Кремлевская сказка

По общему убеждению, 50 лет назад, весной 1956-го, началась «оттепель». На самом деле это произошло на три весны раньше — в марте 1953-го. Первая «оттепель» была секретной и только для номенклатуры

Николай Ямской

В конце февраля 1956 года из витрин столичных магазинов почти разом исчезли все портреты Сталина. Пропал ласково улыбающийся детям вождь за стеклянным окном магазина игрушек на моей родной Сретенке. Не стало склонившегося над столом с карандашом в руке великого мыслителя в книжном на Кузнецком. Исчез любимый отец и учитель даже в зеркальной витрине гастронома № 1 на улице Горькогоѕ

То, что седоусые колхозники больше не протягивали вождю корзины с фруктами и снопы пшеницы в зеркальной витрине самого главного магазина на самой центральной улице Москвы, чуткому советскому человеку говорило определенно, что случилось что-то из ряда вон выходящее. Больше всех повезло редким тогда владельцам коротковолновых приемников — они первыми узнали сквозь могучий рев советских глушилок, что в ночь на 25 февраля, буквально в последний день работы XX съезда КПСС Н. Хрущев сделал секретный доклад о преступлениях Сталина и его культе личности. Текст доклада на долгие годы оставался «совсекретным». Что, впрочем, совершенно не помешало его публикации в американской «Нью-Йорк таймс».

Но кто тогда из граждан СССР, наглухо отгороженных от всего остального мира железным занавесом, ведал, что такое «Нью-Йорк таймс»? Поэтому почти каждый суетливо метался между дозволенным и подслушанным. И изумлялся сказочной быстроте, с которой монументы поверженного вождя исчезали с просторов необъятной Родины.

 

БЕЗ ПРАВА ЖИТЬ ПО-ЧЕЛОВЕЧЕСКИ

Больше всех переживали тысячи и тысячи людей, которые надеялись дождаться возвращения из громадных «околюченных зон» своих в одночасье загнанных туда родных, близких, друзей. Таких — как строго доверительно сообщал в своей записке 26 марта 1953 года в Президиум ЦК шеф объединенной МВД-МГБ Берия — в его хозяйстве значилось 2 526 402 человека.

По лукавой инициативе главного чекистского эконома был спешно подготовлен указ Президиума Верховного Совета СССР от 1 сентября 1953 года, по которому на свободу выпустили сразу около миллиона человек. Именно эта амнистия, а не закрытый от общества хрущевский доклад на XX съезде, застряла в народной памяти в качестве «первой ласточки реабилитанса». Однако застряла неоднозначно. Потому что на самом деле власть не столько массово освобождала, сколько оптимизировала лагерный «массив». За ворота выпихнули трудовой балласт: осужденных на срок до 5 лет подростков, молодых мамаш, престарелых — словом, тех, кто, по мнению лубянского шефа и его кремлевских сподвижников, «зря ел лагерный хлеб». Вдогонку этим безобидным, уже отбарабанившим свою «пятилетку» доходягам на волю выпустили разнообразную уголовную шпану. А вот политических, как правило, облыжно осужденных по «ядреной антисоветской» 58 статье УК и составлявших основной контингент сталинских лагерей, скорая свобода не ждала.

Формально процесс реабилитации действительно начался с указа Президиума ВС от 1 сентября 1953 года. В соответствии с ним Верховный суд СССР получил право пересматривать по протесту Генпрокурора СССР решения внедренных при Сталине внесудебных, чисто карательных по своей сути трибуналов, как то: коллегии ОГПУ, Особого совещания и прочих, созданных для быстрой расправы «двоек» и «троек». Практически же Центральная комиссия по пересмотру дел осужденных за «контрреволюционные преступления» начала свою работу лишь в мае 1954 года. К тому же в утвержденный Кремлем механизм принятия решений были заложены такие муторные процедуры (вроде «порядка востребования из КГБ архивно-следственных дел» или сбора разнообразной информации о реабилитируемых — не дай бог «оппозиционер»), что процесс фактического освобождения сотен тысяч безвинно пострадавших людей растянулся на годы и годы.

 

КРЕМЛЕВСКИЙ ЭКСПРЕСС

Настоящая реабилитация — немедленная, без долгих мучительных доследований и брезгливого выталкивания в жизнь, в которой предстояло заново искать не только правду, но и семью, кров, работу, — имела место только для одной категории осужденных — ближайших родственников партийно-государственной верхушки. Проводилась она в страшной тайне, особыми постановлениями Президиума ЦК КПСС и максимально оперативно.

