На этой неделе в российский прокат выходит фильм Романа Поланского «Оливер Твист»
Почти все, кто пишет в России о Романе Поланском, отмечают парадокс: у нас этот режиссер сравнительно малоизвестен. Сам-то по себе он вполне почитаем, и все-таки отвратительное слово «культовый» к нему не липнет. То ли дело Вуди Аллен, Спилберг или Скорсезе, Коппола и Форман, Земекис или даже Камерон - все как-то более любимы народом и ценимы эстетами.
Возможно, дело в том, что Поланский давно живет не в Штатах и путь туда ему был заказан из-за древнего обвинения в растлении 13-летней фотомодели (которая, по признанию растлителя, удивила его изощренностью и цинизмом). Объяснить это теневое положение Поланского, популярность которого в Европе, да и в Штатах громадна, можно русской любовью к крайностям. Если блокбастер - так без тени артхауса, без абсурдистского юмора и психологизма. Если комедия - то утробный гогот. Если триллер - никакого тебе смеха, пугай, рычи, выпучивай глаза. Наконец, если интеллектуальное кино - то такое, чтобы его нельзя было смотреть. Поланский делает то, чему никогда не научатся у нас: высококлассное, умное, зрелищное кино, с глубоким смыслом, с подлинным пафосом (не всегда гуманистическим, согласен, но постмодернистского издевательства над моралью в его фильмах не было никогда). Работай он в России, его бы травили: поклонники авторского кинематографа презирали бы за попсовость, массовый зритель злился бы на сложность.
Вот выйдет сейчас его «Оливер Твист». Он промучился с двухчасовым фильмом два с половиной года, начал его делать к своему 70-летию, называл самой личной своей работой - и вот вам, пожалуйста, первых русских отзывов уже дождался. Одни пишут, что получилось нудно, другие - что перед нами печальный пример старческого бессилия. Ну, не знаю. Для меня каждая новая работа Поланского - давно уже очередное приключение любимого героя, глава в странной книге, которую он пишет без малого 50 лет. С годами большинство художников становятся откровеннее - они перестают стесняться и начинают рассказывать о себе. В «Пианисте» автобиографизм прочитывался, из «Оливера» он торчит.
КРАСАВИЦА - ЧУДОВИЩЕ
 |
«Оливер Твист» - кино практически автобиографическое: несчастный, всеми брошенный ребенок в поисках прекрасного мира - это сам Поланский |
«Нож в воде» - отличное стилистическое упражнение, сквозной темы последующих фильмов Поланского там еще нет. Замкнутое пространство, треугольник, девушка, до поры поощряющая конкуренцию самцов, а потом понимающая, пусть и запоздало, какие силы развязаны… После успешного дебюта Поланский уехал из Польши, хотя постоянно возвращался туда - снимать, сниматься и даже играть на варшавских сценах. Америка оказалась тоталитарнее - туда его не пускали долгие годы, а в ПНР, ничего, пускали.
Для начала он снял американскую картину с молодой Катрин Денев «Отвращение» - и тем опроверг живучий кинематографический миф «Второй - значит плохой». Второй фильм оказался лучшим триллером 60-х: никакой «Экзорцист» не достигал таких глубин ужаса. Главное - здесь обозначилась Тема: приключения прекрасного в мире отвратительного, тоска, физическое омерзение ко всему чужому. «Отвращение» - история сумасшествия молодой и сказочно красивой девушки из салона красоты: она живет у сестры, нехотя сносит ухаживания ровесника, полирует ногти жирным старухам… Поланский любит нагнетать лейтмотивчики: трещины на асфальте, звон стекла, телефонные звонки, все это сгущается до невыносимости, и так же сгущается брезгливость - к чужому телу, запаху, присутствию, к чужой зубной щетке! Аутизм ослепительно красивой, молчаливой, холодной героини Денев доходит до предела - она запирается в доме, перестает отвечать на звонки, а всех, кто пытается вторгнуться в ее мир, убивает и прячет. Ее увозят в больницу, а камера задерживается на семейной фотографии на столе. Там героине лет 12, стоит она рядом с домашними и разительно от них отличается. Сразу видно, чокнутая - с такой тоской глядит она мимо камеры черными провалами глаз. Куда-то туда, где нет отвращения и похоти… где только чистое безумие, вечный праздник. Тяга к абсолютной красоте и неизбежная расплата за прикосновение к ней - вот про что Поланский будет с тех пор снимать. Любой, кто томится по абсолюту, обречен стать чудовищем. Это он и о себе, вероятно.
ОТ ЧУДА ДО ТЮРЬМЫ
Он снял очень много - даже по западным меркам, где годовой простой уже выпадение из графика. Он сделал «Ребенка Розмари» по Айре Левину - все о той же красоте, которой страстно домогается Зло. Сатаниста сыграл настоящий сатанист. Во время работы над этой картиной Поланский узнал о гибели собственной жены - молодой актрисы Шэрон Тейт, зарезанной бандой Мэнсона. Тейт была беременна. Если до этого Поланский был просто увлечен приключениями красоты в мире безобразия, тоской по недостижимому, то после гибели Тейт он стал ею одержим. Почти во всех его работах присутствуют поиски похищенной жены, бегство возлюбленной, невозможность слиться с ней.
