Спектакли идут отлично, аншлаги… О нас много пишут в газетах… Михаил Михайлович Рощин написал новую пьесу и отдает только нам… Молодежь, которую вы недавно взяли в театр, играет замечательно….
Пока я отчитывался, вокруг стали собираться артисты. Они снисходительно на меня поглядывали: мол, давай-давай, привирай, подлизывайся-подмазывайся!..
Когда я изложил все, что можно, Волчек попрощалась:
— Ну хорошо, Иосиф, я все поняла, пока!
В трубке — тишина, но артисты-то этого не знают! И, чтобы как-то отыграться за ироничные взгляды в мою сторону, я продолжал вещать:
— Галина Борисовна, но, если честно, не все так прекрасно, как вы думаете! Вышла чудовищная рецензия, где наконец вещи называют своими именами. Пишут, что «Современник» — не лучший театр в Москве… И вообще, я тут посмотрел некоторые спектакли, которые вы поставили, — это, по-моему, достаточно старомодная режиссура… Надо бы поправить! Мы с Фокиным знаем как. Вот вы ставите в Америке только потому, что вас туда выпустили, а если бы выпустили Фокина и меня, мы бы поставили гораздо лучше… Мне кажется, вам пора взять тайм-аут, книжки почитать, отдохнуть немножко….
Артисты вокруг притихли… Я продолжал:
— Что вы, Галина Борисовна, я нормально разговариваю. Да, честно и откровенно. Нет, меня никуда не приглашают, ни в какой театр... Просто я решил сказать вам все, что накопилось за эти годы, все, что наболело!
Лица собравшихся вокруг артистов приняли выражение уже не удивления, а испуга…
И вдруг на том конце провода я услышал голос:
— Иосиф, это ты что сейчас говоришь?..
Я побелел, похолодел и начал неуклюже оправдываться:
— Э-э, Галина Борисовна… это я шучу так… Мы же тут понимаем, что вам там скучно… Вот, хотели повеселить…
— Ну хорошо, хорошо, Иосиф, до свидания! — сказала Волчек с многообещающим холодком в голосе.
Я очень благодарен Галине Борисовне — она никогда не вспоминала этот случай…