В поселке Адажи под Ригой все еще жива память о другой армии и других порядках. Раньше тут размещался мотопехотный полк ПрибВО. На проходной штаба полка мобильных стрелков армии Латвии по сей день бетонный пол украшает рыжая пятиконечная звезда. Дежурный офицер Хомич тоже родом из той эпохи. Бывший советский прапор теперь капитан армии НАТО. На журналиста из России смотрит с хитрецой. «Небось приехали и у нас дедовщину искать?» — ехидно интересуется он. И поясняет: с этим я припозднился малость. Лет на пять.
— Это уже совсем другая армия. Другая культура, — говорит он, поправляя медную бляху дежурного. — Я так считаю: с солдата в случае провинности надо спрашивать, как с распоследнего негодяя, но до этого относиться к нему — как к родному сыну. А в старой армии как было? Ходит генерал в лампасах вдоль строя и у солдатиков плохо пришитые пуговицы обрывает, матом нехорошо кричит. Уважение подчиненных завоевывает…
Глядя на капитана, мой гид — старший батальонный сержант Андрис Грикевиц — улыбается. Он в Советской Армии не служил. Все его 13 лет выслуги пришлись уже на другую страну. Но что такое дедовщина он знает, застал — в первые годы службы его и били, и деньги отбирали. Когда Андрис вспоминает об этом, доброе полное лицо сержанта выражает смущение. Зато когда он говорит, что теперь дедовщины в армии, во всяком случае, в его батальоне, нет — уверенность. Андрис — самый главный сержант 2-го батальона мобильных стрелков. Как он сам говорит, и папа, и мама всем солдатам. Старше него только комбат. И если в подразделении что-то не так, то виноват именно он, батальонный сержант.
УСТАВЩИНА ПРОТИВ ДЕДОВЩИНЫ
Первое, что бросается в глаза в латвийской казарме, — это аккуратно разложенные на полу возле дневального автоматы. Шведские штурмовые винтовки АК-4 ждут чистки после ежедневного выхода роты в лес на занятия.
Второе — то, что казарма поделена на кубрики. В каждом размещается отделение. Внутри — двухъярусные кровати с туго натянутыми одеялами. Рядом с кроватями стоят упакованные армейские рюкзаки — хоть сейчас на полевые учения. Вместо привычных тумбочек — стальные шкафчики на замках. Все скромно и аккуратно. Так же как и в комнате отдыха, где вместо портрета президента или хотя бы главкома (в Латвийской армии портреты, как и политзанятия, упразднены как класс) вдоль стен расположились пять компьютеров, все подключены к интернету. Двое русских солдатиков-срочников явно предпочли бы посидеть за ними вместо того, чтобы отвечать на мои вопросы.
Вся рота, в которой служат Игорь Филимонов и Валерий Булаж, — один призыв (кстати, последний: в Латвии перешли на контракт). Повода для дедовщины, заключают они, потому и нет вовсе. А как же психологи, которые утверждают, что в замкнутом пространстве мужики все равно начинают строить иерархию по стайному принципу, основанную на насилии? Ребята качают головами — за 9 месяцев службы они такого не видели. Хором утверждают, что в армии ни разу не дрались. И не потому, что пай-мальчики. Просто всем очень хочется домой на выходные. Надел цивильное — и гуляй себе с вечера пятницы до поверки в воскресенье как самый что ни на есть гражданский. Только в части изволь быть вовремя и трезвый. От 60 до 70 процентов личного состава проводит выходные не в части. Остаются только те, кто в наряде, и те, кто проштрафился. «Ситуация такова, что Латвии сейчас никто не угрожает, — поясняет сержант. — Так зачем ребят в казарме держать?»
Из разговора становится ясно, что потеря увольнительной для этих ребят — наказание хуже некуда. А ведь если совсем паршиво служить, то можно не получить и положенный каждому раз в год десятидневный отпуск. Другого такого отпуска уже не будет — служат тут срочную только год, как теперь собираются сделать и в России. Этого вполне хватает, чтобы научиться бегать, стрелять, выживать. Что касается работ на гражданских объектах и нарядов в свинарни, то этих работ «нет в регламенте службы», латвийском аналоге устава.