Тоска по чистоте, по абсолюту довольно логично привела Поланского к некоторому (весьма скромному, как считают многие) гумбертианству-нимфетолюбству. Он мнил найти чудо чистоты, а нашел на редкость искушенную девочку, из-за которой даже попал в тюрьму на 42 дня (характеристики получил положительные, с сокамерниками ладил, но сразу после выхода под залог бежал в Европу). Во время краткосрочного романа с Настасьей Кински Поланский снял «Тэсс» - по роману Гарди «Тэсс из рода д'Эбервилей», и опять о том же - о красивой среди некрасивого, тоскующей среди довольных. В замечательной картине 1979 года Frantic - у нас перевели как «На грани безумия», а по логике вещей надо бы «Одержимый» - речь о том же: у героя украли жену, весь фильм он ее разыскивает, невыносимо досадуя на тупость окружающих, оскальзываясь в вязкой, сгущенной реальности, выпытывая подробности у скучных идиотов и мелких жуликов.
Этот паноптикум окружает и героя Харрисона Форда, начинающего взирать на мир с тем же недоуменным отвращением, с каким смотрела на него когда-то Денев. Кто я, зачем я здесь, кто все эти люди?! Об этом же «Горькая луна», один из лучших фильмов о любви. «Мы были слишком ненасытны!» - прокричит главный герой перед тем, как выстрелить себе в рот; и Поланский, мнится, мог бы выкрикнуть нечто подобное. «Горькая луна» - уже откровенно личная картина, и Питер Койот сыграл почти самого Поланского - тщедушного, вспыльчивого, мечтательного и циничного одновременно (а Эммануэль Сенье - главная героиня - к тому времени уже была женой режиссера; хорошенькие роли он для нее сочинял).
МЕНЯ НЕЛЬЗЯ УБИТЬ
В «Пианисте» эта тема вышла на поверхность еще откровеннее. Есть главный герой, человек мелкий и трусливый, но причастный к высшему началу. Пианисту Шпильману (чья автобиография экранизируется с минимумом отклонений) приходится выживать в гетто - тут любимая коллизия «выживание прекрасного среди ужасного» обостряется предельно. И всякий раз это кривящееся лицо словно умоляет: видите, что со мной делают? И я на все иду, у немца живу, фашисту играю - только для того, чтобы не убил; меня нельзя убивать - во мне музыка! Как далеко может зайти гений в конформизме, спасая свой громадный, не умещающийся в душе дар?
Вот про это картина, а не про ужасы войны; трудно, но можно себе представить, что десятилетний Поланский чувствовал в гетто. Гения-то он ощущал в себе с детства, и вот этот страшный контрапункт - собственная физическая хрупкость и причастность к великому - мучил его, должно быть, сильнее страха и голода. Мне нельзя умирать! Эту вымученную, дрожащую улыбку умиления и отвращения я где-то уже видел… Ах да, конечно! Сам Поланский в лучшей картине Джузеппе Торнаторе «Простая формальность» сыграл это самое! Писатель застрелился (самого самоубийства не помнит) и на том свете беседует со странным маленьким человечком - следователем. Следователь по-чиновничьи тянет и мямлит, но мелькает у него на лице странное выражение: простите, я причастен к чему-то особенному, у меня есть право так с вами обращаться. И действительно, после дознания следователь выводит самоубийцу в райский сад, куда всю жизнь так стремятся герои Поланского. Вот куда глядела Денев в «Отвращении», вот где бродят теперь любовники из «Горькой луны», вот куда смотрит Шпильман, когда играет своему немцу.
В «Оливере» мальчик страшно похож на молодого Поланского. Бродит он по жуткому миру Лондона, воссозданному с любовным отвращением человека, воспитанного викторианской литературой. Его Лондон - не столько диккенсовский, сколько стивенсонский: грязный, прекрасный, опасный, темный и снимать его пришлось в Праге. Иногда на личике Оливера мелькает та же смесь умиления и омерзения, с которой смотрит на все наш герой. Собственно, посмотреть этот фильм стоило бы ради одного Бена Кингсли, великолепного гротескного злодея, но нас ведь интересует Поланский, его отчет о путешествии райского через адское.
«Оливер Твист» - последняя покамест из реинкарнаций Поланского, самая откровенная его исповедь (как обычно, на чужом материале: он любит экранизации, хотя адаптирует классические тексты весьма свободно). Очень маленький, очень несчастный ребенок бродит по адским лабиринтам с их навязчивыми, лейтмотивными повторами, комическими уродами, грязными красавицами: зачем я здесь, что тут делаю? Но убивать меня нельзя, будьте со мной осторожны, я не отсюда. Не трогайте меня, пожалуйста, вам же хуже будет, дяденька. Говорят, такая же заискивающая и страшная улыбка была у Поланского, когда он играл главную роль в спектакле по «Отвращению» Кафки.
Ради этого синтеза восхищения и брезгливости, жалкости и угрозы, умиления и омерзения стоит посмотреть «Оливера». Очень продуктивное отношение к себе и к жизни. Сам я, конечно, тварь дрожащая, но за мной стоит такое, что лучше бы меня поберечь. Кстати, психологи учат, что самый надежный способ выживания во враждебном мире - представлять себя убогим посланцем могущественной державы, космической или иной. Поланский сам до этого додумался. Потому и выжил, нам на радость.
