Он гений просто потому, что он гений. Под его музыку лучше всего доятся коровы. Его самого отравил Сальери… Музыковед Артем ВАРГАФТИК охотно откликнулся на предложение корреспондента «Огонька» Юрия ВАСИЛЬЕВА провести предъюбилейную очистку знаменитого австрийца от подобных сентенций и сопутствующих им потребительских продуктов.
Артем ВАРГАФТИК: На любой магазинной полке — он. Кушайте йогурты «Моцарт», писайте в подгузники «Моцарт», пейте ликер «Моцарт» трех сортов... да, и конфеты «Моцарт» не забудьте, марципановые. Их два вида, зальцбургские и венские, и между ними на рынке острейшая конкуренция.
Юрий ВАСИЛЬЕВ: Какие лучше?
А. В.: Какие посвежее, те и лучше. Это принципиальная разница между шоколадом и имиджем: первый долгому хранению не подлежит. Сегодня бренд «Моцарт» знаком десяткам миллионов, потому на него завязаны многомиллионные же обороты. А медиаимидж круче моцартовского на материале классической музыки еще не придуман.
Ю. В.: Чем, например, Бах хуже? Один из его исследователей полушутя говорил своим студентам: «У Баха было три ежедневных дела — написать фугу, выпить кружку пива и приложить усилия к появлению наследника». Потребительский разброс — от пивоварения до продукции фривольного толка. Кроме того, Бах был забыт почти на 100 лет, «открыт» Мендельсоном. Загадка, тайна…
А. В.: И это легенда? С этой хохмой вы хотите победить медиа-Моцарта?! Забыли — вспомнили, дел-то. Моцарту же сложили идеальный имидж, где четко выполнены все условия детской сказки. Есть злодей — Антонио Сальери. Зло в этой сказке абсолютно — значит, и добро, представленное Моцартом, тоже абсолютно. Хотя, если попытаться взглянуть на историю Моцарта с открытыми глазами, то можно увидеть много поучительного. Почему, например, Моцарт, настолько дороже ценится потребителями, так нравится публике?
Ю. В.: Сороковая симфония. «Маленькая ночная серенада». «Свадьба Фигаро». «Дон Жуан». Продолжать?
А. В.: Замечательные хиты. Но не более убойные, чем у других известных композиторов эпохи, не говоря о гениях. Чем Моцарт был известен при жизни? Точно не Сороковой или какой-нибудь из еще сорока его симфоний. И точно не Рондо в турецком стиле. Это все на то время мелочь. А интересовала всех опера, причем итальянская; она для тогдашней публики — все равно что телевизор для нынешней. Так вот, ни один, подчеркиваю, ни один оперный проект Моцарту с потребительской точки зрения не удался. И возникает еще один вопрос: почему вокруг него находились сплошные идиоты, которые «по телевизору» слушали кого угодно, но не Моцарта — как при его жизни, так и полвека после его смерти?
Ю. В.: Непризнанный гений, дело привычное.
А. В.: Да сколько угодно; но давайте все-таки говорить о продукте, об операх. До того как Моцарт приезжает в Вену из Зальцбурга, о полноценных операх вообще речи не идет. «Бастьен и Бастьенна», «Идоменей», «Митридат, царь понтийский» — детские опыты, по праву воспринимаемые тогдашним шоу-бизнесом не всерьез, но с определенной перспективой. Потом мы переезжаем в Вену, нас поддерживают при дворе Иосифа II — как же не поддержать-то? Отечественный производитель, он побьет итальянцев их же оружием! Придворный библиотекарь ван Свиттен помогает нам получить крутые оперные заказы — и что же? Вспышка интереса — и моментальный спад, синдром премьерного спектакля.
Ю. В.: «Похищение из сераля» шло не так плохо. Не говоря о «Волшебной флейте».
А. В.: На немецком языке? По заказу народных театров за мелкие деньги? Это не для публики, это для черни, почувствуйте разницу. А для публики — только по-итальянски... Итак, пошли смотреть, что у нас с шедеврами. «Свадьба Фигаро»; зевающий Иосиф II в 4-м акте — «слишком много нот»; опера тихо линяет со столичных подмостков, не оседая нигде в провинции. «Дон Жуан» — уже не в Вене: деревня, тетка, глушь, Прага. Пытаемся исправить ситуацию, создаем «Так поступают все женщины» — и попадаем на траур по Иосифу II: фатальное невезение, к музыке никакого отношения не имеющее.
Ю. В.: Если опера = телевизор, то новая продукция сцене требуется постоянно. Отсюда и недолгая жизнь.
А. В.: Да, но если продукт удачен, то все телеканалы бегают за ним после премьеры, пытаясь перекупить. За Моцартом, однако, никто не гонялся. Он сам пытался интриговать и пристроить «Дон Жуана» в Вену, в чем не преуспел. С точки зрения того, как не надо вести свои дела, Моцарт способен преподнести несколько весьма поучительных уроков.
Ю. В.: «Ты, Моцарт, лох, и сам того не знаешь»?
А. В.: Не то чтобы так. Скорее, Моцарт — человек, органически не способный к творческой конкуренции. Человек с неадекватными ожиданиями по поводу того, как его будут любить, обожать, холить и лелеять. Человек в этом плане необучаемый и совсем не склонный учиться на своих ошибках. В частности, не желающий писать оперы правильно.
Ю. В.: Правильно — это как? Кто в те времена был в жесткой оперной ротации?