— Я вот с Нового года дома уже семь раз был, — гордо говорит разведчик Булаж.
До его дома в Резекне отсюда сотни три километров. Тех денег, что выдадут ему на дорогу (не ешь в казарме — получи свои суточные 2 лата 80 сантимов на руки!), хватит на дорогу и на пиво останется. Впрочем, и на еду в части жалоб нет. На столе у латвийского солдата водится и мясо, и даже бананы с яблоками, и печенье. А если вдруг в части случится — пардон! — массовое несварение или кишечная инфекция, то будет шум. Случаи уже были. Пресса обличала командиров, ревизоры проверяли продукты, Минобороны публично извинялось перед народом.
Оба солдата хотят остаться на сверхсрочную, стать контрактниками. Предел их мечтаний — стать батальонными сержантами. Не офицерами, а именно сержантами. «Мама в погонах» одобрительно кивает.
СЕРЖАНТ — ВСЕМУ ГОЛОВА
— Что, совсем никто в офицеры не хочет? — переспрашивает командир батальона старший лейтенант Букс. — Это понятно. Офицеру больше с бумагами приходится возиться. Нужно высшее образование — долго и муторно. А в нашей армии сержант получает не многим меньше офицера. Вот я получаю хорошую зарплату 400 латов. Сколько ты, Андрис?
На лице батальонного сержанта снова смущенная улыбка: «А я — 420». Старлей разводит руками: «Вот видите!» Правда, выясняется тут же, что и выслуга у сержанта на пять лет больше. Уточняют и другое: рядовой-контрактник сразу после учебки получает на руки 300 латов — это три прожиточных минимума.
Латвийская армия сегодня держится на сержантах-контрактниках. Именно эти профессиональные солдаты командуют отделениями, взводами и руководят всем процессом обучения солдат. Впрочем, и им самим учиться приходится. Чтобы стать даже не сержантом, просто капралом (это сразу после ефрейтора), нужно пройти курс командира отделения и курс капрала этого рода войск. Батальонный сержант Грикевиц летом отправится на год в Штаты, чтобы получить там квалификацию major-sergаnt. До этого он уже учился в Швеции и дважды участвовал в миротворческих операциях в Боснии.
На профессиональных сержантах, которые живут дома, а в части работают за деньги, лежит и ответственность за отношения внутри подразделения. Каждые сутки кто-то из них дежурит в казарме и персонально отвечает за ситуацию. По понятным причинам никому из них не хочется, чтобы в это время в части случилось что-то, уставом не предусмотренное. Любое проявление дедовщины — это крест на карьере, табу на участие в зарубежных миссиях, а то и вовсе разрыв контракта.
В профессиональную армию Латвии сейчас конкурс два человека на место. Молодые люди ищут в ней стабильности, приличного заработка, ясных условий и перспектив. Армия готова оплатить высшее образование контрактника, если получаемая им специальность ей нужна. Думаю, получить образование по специальности «Переводчик с арабского» за счет вооруженных сил не составит труда — Латвийской армии в Ираке их не хватает. Идут в армию и девушки. Причем не только на склады, но и в боевые подразделения. Правда, многие через год-другой службы уходят в декрет. Армия не частная фирма, она исправно платит налоги государству, поэтому декретных выплат — 70 процентов от армейской зарплаты — простому девушке-солдату на прокорм дитяти хватает. Командование смотрит на это снисходительно.
ВОЙНА КАК ПРЕМИЯ
Латвийская армия миниатюрна. Сегодня в ней 4800 контрактников, 960 солдат-срочников, которые дослуживают последние 9 месяцев, и 10 600 ополченцев-земессаргов. Военная доктрина страны незатейлива: в случае чего организовать сопротивление на своей территории до подхода войск НАТО. Поэтому участие в международных операциях рассматривается как некая гарантия защищенности. Дескать, мы помогаем американцам в Ираке и Афганистане, значит, и они нас не оставят. В эти дни под Багдадом находятся 119 латвийцев, в Кабуле и Косово — по 10, в Боснии — 3, в Грузии — один. Латвийский сейм рассматривал вопрос посылки своих миротворцев в Грузию вместо российских. Но передумал. Зачем злить большого соседа?
