Что изменилось в фонде за полтора месяца без Александра Николаевича?
Мы работаем, как и прежде. Продолжаем трудиться над книжками из серии «Россия. XX век». 45 томов уже вышли, в планах еще 15, в том числе «Советская политическая разведка», «Еврейские погромы», «Советская печать и писатели». Будем продолжать рассылать их по университетам. Мы уже начали, причем бесплатно, но их не очень-то охотно берут. Мы узнаем от случайных людей, что книжки убирают из библиотек. Правду никто знать не хочет, потому что правда-то это такая, что обрыдаешься. А поводов порыдать и так хватает… Это одна часть нашей работы. Вторая — мы хотим сохранить память об Александре Николаевиче, чтобы люди не забывали, что он сделал для собственной страны. Может быть, вы видели книгу соболезнований у нас на сайте. Там столько замечательных слов сказано! Лучше и не скажешь, наверное.
Это правда, что Александр Николаевич не получал зарплаты в фонде?
Долгое время не получал, пока не пришла я и не сказала, что хватит ерундой заниматься. Ну кушать-то надо, в самом деле. А в комиссии по реабилитации, которую он возглавлял, он действительно не получал ни копейки. И при этом ходил каждый день на работу. А я-то девушка коммерческая, издательством руковожу, которое, тьфу-тьфу, существует уже 13 лет, хоть и издает только «демократические» книжки. В том числе и фонда — наши два коллектива уже давно стали почти едиными.
В фонде «Демократия» сколько сотрудников?
Было человек 10, я разогнала половину. К Александру Николаевичу разные люди понабежали… Папа безумно добрый, доверчивый человек, он всех любил. И даже когда ему уже становилось очевидно, что человек поступает нехорошо, он говорил: «Должно быть, у него были причины». У меня такой доброты нет и поздно уже учиться, наверное. Но я буду сейчас набирать штат. Брата вот взяла на работу вице-президентом. А в издательстве на хозяйстве сын остался. Он у меня молодец, справляется. Вообще появляются какие-то новые люди, новые друзья, в том числе молодые. Мне с ними очень нравится общаться. Они забавные.
Чем же?
Они мыслят по-другому. Я иногда думаю — дай-ка я тоже попробую так. И получается. Хотя во второй половине жизни, как у меня, это уже не так легко. У нас ведь жизнь совсем другая была. Мы созревали по-другому, мы меняли взгляды по ходу жизни. Мама моя была совсем запуганная, мы — вполовину этого запуганные, а в них уже совсем страха нет. Дай бог, и не появится. Мы для того и работаем.