С любимой дочерью Светланой Сталин не церемонился: в 1947 году ее первый муж Григорий Морозов был арестованСледует воздать должное «революционной принципиальности» Сталина. В вопросах политики для него не существовало ни братьев по крови, ни товарищей по борьбе. Ну не понравилось вождю, что Анна Аллилуева слишком много трещит о странных обстоятельствах гибели своей родной сестры и жены товарища Сталина. Указал грозный вдовец на нее пальцем шефу МГБ Абакумову. И прописали в 1948 году свояченице за «шпионаж» пятилетний «курс излечения от психического расстройства» в тюремных больницах сначала на Лубянке, а потом в Лефортовской и Бутырской. Плоховато давала показания на Анну дочь ее брата Кира Политковская — и ее, причем еще раньше, чем тетю, сослали «поразмышлять» год-другой в тихом городке Шуе.

Не давая спуску домашним, Сталин тем более не цацкался с близкими членов политбюро. Для последних арест их жен и прочей номенклатурной родни являлся чуть ли не главным тестом на личную преданность вождю. Тот даже пошучивал при этом. Говорят, что когда его ближайший сподвижник Молотов после ареста своей жены Полины Жемчужной все же отважился спросить: «За что арестовали Полину?» — Сталин махнул рукой в сторону Лубянки и почти на полном серьезе сказал: «Понятия не имею, Вячеслав, они и моих всех родственников пересажали...» Молотов все понял. Безропотно развелся, как «советовал» товарищ Сталин, с секретным «объектом-12» (так бывший нарком и член ЦК товарищ Жемчужная значилась в оперативной разработке). И больше ни разу не заводил с ним разговор о супруге, отправившейся в 1949 году «за измену Родине и связи с сионистами» на пять лет в ссылку в дикие казахстанские степи.

Супруга Калинина - Екатерина Лорберг (справа) провела в лагерях 15 лет. Была освобождена в 1945 годуТакой же экзамен устроил Сталин и всесоюзному старосте М. Калинину. Жену его Екатерину Лорберг в октябре 1938 года вызвали якобы на примерку в ателье и арестовали. Осудили простенько, без затей: «за правотроцкистскую деятельность и шпионаж». На самом деле языкастая Лорберг в приватной беседе с подругой назвала Сталина «тираном, садистом, уничтожившим ленинскую гвардию и миллионы невиновных людей». В итоге большую часть 15-летнего срока отбыла на самых тяжелых работах. Лишь в самом конце лагерного срока врачи дали ей «слабую категорию», что позволило устроиться работать в бане: счищать вшей и гнид со сменного белья у отконвоированных на помывку. Говорили, что Калинин униженно, обливаясь слезами, не раз просил Сталина пощадить жену. А тот по-отечески успокаивал: «Погоди, вот война кончится...» Видимо, давал понять, что на таком важном участке трудового фронта она для победы нужнее... Екатерина Ивановна, между прочим, оказалась единственной персоной из опальной высокопоставленной родни, которую Сталин освободил. В 1945 году она вернулась в Москву. Прямо, можно сказать, к постели умирающего мужа.

 

РОДНАЯ КРОВЬ

Вот уж действительно «гвозди бы делать из этих людей» — вызволять своих родственников соратники вождя, а потом и вся номенклатура принялись только после того, как «прикопали» самого вождя.

Молотову (слева) вернули жену Полину Жемчужную (справа) под личным конвоем БерииПервой в среде кремлевской родни выпустили на волю жену Молотова. Произошло это 10 марта 1953 года, то есть уже на следующий день после похорон Сталина. В предшествующие тому два месяца судьба Полины Жемчужной висела на волоске. В январе 1953 года при подготовке к новому открытому процессу в связи с «делом врачей» она была возвращена в Москву и находилась на Лубянке. На следствии к ней применялись пытки. Но вот свершилось чудо — возвращение к мужу под личным, уже чуть ли не почетным конвоем товарища Берии. Затем через 10 дней постановление Президиума ЦК КПСС о восстановлении в партии. А еще две недели спустя решение о полной реабилитации. Ну просто какая-то сказка! Особенно в сравнении с судьбами большинства остальных пострадавших, вынужденных годами ждать даже не реабилитации, а хотя бы просто освобождения.