Сами же солдаты-контрактники в вопросы политики не вникают. Им некогда. Первая рота, состоящая целиком из «солдат за деньги», тренируется — отрабатывает в лесу короткую перестрелку. Упор делается на слаженность действий взвода. Хотя прятаться не от кого, все в зимнем камуфляже. На ногах — специальные непромокаемые калоши. Упражнение израильское: завез его в Латвию один из офицеров, побывав там на практике. В роте вообще много импортного: вездеходик и оружие — подержанные шведские, ботинки — чешские, береты носят на британский манер. Что осталось от Советской армии? Несколько лет назад были «калаши». Но теперь и их подарили Грузии. Так что, наверное, единственное, что осталось, — так это русские солдаты и то, что русский язык — второй, неофициальный, язык в армии. Контрактников, не знающих латышского, не бывает.
Впрочем, рядовой Андрис Бираус говорит по-русски так же свободно и без акцента, как и по-латышски. Он служит по контракту уже 8 лет. В сержанты не вышел, на обучение за границу не ездил, потому что не знает английского. Зато только в июле прошлого года вернулся из Ирака. Там ему нравилось. Горит желанием снова поехать. О деньгах (а латвийский солдат в зарубежной миссии получает от 1000 латов в месяц, а месяц выслуги там идет за три) он не говорил. Напирает на то, что ему нравится служить и он нашел себя в этой работе.
Рядом с ним в кузове шведского вездехода сидит совсем молодой парнишка. Три месяца как закончил срочную и остался на контракте. Готов ехать хоть в Грузию, хоть в Африку. Знает, что в Ирак посылают не всех, а только лучших. Поэтому особенно старается. Я спрашиваю, слышали ли они о рядовом Сычеве. Слышали. Шокированы не были. «Вот если бы это у нас сейчас случилось, — отвечают, — были бы в шоке». Вопрос о том, возможна ли дедовщина среди контрактников, вызывает недоумение. Откуда ей взяться, если на службу приезжают к 8.00, служат до 18.00, когда нет ночных учений, а потом разъезжаются по домам?
Последние посвящения
Говорят, пять лет назад в Латвийской армии уже не было дедовщины. Но были традиции. И их жертвы
27 апреля 2001 года в Адажи скончался боец подразделения спецназа 20-летний Владимир Громов. Первоначально диагноз звучал как острая сердечная недостаточность, но расследование установило, что умер он от удара в грудь при так называемом церемониальном посвящении. Следствие длилось год, и 23 апреля 2002 года суд Курземского района Риги (в Латвии преступлениями в армии занимается обычный гражданский суд) приговорил 15 обвиняемых к незначительному условному наказанию. А тот, кто, как посчитал суд, нанес роковой удар в грудную клетку, был наказан 5 годами условно с испытательным сроком на 3 года.
В приговоре было отмечено, что вся моральная ответственность за случившееся ложится на командный состав подразделения. Кроме того, суд признал, что в церемонии посвящения бойцы участвовали добровольно.
26 августа 2003 года выяснилось, что в роте поддержки Учебного центра в Алуксне есть неуставные отношения среди солдат срочной службы. Немедленно было возбуждено служебное расследование.
В ходе расследования медосмотр 119 солдат выявил у 12 из них синяки в районе грудной клетки. Солдаты по-разному объясняли происхождение синяков, но часть призналась, что 25 августа состоялась церемония посвящения. В объяснительных солдаты написали, что участвовали в мероприятии добровольно и у них нет претензий к тем, кто ее проводил.
Тем не менее военная полиция 29 августа возбудила уголовное дело об умышленном избиении, а также о других случаях умышленного применения силы среди военнослужащих. И снова — условные сроки для десятка солдат.
С той поры существование таких «традиций» в Латвийской армии не подтверждалось.