А. В.: Итальянские мастера — Паизиелло, Пиччинни. В полном порядке был Глюк. И, конечно, Антонио Сальери, очень много десятков лет. И можно сколько угодно говорить о том, что все бездари, а Моцарт гений, но по нормальным законам тогдашнего шоу-бизнеса композитору не полагалось в каждом повороте действия тянуть одеяло на себя: «Поглядите, какая интересная музыка, какой я гениальный… А вот тут в «Дон Жуане» я сразу три оркестра использую, и один из них играет фрагмент моей «Свадьбы Фигаро»...
Ю. В.: А именно «Мальчик резвый, кудрявый, влюбленный».
А. В.: Совершенно верно. Но действие-то сценическое идет гораздо ловчее у перечисленных итальянцев и у Глюка! Потому что они, кроме прочего, умели писать для певческих голосов, чего Моцарт никогда не уважал. Это уже, если угодно, конфликт традиций: немецкая требует писать для голосов, как для инструментов, итальянская — для инструментов, как для голосов...
Еще мы не умели выстраивать отношения с работодателями. Вот пример: 1789 год, прусский король играет на виолончели. Моцарту с огромным трудом устраивают визит в Берлин и крупный заказ — шесть квартетов с усиленной виолончельной партией. До своей смерти в 1791-м Моцарт успел сочинить только три. Хотя любой нормальный композитор тут же выполнил бы заказ и помчался в Берлин за новым подрядом, дабы укрепиться при прусском дворе. Но мы гении, нам неинтересно, мы занимались другими делами.
Ю. В.: Сидел человек на мели, похоронен в общей могиле. Король прусский далеко, а жить надо было в Вене.
А. В.: Не сидел он на мели, это очередной миф. Долги у него были, но и зарабатывал он неплохо — не на операх, конечно. На одном оперном проекте можно было заработать деньги, которых хватит на год. На заказах, которыми пробавлялся Моцарт — симфонии, квартеты, фортепианные концерты и прочие вещи для, продолжая аналогию, корпоративных мероприятий у богатых горожан, — можно было взять в лучшем случае месячное жалованье. Но тоже вариант. С тогдашним «ТВ» у нас не сложилось, но зато по «радио» звучим постоянно. Раскрутки настоящей нет, но минимальная известность есть. И все: больше мы за свою жизнь ничего не успели. Дальше — деятельность вдовы и того же ван Свиттена по увековечиванию. И постепенное создание нынешней легенды.
Ю. В.: А кто открыл Моцарта заново, кто для него стал Мендельсоном?
А. В.: Были Гуммель и Айблер — ученики Моцарта, серьезные люди, дописывавшие «Реквием». Вскоре после смерти Моцарта они с вдовой пробили традицию исполнения «Реквиема» в Вене на День всех святых, так что кое-что делалось... Боюсь, однако, что настоящий Мендельсон в нашем случае — все-таки господин Сальери. Прожил долгую успешную жизнь, стал знаменит, а под конец у Сальери поехала крыша: вскрыл в 1823-м году себе вены, попал в психушку. Попытка самоубийства такого человека — это серьезно: тут и полиция, и репортеры, и просто слухи. И пошла утечка от санитаров: дескать, Сальери в бреду признался, что отравил Моцарта. А Моцарт был ко всему еще и ксенофобом настолько, что, работая на делянке итальянской оперы, позволял себе неоднократные публичные высказывания против итальянцев, в том числе и письменные, так что утечка сработала. Сначала в музыкальной тусовке, потом пошло дальше. Более конкретных свидетельств нет.
Ю. В.: Воспарим обратно: гений или нет?
А. В.: Да гений, гений, кто спорит? Просто 99 процентов людей повторяют «Моцарт гений» как считалку и не знают, в чем гениальность Моцарта. Потребляют, не вынимая марципана изо рта.
Ю. В.: И не отличая музыку Моцарта от музыки того же Сальери?
А. В.: Естественно. Есть замечательная фраза петербургского профессора Гаккеля — «Моцарт со спины». Сидит человек за инструментом, тылом к нам — парик с косичкой, камзол, чулочки, играет нечто венско-классическое; явный Моцарт. Потом, когда человек к нам повернется, окажется, что это вовсе даже Муцио Клементи или замечательный чех Мысливечек из той же эпохи. Но до тех пор публика воспринимает его только как Моцарта. Так вот, надо быть очень большим физиономистом, чтобы узнать самого Моцарта со спины и ни с кем его не спутать. И эти физиономисты как раз и могут с полным знанием дела сказать, что Моцарт — гений. Очень элитарный, специфический автор, новатор.
Ю. В.: В чем?
А. В.: Моцарт нащупал способ решения своих личных психологических проблем через музыкальный текст. Тут тебе и пародии, и стилистические выверты, до которых потом только в ХХ веке дойдут, и открытия в музыкальной драматургии — когда, например, наперекор либретто в «Так поступают все женщины» действие из-за музыки идет в абсолютный разнос, сравнимый по силе с немой сценой «Ревизора». Это, извините, не для всех.
Ю. В.: Кто все же способен в перспективе занять место Моцарта в популярном сознании?
А. В.: Посягнул пока только Вивальди — плодовитый, легкий, но «с минором», взявший на себя для широкой публики все заслуги своей эпохи. Но раскручивают его только последние лет 70, это не срок. Да и биография к легендам не располагает: нет в ней злодея и сам благополучен.
Ю. В.: А глухой Бетховен, в конце концов?
А. В.: Сколько там было серий про собачку-сенбернара, три? Вот вам потолок популярности медиамифа про Бетховена. Успокойтесь: в классической музыке никого марципановее Моцарта на нашем веку не будет. К сожалению.