Действительно, сказка. Но особая, кремлевская. Где одна мерка — для жены члена политбюро, а другая — всем прочим. И это при том, что еще на исходе 1930-х годов председатель Совнаркома Молотов по общему количеству подписанных им расстрельных списков (373 против 362) переплюнул самого товарища Сталина. Правда, в конце концов по результатам борьбы с наиболее несгибаемыми сталинистами за лидерство в 1957 году заводной Никита Хрущев всю «антипартийную группу», включая самого Молотова, этим компроматом и «прихлопнул», устранив ее участников со всех значительных постов. Но с началом эры Брежнева почти всех снова прикрепили к «спецкормушке». Так что ушедший на заслуженный покой Молотов и его наипервейшая из реабилитированных супруга могли наконец спокойно наслаждаться тихой пенсионной жизнью на совминовской даче в Жуковке.

Михаила Кагановича, предвоенного наркома авиационной промышленности и родного брата члена политбюро Лазаря Кагановича, такой благодатью порадовать уже не могли — предчувствуя арест, он застрелился прямо в Совнаркоме в 1941 году. Зато специальным постановлением Президиума ЦК КПСС от 7 мая 1953 года — хоть и посмертно, но тоже экстренно — реабилитировали. А главное — со вдовой «рассчитались», не мелочась. В том же закрытом постановлении отдельной строкой было записано: «Выдать единовременное пособие жене Кагановича М М. Каганович Цицилии Юльевне в размере 50 000 руб. Назначить персональную пенсию... в размере 2000 руб. в месяц пожизненно». (Для сравнения: зарплата квалифицированного рабочего составляла в тот год 650, максимум 700 рублей.) Не обошли вниманием и родственников вождя. Точно известно, что Кира Политковская появилась в Москве уже летом 1953 года. Анну Аллилуеву доставили в столицу в апреле 1954 года. Обеих, естественно, сразу же восстановили в правах и имуществе. В оперативно-следственных делах записано: «По указанию правительственной инстанции».

По этим заботливым указаниям, явным для номенклатуры и тайным для всей остальной страны, в ударно сжатые сроки — примерно в течение полутора лет после смерти «хозяина» — процесс воссоединения в кремлевских семейных гнездах был в целом завершен. Параллельно этому процессу с лета 1953 года — также строго «только для своих» и также семимильными шагами — начали посмертно реабилитировать тех, кто до гибели принадлежал к ленинскому партийному ареопагу. Честные имена были возвращены очерненным Чубарю, Рудзутаку, Косиору, Постышеву и другим известным большевикам.

Тем из их жен, кто уцелел, вернули не только свободу, но и вручили весьма внушительные суммы за «отчужденное» после ареста имущество. Одной из первых среди них оказалась Мария Нанейшвили — вдова комсомольского вожака А. Косарева. Вместе с документом о прекращении дела «ввиду отсутствия состава преступления» ей выдали денежную компенсацию за конфискованное имущество. И в том числе не только за лично принадлежавшую ей легковую машину, но и за собранную когда-то мужем коллекцию пистолетов разных времен. Ей также позволили снять все деньги со счета мужа, хранившиеся в сберкассе до его ареста.

 

ПАРТИЯ В ЗАКОНЕ

Сталин, его дочь Светлана Аллилуева, Берия (справа) во время отдыха на даче, 1936 годКонечно, можно было бы приветствовать такое хоть и запоздалое, но все же торжество справедливости. Но только если бы оно распространялось на всю многомиллионную армию репрессированных, а не отпускалось избранным по особым «кремлевским лимитам». Об этом, по-моему, очень точно сказано в воспоминаниях дочери Сталина — Светланы Аллилуевой. Оказывается, накануне выступления Н. Хрущева с закрытым докладом на XX съезде он и другой сочувствующий «ленинским нормам партийной жизни» член Президиума ЦК, А. Микоян, дали ей прочесть текст речи. «У Микояна в доме, в библиотеке, я сидела два часа и читала. Они сказали, что сделали это для того, чтобы у меня не было шока. Они также хотели посмотреть, какая будет реакция. Потом я спустилась к Микояну и сказала, что, к сожалению, все это похоже на правду... Микоян вздохнул и с облегчением сказал: «Слава богу. А мы боялись, что ты будешь протестовать». Дочь Сталина не протестовала. Но сочла принципиально важным подчеркнуть, что «всей партии следовало взять вину на себя, а не сваливать все на одного человека».

Святая простота! Какого покаяния о содеянном, какой безоговорочной реабилитации всех безвинно пострадавших можно было ожидать от тех, кто искал гарантию от произвола исключительно для себя при сохранении диктатуры для всех прочих?
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...